– Слушай, милая. Теперь у меня есть аптека. Одного «Эликсира» вскоре хватит, чтобы окупить расходы. А как только начнет поступать плата за пансион, мы заработаем кучу денег. Организация здесь капитальная: погоди немного и увидишь, как гладко все пойдет!

Энтузиазм Гордона заражал ее, и опасения таяли с каждым его словом, постепенно исчезая, чтобы не вернуться уже никогда.

– Хватит об этом, – закончил он. – Я тебе обещаю. – Он склонился над нею, коснувшись губами. – Уже поздно, – пробормотал он, – пора спать. Похоже, ты сильно устала.

Милли кивнула. Да, она очень устала. Устала и успокоилась. Как славно снова быть с ним, как это замечательно – расслабиться и снова лежать рядом, в собственной постели.

Он опустил ее голову на груду шелковых подушек, и она утонула в их нежности, погружаясь в томную глубь сна. Он обнимал ее крепко-крепко, и ей было тепло в его объятиях.

Когда над далекой Ярмаркой вспыхнул и разлетелся фейерверк, Милли пошевелилась, но не проснулась. Она крепко спала, когда муж, улыбаясь, осторожно пошарил под своей подушкой, чтобы извлечь оттуда бутылочку и кусок ткани, которую он тут же смочил. Запах хлороформа заполнил комнату. А затем и ноздри, и горло, и легкие Милли, потому что он прижал тряпку к ее лицу.

Она пыталась бороться, но вес его тела не давал ей двигаться: движения были слабыми, осталась лишь сила его рук и сила тягуче-сладкого запаха, погрузив! Милли в последний глубокий сон.

Позже, гораздо позже, доктор Г. Гордон Грэгг вышел из неприметной боковой двери на лестницу, спускавшуюся к Уоллес-авеню. С минуту он стоял тихо, высматривая, нет ли какого-нибудь движения в окружавших замок тенях, но ничего не заметил. Вдали послышался гул ночного поезда на эстакаде железной дороги, но улица передним хранила молчание.

Удовлетворенный, он покрепче перехватил свою брезентовую ношу и отнес ее к обочине тротуара, где его ожидал экипаж с лошадью, терпеливо стоявшей на привязи у столбика. Поездка через город была долгой, но прошла без заминок, и стук копыт наконец смолк перед домом в Рэйвенсвуде.

И снова он подождал, оглядывая улицу и перекресток до тех пор, пока не убедился, что остался незамеченным. Лишь тогда он привязал лошадь в переулке за домом, а затем взвалил на плечо свой мешок и отнес его к черному ходу. Ключ он держал наготове…

Теперь в спальню. Стянуть в темноте покрывала, открыть горловину мешка и поместить содержимое на постель. Затем выудить со дна стакан и бутыль. Вынуть пробку, разбрызгать виски по простыне. Алкоголь горит не хуже керосина, и если поставить пустую бутыль и стакан на прикроватный столик, их присутствие не вызовет никаких сомнений… и не возбудит подозрений.

Конечно, здесь появится и керосин, из лампы, и это тоже говорит само за себя. Лампа зажжена – вот так. И случайно падает – вот. И начинается пожар.

Он подождал и, убедившись, что план сработал, торопливо вышел в переулок, заперев за собой дверь.

Ему понадобились самообладание и сила воли, чтобы не ударить лошадь кнутом: никто не должен услышат грохот копыт в этот ночной час. Усилие не прошло даром: выводя экипаж на улицу, он почувствовал, что ладони, сжимавшие вожжи, влажны от пота.

Лишь отъехав довольно далеко от дома, он смог позволить себе расслабиться и даже улыбнуться, подумав о Милли. По крайней мере, он с уважением отнесся к ее желанию. Она не хотела быть погребенной в земле.

Весной и летом 1893 года прибывающие отовсюду толпы людей устремились на Ярмарку. Люди приходили пешком, приезжали в экипажах и повозках, на дилижансах и в новых электровагончиках, поднятых на эстакаду железной дороги. Толпы, прибывающие в Транспортное бюро, заполняли поезда и выгружались с пароходов на пристани.

Весь мир прибыл на Всемирную Ярмарку. У людей учащенно бились сердца при виде Белого Города с его многомильными площадками, вздымающимися над центральной лагуной сводами и куполами дворцов. Туристы невольно тянули шеи, поражаясь размерам здания «Промышленные и гуманитарные науки», на сорока акрах полезной площади – вдвое большей, чем под Великой Пирамидой. Днем уши глохли от гула электрогенераторов, динамо, находящихся в здании «Электротехника» и павильоне «Механизмы», а вечерами глаза слепили десять тысяч ламп накаливания, освещавших постройки. Люди теснились в четырех огромных галереях «Дворца искусств», в павильонах сельскохозяйственных выставок, горнодобывающего и рыбопромыслового оборудования и в здании «Садоводство». Миллионы усталых ног, шаркая, проходили через здание «Государства», минуя экспонаты сорока штатов и десятки иностранных выставок.

Люди разглядывали копии трех каравелл Колумба, безмятежно покачивающихся на якорях. Семьи устраивали пикники на острове Лесистом, а детишки тем временем глазели на «Индейскую школу», «Египетский обелиск», «Лагерь лесорубов» и цирковые представления Гагенбека, или следили за ежедневными парадами и процессиями. А ближе к ночи влюбленные парочки прижимались друг к другу, сидя в кабинках Колеса обозрения, возносясь на головокружительные двести шестьдесят Футов в небо, чтобы взглянуть на просторный восхитительный мир внизу.

Джим Фрэзер пришел на Ярмарку днем. В этот теплый июньский день он появился здесь один, почти что тайком. Начальник страхового агентства дал ему поручение в Саутсайде, и знай он, что Джим вместо этого отправился на прогулку…

Но то, что не известно мистеру Фоллансби, не может повредить ему. Как, впрочем, и Джиму, воспользовавшемуся случаем, чтобы посетить великую общеобразовательную выставку.

К западу от здания «Все для женщин» тянулась длинная узкая полоса земли, выходившая за железнодорожные пути – кое-кто сравнил бы ее с торчащим большим пальцем. Официально участок назывался Мидуэй-Плезенск, но весь Чикаго знал просто как Мидуэй. И если парень желал приобщиться к культуре, имея лишь час свободного времени, которого не хватит для осмотра всей Ярмарки, он мог пройти через вход на авеню Коттедж-Гроув и быстренько заняться самообразованием на Мидуэе.

Может, он и не узнает много о маяках, гелиографах и системах канализации, но прекрасно проведет время, наблюдая воздушный шар в небе над ближайшей площадкой, а затем выпьет стакан вина во «Французской деревне» и проглотит кружку пива в кафе «Вена», под музыку военного оркестра, играющего «Дейзи Белл». Там же находились китайский «Чайный домик», «Голландское поселение» (тоже с хорошим пивом), «Персидская концессия» и даже модель собора Святого Петра в Риме. Не говоря уже о «Всемирном конгрессе красавиц», от которого захватывает дух у любого мужчины. После этого настоятельно рекомендуется задержаться у «Немецкой деревни» с самым лучшим пивом. А если у тебя нет времени для «Северной железной дороги» и «Панорамы Альп», в запасе всегда остается «Мавританский дворец».

Джим слышал, что там внутри – «Камера ужасов», но почему-то не было настроения бродить по темницам в столь прекрасный денек, когда оркестр играет «Парень, который сорвал банк в Монте-Карло». Его, как и всех, тянуло дальше, через дорогу. Нет, все они интересуются вовсе не «Лекционным залом», где читают лекции о животных: что им за дело до того, каким образом трусит лошадь? Их привлекала расположенная сразу за этим павильоном выставка. Называлась она «Улица Каира». Вот куда все направлялись – туда, где стучали барабаны и зазывала музыка.

Добрые леди Чикаго были весьма разочарованы «Улицей в Каире», а господин Фоллансби наверняка зашелся бы в истерике, заметь он своего служащего в толпе у входа. Но начальника здесь не было, да и окажись он здесь – шансов заметить Джима в толпе немного. Джим заплатил и поднажал, протискиваясь по булыжной мостовой мимо группы арабов в халатах. К его удивлению он действительно очутился на улице Каира и, шарахаясь от осликов, завернул за угол, чтобы столкнуться нос к носу с верблюдом – тот плюнул в него, но промахнулся. Здесь были нищие, продавцы медной посуды и заклинатель змей, сидевший на корточках возле корзины с коброй. Он играл перед ней на дудочке. Змея приподнялась над краем корзины, ритмично покачиваясь и походя на вопросительный знак.