Лихоимствующая знать, слишком занятая повседневностью, обычно обладает короткой памятью. Ее заботит собственное будущее, и она отстраняется от народа и судьбы своей страны. Многочисленная семья Багратидов и грузинские тавады за короткое время успели забыть, как Ага-Мухаммед-хан устроил в Грузии кровавую расправу – то, как на мосту через Куру отсекали головы обнаженных грузин... Их не пугали и новые угрозы персидского шаха Фетх-Али-хана. Летом 1802 года, после ареста российскими властями царевича Вахтанга, 40 грузинских тавадов во главе с царевичем Александром и Теймуразом бежали в Персию, чтобы начать тотальную войну с «единоверной» Россией.

В Петербурге справедливо считали, что причиной столь жесткой оппозиции в отношении России являлось стремление тавадов к расширению феодальной собственности и сохранению правового произвола, позволявшего вводить неограниченные формы угнетения крестьянских масс. В тени оставалась непонятная для российских властей, но важная особенность грузинских князей, на протяжении трех веков находившихся на положении вассалов; последние ожидали, что Россия, как в свое время персидский шах, будет щедро им раздавать земли и наделять их деспотической властью. Не зная всех тонкостей грузинского феодализма, российские власти, желая максимально удовлетворить притязания знати и тем самым снизить в Грузии политический накал, решили передать вопросы о земле, крестьянах и повинностях на рассмотрение Верховного грузинского правительства. Последнее фактически восстановило практику наделения феодалов землей, существовавшую при персидском шахе, – практику, с которой пытался покончить Ираклий II. Раздача владений, которой занималось Верховное правительство Грузии, происходила не только на грузинской территории, но и в других районах, входивших в Тифлисскую и Кутаисскую губернии. В 1803 году решением этого правительства значительная часть Южной Осетии (около 50 сел) передавалась во владение грузинских князей Эристави. Немногим меньшая доля равнинной территории Южной Осетии закреплялась за грузинским феодальным родом Мачабеловых. С этого началось интенсивное продвижение грузинского феодализма на территорию Южной Осетии. Главным распределителем земельной собственности, а вместе с ней и осетинских сел становились грузинские власти, состоявшие из наиболее знатной части грузинских князей. Важным событием для тавадов, устремившихся в Южную Осетию, явилось назначение в 1802 году в угоду знати главнокомандующим на Кавказе генерала П.Д. Цицианова, грузина по происхождению, жившего в России. Новый командующий, поощряя экспансию тавадов, значительно расширил владения грузинских феодалов. С его помощью они наделялись землями, им передавались села в Южной Осетии. Грузинская знать рассматривала генерала Цицианова «правителем Грузии» и все свои проблемы решала при его поддержке. В год назначения генерала Цицианова особенно часто стали поступать жалобы и протесты со стороны осетинского населения, на которое ложилось тяжелое бремя повинностей в пользу грузинских феодалов. Считая себя людьми свободными, независимыми от Грузии, осетины решительно отказывались выполнять какие-либо повинности и вели отчаянную борьбу с засильем иноземных феодалов. Вооруженные столкновения нередко заканчивались убийством сборщиков повинностей, а иногда и самого феодала. По заключению надворного советника Ястребцева, с созданием в Грузии российской губернии осетины «отошли во владение» грузинских «князей, от которых терпят неслыханные доселе на Кавказе жестокости. Сии владельцы отнимают и продают у них детей, лишая всякого имущества. Оттого осетинцы ненавидят грузин с их верою». О «неслыханных доселе на Кавказе жестокостях» грузинских тавадов в Южной Осетии еще будет сказано, здесь же отметим другое. Российская политика в Грузии, рассчитанная на поиски социальной опоры среди тавадов и с этой целью поощрявшая последних в их феодальной экспансии, вызывала среди других кавказских народов немалый страх. Тот же надворный советник Ястребцев подчеркивал, что «прочие жители Кавказа вооружают против правительства (российского. – М. Б.), думая, что ежели Россия завладеет ими, то они впадут так же во власть грузинских князей и будут испытывать ту же бедственную участь». Оценку Ястребцева о политическом положении, создавшемся на Кавказе, разделял и архиепископ Досифей, считавший, что засилье грузинских князей в Южной Осетии вызовет «затруднения с присоединением горских жителей» к России.

Не менее сложно, чем в Южной Осетии, складывалась ситуация в Восточной Осетии (Тагаурии), также ставшей объектом феодальной экспансии грузинской знати. Здесь тавадов привлекали не только превосходные пастбища, скотоводческие хозяйства осетин, но и Осетинская дорога, соединявшая Северный Кавказ с Закавказьем; доходы от дороги, поступавшие от купцов и различных транспортов, были значительны. Генерал Цицианов, страдавший фанаберией грузинских князей, переименовал Осетинскую дорогу, назвав ее «Военно-Грузинской». Его не устраивало и то, что дорогу контролировали осетинские феодалы, строившие с помощью своих крестьян мосты через Терек и дорожные переходы. Генерал Цицианов решил привлечь к русской службе известного грузинского феодала Казбеги, ранее занимавшегося антироссийской деятельностью. Командующий готовил его на должность «начальника тагаурцев», т. е. Восточной Осетии, территория которой начиналась в предгорьях Северного Кавказа (по бассейнам рек Терека, Гизельдона и Геналдона) и заканчивалась далеко в Закавказье; на южную часть Восточной Осетии по бассейну реки Арагви претендовали также грузинские князья Эристави, просившие российские власти отвести им осетинские села. Генерал Цицианов лишил осетинских владельцев права взимания на Военно-Грузинской дороге пошлины; до этого проезжавшие по дороге транспорты платили пошлину за дорогу и отдельно за мосты. Серьезно подорвав политическую опору среди осетинской феодальной знати, российский командующий наряду с Южной Осетией создал в Восточной Осетии угрозу военно-стратегическим позициям России на Центральном Кавказе. Вскоре, как и ожидалось, Ахмет Дударов, наиболее известный и влиятельный осетинский феодал, владевший землями и частью Военно-Грузинской дороги в районе Ларса и Чми, был приглашен грузинскими царевичами в Кутаиси. Здесь состоялись переговоры о совместных действиях, направленных против российских и грузинских властей в Тифлисе. В Кутаиси обсуждались также крупномасштабные планы, связанные с военным сотрудничеством грузинских и осетинских политических сил с Ираном и Турцией; в 1803 году, когда велись переговоры в Кутаиси, у грузинских царевичей, находившихся на службе соседних государств, не было сомнений в начале русско-иранской и русско-турецкой войн. В том же году от Фетх-Али-шаха стали поступать в Осетию фирманы, оповещавшие местную знать о скорой войне с Россией.

С этого времени Осетии, подвергшейся политическим притеснениям со стороны генерала Цицианова и грузинских тавадов, отводилась значительная роль в будущей войне с Россией. Персидский шах в своих фирманах писал не только о возвращении Грузии в лоно своего государства, но и об овладении Осетией вплоть до Моздока и Кизляра. В различных обществах Осетии стали появляться грузинские царевичи. Они от имени персидского шаха призывали местное население к антироссийским выступлениям. Однако царевичи не имели в Осетии сколько-нибудь заметного успеха. Осетины знали цену обеим партиям грузинской знати – и тем, кто сотрудничал с российскими властями, добиваясь новых владений и феодальных привилегий, и тем, кто с точно такими же целями провоцировал персидского шаха к войне с Россией. По вовлечению осетин в грузинскую фронду и обострению ситуации на Центральном Кавказе более успешно, пожалуй, действовал генерал Цицианов. Вполне разделяя идеологию ксенофобии, свойственную своим грузинским сородичам, он сначала объявил блокаду Восточной Осетии, а затем, приступив к строительным работам на Военно-Грузинской дороге, заставлял местное население выполнять дорожные работы. Здесь, на дороге, нещадную эксплуатацию генерал Цицианов требовал сопровождать жестокостями и насилием над местным населением. Не забывал он и об осетинской знати, которая была недовольна политикой России, защищавшей интересы грузинских тавадов и не признававшей привилегии осетинских феодалов. В адрес последних генерал слал письма, полные жестоких угроз. Так, Ахмету Дударову Цицианов обещал приехать в Осетию, зарезать его и его же аристократической кровью смыть грязь с собственных сапог; подобная расправа, которую сулил генерал осетинскому феодалу, была широко распространена среди грузинских князей в Южной Осетии. Ахмет Дударов не относился к пугливым, через грузинского царевича Александра он связался с персидским шахом и вскоре, по свидетельству русского офицера Стемковского, получил денег и на трех мулах золота. На эти средства весной 1804 года Ахмет Дударов создал вооруженный отряд и перекрыл Военно-Грузинскую дорогу. Цицианов не пытался вести переговоры с осетинской знатью; грузинская спесь и жажда крови, в каком-то особом холопском их выражении, доводили его разум до помутнения. Действия Ахмета Дударова послужили поводом для применения к осетинскому населению знакомых генералу Цицианову методов насилия, к которым в Грузии прибегали войска персидского шаха. Он приказал «карать, пороть и рубить осетин без пощады, жечь все их жилища...» Осетинское население Восточной и Южной Осетии, ставшее жертвой прогрузинской политики Петербурга, обратилось к российским властям с заявлением: «Мы, – подчеркивалось в нем, – все до единого остановились на том, что если другая какая напасть не постигнет нас, дабы избавить от нестерпимой горести, то зажечь своими руками наши дома, жен и детей вогнать туда и самим броситься и так сгореть. Мы предпочитаем умереть так, чем мучиться, ждать смерти от плетей и видеть позор наших жен».