Ираклий II завещал престол Георгию – сыну от первой жены, несмотря на то что сын был тяжело болен – страдал патологическим чревоугодием. Но для царя важнее была приверженность Георгия к его политическим позициям – в первую очередь ориентации на присоединение к России. Вдова Ираклия II, вторая жена царя, и ее сыновья, претендуя на власть, были сторонниками сохранения Картли-Кахетии в составе Персидского государства. Только внешне мог выглядеть банальным политический раскол, происшедший в семье Ираклия II. На самом деле он рельефно отражал наличие в Восточной Грузии двух идеологий – тавадской, по своему социальному существу устойчиво сложившейся на жестких принципах восточного деспотизма, и «христианско-гуманистической», признававшей строгую систему господства и подчинения, но придерживавшейся религиозного принципа «не убий». Ираклий II, ведший острую борьбу с выращенной персидским двором тавадской грузинской верхушкой, отражал идеологию православной церкви, видя в ней одно из средств освобождения страны. На ней же основывалась его российская политическая ориентация. Борьба двух идеологий после смерти Ираклия II приняла широкие масштабы. Георгий XII лишь формально олицетворял царскую власть. Но и этого было достаточно, чтобы его положительный образ вошел в историю Грузии. Он был настойчив в присоединении ослабленного княжества к России, подготовил проект такого присоединения и отправил в Петербург свою депутацию. Павел I подписал договор о вхождении Картли-Кахетинского царства в Россию. Но Георгий XII, не дождавшись возвращения своих посланников, в 1800 году скоропостижно умер. Смерть фактически последнего представителя Багратидов, возглавлявшего сравнительно небольшое феодальное образование в Закавказье, и политический хаос, наступивший в крае, окончательно привели страну к экономической и социальной деградации. По оценке известного в XIX веке грузинского поэта и общественного деятеля А.Г. Чавчавадзе, «Грузия тогда была подобно изнуренному больному, который едва в силах объяснить слабость своего состояния». В этот период особенно острым становилось противостояние двух политических группировок, определившихся еще при Ираклии II. Одну из них возглавлял царевич Давид, сын Георгия XII, считавшийся наиболее законным наследником престола, другую – царевич Юлон, сводный брат умершего царя. Преимущество царевича Давида, ориентировавшегося на Россию, заключалось в формальной стороне – у него, казалось, было больше прав на престол, однако он не имел реальной социальной опоры. Царевич Юлон имел поддержку как со стороны феодальной знати, так и Тегерана, рассматривавшего его как законного назначенца шахского правительства. Следует напомнить об одном очень важном для персидского шаха обстоятельстве: выход Восточной Грузии из правовой сферы (юрисдикции) Персии делал нелегитимным занятие кем бы то ни было шахского престола, поскольку – согласно закону – при отсутствии хотя бы одного вассала на коронации наследник шаха оставался ханом, но не мог стать полноправным шахом. По этой причине, как в свое время для Ага-Мухаммед-хана, так и для Фетх-Али-хана, исполнявшего обязанности шаха с 1798 года, борьба за Восточную Грузию являлась одновременно отстаиванием законности шахского титула. Этим во многом объяснялась та высокая активность Фетх-Али-хана в Грузии, с которой он противостоял России в Закавказье. Подписанный Павлом I проект о присоединении Картли-Кахетинского княжества, сохранявшего в нем царя – вассала персидского шаха, и отсутствие международных правовых актов, которые бы отменяли исторически сложившийся в Восточной Грузии сюзеренитет Персии, создавали для грузинского княжества уникальное политико-правовое положение. В Петербурге хорошо понимали, сколь нелегитимен был договор о присоединении Восточной Грузии к России, заключенный между Павлом I и Георгием XII. Распавшаяся семья Ираклия II в своем большинстве, так же как тавады, не признавала права царевича Давида на престол. Как наиболее «законные» в сложившейся ситуации рассматривались требования персидского шаха, ставившего вопрос о территориальной принадлежности Восточной Грузии Персидскому государству. Столь высокая степень политико-правовой неопределенности, в которой на грани двух веков оказалось Картли-Кахетинское княжество – историческое ядро Грузии, явно лишала страну видимых исторических перспектив. Собственно о них, исторических перспективах, не очень заботились ни княжеский двор, ни феодальная знать. Разыгравшаяся в семье Багратидов свара, эгоцентризм тавадов, смешанный с особого рода национальной фанаберией, оставались главными причинами политического хаоса, в котором находилось Картли-Кахетинское княжество. Что касается Петербурга и Тегерана, то Георгиевским трактатом 1783 года и договором, состоявшимся между Павлом I и Георгием XII, Россия настолько далеко зашла в грузинском вопросе, что отступление в любом его виде было бы похоже на то, что Картли-Кахетинское княжество – кость, брошенная разъяренной Персии. Стоит подчеркнуть и другое. На фоне крупных внутренних и европейских проблем, стоявших перед Россией в начале XIX века, вопрос о судьбе грузинского княжества никак не мог относиться к сколько-нибудь значимым для Петербурга. Несмотря на это, Александр I свою государственную деятельность начинал с разрешения грузинской проблемы. При этом император, учитывая опасность, нависшую над Восточной Грузией, исходил из необходимости защиты прежде всего православия, являвшегося духовной основой российской государственности. В действиях Александра I, связанных с кардинальным решением грузинского вопроса, не было ни спешки, ни политической суеты, тем более «лицемерия», о котором иногда пишут грузинские историки. В основу решения проблемы присоединения Грузии к России был положен все тот же манифест, составленный Георгием XII и Павлом I. Главным, однако, был вопрос о судьбе царского престола в Картли-Кахетии, подвергавшийся тщательному обсуждению. Александр I передал его на рассмотрение Непременного Совета, на котором после первого обсуждения была создана Комиссия во главе с генералом К.Ф. Кноррингом. Детально ознакомившись на месте с положением, создавшимся в Восточной Грузии, Комиссия представила Непременному Совету доклад о Грузии. Такой же доклад был получен императором. На его основе состоялось второе обсуждение грузинского вопроса на Непременном Совете, на котором был сделан вывод о том, что Грузии угрожают не только геноцид со стороны Персии и междоусобицы тавадской знати, но и царский дом, охваченный династическими распрями. Но была еще одна важная политическая ситуация, влиявшая на решение судьбы царского престола, – это персидский сюзеренитет, к которому тесно был привязан Картли-Кахетинский царь. Сохранение царского дома, в котором наметился перевес сторонников проперсидской ориентации, значительно повышало правомерность притязаний Персии в Восточной Грузии. Правовое и фактическое присутствие Персии в Картли-Кахетинском княжестве ставило перед Россией вопрос не только о ликвидации царского престола, но и принципиально новом решении грузинской проблемы. Оно требовало от России объявления Восточной Грузии неотъемлемой частью Российской империи, и только это предоставляло ей право на вооруженную защиту народа, которому Персия угрожала физическим уничтожением. В том, собственно, и заключалась необычность присоединения Картли-Кахетинского княжества, что Россия, объявляя Восточную Грузию своей государственной территорией и вводя на ней губернскую администрацию, брала на себя в отношении этой территории особые обязательства. К числу таких обязательств следовало отнести содействие России в восстановлении «древних границ» Грузии. Сложность, однако, заключалась в том, что никто толком не мог указать на эти границы и тем более на правовое положение, согласно которому бы происходило возвращение «грузинских территорий». Естественно, обеими сторонами условие о восстановлении «древних границ», записанное еще в проекте «Манифеста» Георгия XII, понималось как предоставление России права на объединение средствами войны всех бывших Картвельских земель, присоединяя таким образом к Картли-Кахетинскому княжеству не только ранее потерянные им территории, но и весьма спорные. По существу, обязательством о восстановлении «древних границ» Россия брала на себя обязанность из одного грузинского княжества – Картли-Кахетинского создать новую на Кавказе страну под названием «Грузия». В своей политике в Закавказье Петербург твердо придерживался четкого выполнения своих обещаний.