Замок стоял среди тьмы.

Находясь внизу, на дорожке, Милли смотрела на его вздымающиеся башенки, а тем временем карета, грохоча по булыжникам, отъезжала прочь. Замок ответил ей взглядом: в верхней башенке открылось окошко, и два горящих глаза уставились на нее.

– Подумаешь! Обычные лампы, – неуверенно пробормотала Милли.

Разумеется, она была права. Но после того как гулкий стук копыт замер в ночи, звук собственного голоса почему-то подействовал на нее успокаивающе.

Она не ожидала, что, улица будет настолько темной и пустынной, и не представляла, что замок окажется таким огромным.

Перейдя через дорожку и оказавшись у входа, она заставила себя сосредоточиться на мысли, что замок – по сути, не замок, а новенькое здание постройки 1893 года. Внушительное трехэтажное строение с фальшивым фасадом, с башенками, было подделкой, будто из волшебной детской сказки. В настоящих замках не сдаются внаем верхние комнаты и нет аптеки на первом этаже.

В подтверждение своих мыслей она увидела, подойдя к витрине, резные стеклянные сосуды, наполненные странными, мерцающими янтарем и пурпуром жидкостями. Скорее всего, лишь подкрашенная вода – еще одна подделка.

Впрочем, кто она такая, чтобы высокомерно кривить нос? Шорох юбки из бомбазина напомнил Милли о том, что у нее под костюмом были турнюр и корсет – тоже фальшивка. И, несмотря на перья, на голове у нее сидела не птица с широкими крыльями, а обычная шляпка. И в руке – так называемая сумочка-шатэлен, ни сама она вовсе не «шатэлен», не хозяйка замка. Хотя могла бы ею быть.

Могла быть. При этой мысли сердце заколотилось, и ей показалось, будто его стук слился с резким стуком ночного аптечного колокольчика, ожившего, когда она нажала на кнопку у входа.

Да она могла бы жить в этом замке, играя роль притворщицы. Изящно сооруженная прическа, безупречно наложенная пудра, и духи, и пачули – все для того, чтобы скрыть тридцатипятилетний возраст за маской юности.

Иногда трудно отделить иллюзию от реальности, потому что ты пользуешься одним, чтобы постичь другое. И пусть тебе известна разница между правдой и ложью – бывают минуты, когда лучше притвориться, даже перед самим собой.

Звук скользнувшего вбок засова был реальным, как и скрип дверных петель… Человек, улыбающийся ей из темноты, тоже был реальным.

– Добрый вечер, Миллисент.

Голос был мягкий, низкий и гулкий. Днем она еле расслышала его сквозь треск в телефоне, но этого уже было достаточно, чтобы у нее закружилась голова. Тогда она заставила себя говорить спокойно. А теперь едва не лишилась речи.

– Гордон…

Не узнавая собственного голоса, она была рада, что стоит в тени: он не должен видеть, как она краснеет, будто глупая школьница. Какая нелепица – взрослая женщина, слабеющая при виде собственного мужа. Он – такой высокий и статный, гораздо симпатичнее, чем она помнила, а они не виделись вот уже…

– Три месяца, – пробормотал Гордон. – Неужели прошло столько времени? – Он покачал головой. – Неужели ты сможешь простить меня?

Милли хотелось сказать, что она давно простила его, как прощала все последние годы. Но вдруг вспомнила, что должна проявить твердость и лишь кивнула в ответ. Такова игра: изволь притворяться, если хочешь чего-то добиться.

– Входи же, – Он отступил, и она шагнула, через порог. У нее за спиной в полной темноте послышался щелчок дверного засова. Затем с шипением вспыхнул газовый рожок у двери, разгоняя тени по углам.

– Ну, что скажешь? – улыбнулся Гордон пораженной Милли.

Она наконец взяла себя в руки.

– Очень внушительно. И действительно: сияющая белизна отделанных плиткой стоек, застекленные полки, уставленные фармацевтическими препаратами – все выглядело таким современным, таким научным. Гордону следовало отдать должное: он всегда был фанатиком всего наилучшего и изысканного.

Он кивнул, довольный ее реакцией.

– Позволь показать тебе остальное.

Он повел Милли по коридору, она разглядывала препараты на полках: «Вита-тоник», «Пилюли д-ра Хаммонда для нервов и мозга», «Женские пилюли д-ра Уордена», «Целебный германский ликер», «Порошки от ожирения д-ра Роза», бальзам из ежевики, египетское средство от геморроя, парижское средство для удаления волос, петролеумный вазелин, гигиеническая пенка для зубов. Все последние достижения медицины, включая замечательный «Электрический Эликсир» – «великолепное средство от женских и мужских расстройств, изготовленное по тайному рецепту лично доктором Г. Гордоном Грэггом». Большие коричневые бутыли с белыми ярлыками и гравюрным оттиском портрета ее мужа на каждой, – столь достойного и внушительного в своем пенсне, как и пристало известному врачу и благодетелю человечества.

И снова Милли вспомнила о клубке, в котором сплелись воедино нити иллюзий и реальности. Пенсне – притворство: Гордон никогда не носил очков, и строгое выражение его лица на этикетках – всего лишь маска. Но он был авторитетным медиком и действительно отдал много лет усовершенствованию своего открытия. То и дело он приходил к ней за деньгами, чтобы продолжать исследования и опыты с «Электрическим Эликсиром». Она жертвовала деньги из наследства, оставленного дорогим папой, и Гордон усердно работал по ночам в тайной лаборатории где-то на окраине города. Даже ей не было известно, где находилась эта лаборатория, как, впрочем, и ингредиенты препарата, но она могла наблюдать результаты: многие благодарные пациенты, излечились, и десятки больных мужчин и женщин возвращались, неделя за неделей, чтобы приобрести свежий запас «Эликсира». Однажды, страдая от приступа женского недомогания, Милли сама попробовала препарат. Он был сладким на вкус, но даже от маленьком дозы она почувствовала слабость и головокружение и больше не принимала его. Гордон объяснил ей, что силу эликсиру придает электрический ток: в электричестве таится жизненная сила, а соединение электрических импульсов с благотворным лекарством требует больших затрат.

– Считай это вкладом, – говорил он ей. – Вкладом в здоровье человечества и в наше с тобой будущее. Придет время, и «Эликсир» провозгласят медицинским чудом эпохи.

Наше будущее.

Так сказал Гордон. И повторял это каждый раз, когда она удивлялась его одержимости работой. Весь долгий период последней разлуки Милли утешалась мыслью об этом будущем. Правда, бывали моменты, когда она одиноко сидела в доме на Саннисайд-авеню, и надежда казалась ей очень зыбкой. Сколько их было, этих долгих ночей в пригороде Рэйвенсвуд, проведенных в ожидании звонка – увы, напрасном – ночей, когда казалось, что Гордон вообще не вернется. Все, что она знала, – намерение мужа открыть свое дело где-то на окраине, в Саут-сайде: он даже не назвал адреса, а Чикаго – огромный город.

Вдобавок, город увеличивался, разрастаясь с каждым днем в преддверии важного события – Колумбийской выставки, Всемирной Ярмарки. Милли следила за событиями по газетам, поражаясь отчетам о возводимом в Джексон-парке гигантском комплексе. Архитектор Бернхэм превращал пятьсот пятьдесят акров болотистой земли в ослепительную галерею дворцов и увеселительных площадок – в чудесный Белый Город. Удастся ли осуществить проект к торжественному открытию выставки в день первого мая? В конце апреля великие державы прислали свои военные корабли в Нью-йоркскую гавань. Состоялся военный парад. Через несколько дней, Чикаго принял герцога Веругианского и Кристобаля Агильера – потомка самого Колумба. В качестве одного из экспонатов выставки из Филадельфии привезли Колокол свободы, и состоялась замечательная церемония встречи президента Кливленда.

Весь город бурлил ожиданием, и Милли тоже была взволнована. Но она не рискнула посетить Юродской центр, где уже начиналось пышное празднество: леди, не пристало появляться среди людских толп и электрических конок без сопровождения мужчины. Она узнавала новости дома, в одиночестве.