Первым в мире под Севастополем Константин Константинович Арцеулов разгадал секреты неумолимого врага и, получив разрешение, набрал на двукрылом «Ньюпоре» 2000 метров, сам ввел самолет в штопор и… вывел.

Вновь набрав высоту, бесстрашный прапорщик повторил рискованнейший эксперимент и стал Победителем штопора — навсегда!

Прошло ровно 50 лет, если мне не изменяет память. Мало того, то, что я расскажу сейчас, произошло даже в тот самый день месяца…

Конечно, штопор уже не только не представляет опасности, а стал даже источником наслаждения для любого летчика! И хотя, строго говоря, штопор это не фигура высшего пилотажа, а лишь учебное упражнение в летной школе или на тренировках, им увлекаются все авиаторы, не исключая и седовласых.

И кто бы мог подумать, что безвестному, совсем молодому инструктору Павлу Шувалову доведется тоже стать победителем, но, я бы сказал, победителем в штопоре.

Вот как это произошло…

Одного из курсантов звали Борис. Розовощекий, как девушка. Светлые курчавые волосы. Парень способный, только много детского еще было в нем.

Подошла пора слетать с ним в зону, специально на срыв в штопор. То есть показать курсанту, что может произойти с самолетом, потерявшим скорость, когда машина начинает штопорить — вращаясь, падать на землю, — и научить его выводить самолет из этой ситуации.

Много позже выяснилось, что накануне этого дня товарищи начинили Бориса самыми ужасными рассказами о штопоре, действительными и придуманными. Курсант, размышляя о предстоящем, вполне, так сказать, подготовил себя…

Набрали положенную высоту. Павел сориентировал самолет так, чтобы солнце не слепило глаза и сказал:

— А теперь начинаем срыв в штопор. Прибирай газок… Приподними нос, чтобы сохранить высоту… Вот так… Еще немного… Гаси скорость.

Конечно, бо́льшую часть действий Павел взял на себя, но ведь и его инструктора и наставники поступали так же.

Шум мотора резко стих, воздух становился рыхлым, крыльям не обо что было опереться, и самолет вздрагивал и покачивался.

— Сохраняй курс, — наставлял Павел. — Сделаем виток вправо и выведем машину в том же направлении.

Самолет уже с трудом летел горизонтально, вот-вот начнет мягко проваливаться, «парашютировать». Весьма забавная штука для пилота бывалого, но неприятная для неискушенного. Земля в эти мгновения выглядит угрожающе.

— А теперь дай правой ноги, — продолжал Павел. — Ну же! Вот так. — И сам нажал на правую педаль руля поворота.

Самолет как бы перекинулся через правое крыло и устремился носом к земле. К концу витка Павел попытался отдать рули в обратное положение — на вывод из штопора, но… не тут-то было! И ручка управления, и педаль руля поворота, и даже сектор газа не подавались ни на миллиметр.

Павел чуть дрогнул, где-то далеко-далеко внутри. Как бы про себя. Попытался еще разок. Безрезультатно!

На третьем витке мелькнула догадка: курсант испугался и от страха намертво зажал управление… Теперь легче сломать самолет, чем пересилить этого парня. Инструктор взволновался не на шутку. Попытался опять вырвать управление из рук курсанта. Хотел накричать на него. Выругаться. Но вовремя сдержал себя: бесполезно.

Высота падала ежесекундно, земля неумолимо приближалась. Все было исправно в самолете. И погодка — чудо. И жизнь вся еще впереди. Павел мысленно представил себя на месте курсанта, лихорадочно искал ключ к происшедшему. А земля все ближе.

Только на шестом витке Павла осенило…

— Ну и озорник! — со смехом крикнул он. — Не думал, Боря, что ты такой орел… Я тебе сказал, один виточек сделать, а ты уже шестой крутишь… Молодец! Из таких истребители выходят… Понравилось? То-то… Штопор, брат, приятнейшая вещь… Однако… хватит, Боря. Так мы и безопасную высоту проскочим! Порезвился — и будет…

«Как?! — пронеслось в голове курсанта. — Значит, инструктор не догадался, в чем дело? Да и вообще: испугался ли я на самом деле, черт возьми?..»

Мышцы его стали теперь мягче воска, и Павел стремительно дал рули на вывод из штопора. Самолет послушно прекратил вращение и перешел в пикирование. Только бы высоты хватило! Еще бы метров с десяток для гарантии!.. Павел энергично тянул ручку управления на себя. Хотелось покруче выйти из пикирования, но нельзя рисковать — можно вновь попасть в штопор, на этот раз уже не преднамеренный.

Наконец холмистый берег стал как бы отодвигаться вправо, и Павел подвернул к середине реки, чтобы выиграть даже высоту берега… И, мелькнув над самой водой, самолет со свистом и ревом вновь ушел в небо. А ведь надо было немедленно сесть и доложить руководителю полетов о ЧП… Но тогда Бориса отчислят из школы.

Они опять в зоне, и Павел убедился: все в порядке — Боря сам выполнил по витку вправо и влево и сам же вывел самолет из штопора.

Домой!

Они зарулили на левый фланг, вылезли из кабин и принялись отстегивать парашюты. Тяжелыми шагами приближался к ним командир отряда: Павлу предстоял суровый нагоняй… и молодой инструктор невольно терял решимость.

«Все-таки я молодец! — ликовал Борис. — А вот инструктор, на что уж старик — ему уже двадцать восемь! — но побледнел, и ноги у него отчего-то трясутся».

…Весной 1934 года курсантов перевели в эскадрильи для обучения полетам. Петра Абрамова назначили в группу молодого инструктора. Дя́дечко, воспитанника этой же школы. Инструктор попался требовательный. Решал все быстро и, хотя обучал только первую свою группу, был на хорошем счету. Высокий, смуглый, черноглазый, с фигурой спортсмена, Дядечко понравился своим курсантам и внушил доверие. «Сразу видно, что летчик!» — подумал о нем Петр.

Обучение начали по тогдашней системе — с рулежки. Для этой цели выделили старый, негодный самолет, ободрали крылья, чтобы он случайно не взлетел.

Сели в такой самолет и Дядечко с Абрамовым. Растерялся, оробел Петр в пилотской кабине. Отчего-то сразу позабыл, что к чему. Вместо того чтобы двигаться по прямой, машина то кружилась на месте, то прыгала бог весть куда. И чем хуже обстояло дело с рулежкой, тем сильнее волновался Абрамов, а чем больше он волновался, тем хуже шло дело. Получался заколдованный круг!

— М-да, так шаром и катаемся… — ворчал инструктор. — Вылазь, Абрамов, все равно дела не будет.

Вылез. Обмяк весь, головой поник. Ночью в общежитии не мог уснуть, перебирал в памяти правила грамотного руления и все думал: может, зря он взялся за такое дело? Не быть ему летчиком. Долго он мучился сомнениями и понимал, что летная судьба его висит на паутинке.

…Петр прислушался: товарищи его уснули. В спальне тишина. Он откинул одеяло, натянул на себя летний комбинезон и босиком, ступая осторожно, по кошачьи, вышел из общежития.

На его счастье, самолет для рулежки стоял близко и не охранялся. Неслышно залез Петр в кабину, положил на ребристые прохладные педали босые ноги.

«Значит, так: если самолет уводит влево, — мысленно рассуждал он, — я нажимаю на правую педаль. А если я хочу развернуть самолет вправо, то надо понимать… гм… тоже на правую педаль! Но почему в обоих случаях на одну педаль? Ах да, потому что в том и другом случае я хочу отклонить машину вправо! Так… А газом я, значит, буду работать следующим образом…»

Часа два пробыл Петр в самолете, усваивая основные правила рулежки, а главное — привыкая к кабине, к расположению секторов и рычагов управления и приборов, к смешанному запаху авиационного лака, бензина и масла, к самой мысли, что его хотят научить летать и что ему действительно доверят управление самолетом, если только он окажется подходящим человеком. И чем больше свыкался со всем этим Петр, тем живее шевелилась и крепла надежда в его смятенной и поколебленной первыми неудачами душе, а на смену сомнению приходила уверенность.

Дня два Петр тайком тренировался в кабине, с неослабным интересом смотрел, как рулят другие курсанты, и перечитывал курсантскую «библию» — «Курс учебно-летной подготовки», все глубже вникая в каждую строчку. И тут выяснилось: то, что остальные понимали с первого чтения, Петру надо было перечитывать по нескольку раз. Нечасто приходилось ему раньше самостоятельно работать с книгой…