Человек вошел по колени в воду и, хотя волны толкали и заливали его, стал пытаться затащить продырявленную лодку на берег. Лишь через час, изнемогая от усталости, он дотянул ее до небольшого залива, единственного мелкого залива, откуда прилив не мог унести ее.

Но починку он решил пока отложить. Сейчас нужно было как можно скорее перенести на берег ящики с продуктами. Кто знает, сколько придется ему прожить здесь?

И вот, останавливаясь после каждого шага по неровному коралловому дну, он вытащил на сушу один ящик с мясными консервами. Открыл камнем верхнюю банку и, запустив в нее руку, набил вареным мясом свой голодный рот.

«Как дикарь!» — мелькнуло у него в голове. Но он не остановился, пока не опорожнил всю банку, и уже хотел было забросить ее в море, как вдруг испуганно опустил

А если понадобится? Здесь каждая жестянка может ему когда-нибудь пригодиться.

Лишь в это утро, после двухдневного путешествия по океану, Белый обнаружил стаю летающих рыб и пустился следом за ними. Испуганные рыбы стрелой взмывали в воздух, походя на вырезанных из перламутра ласточек, но, пролетев метров двести, снова бросались в волны и неслись вперед, отскакивая от поверхности воды, словно брошенные детьми плоские камешки.

Но дельфин слишком хорошо знал их искусство и потому, когда одна из них подскакивала вверх, продолжал мчаться вперед без колебаний, и лишь та снова касалась океана, впивался в нее своими многочисленными острыми зубами.

Охота и игра в одно и то же время! Возбуждающая, опьяняющая игра с жизнью и смертью!

Океан снова затих, величественный, царственно спокойный. По его шелковой коже пробегали, словно легкая дрожь, волны, они гнались одна за другой и никак не могли догнать.

Вытянувшись всем своим сильным телом, Белый летел по волнам, то вверх, то вниз, выскакивал на свежий, влажный воздух, насыщенный водяными брызгами, и в следующий миг нырял в текущую, искрящуюся синеву. Отовсюду струился свет: и с ясного безоблачного неба, и от колышущейся массы воды. И внизу, и по сторонам, и вверху — всюду спокойная яркая синь. Это был его мир — мир беспредельной лазури.

Дельфин уловил далекое фырканье китов, и в тот же миг летящие рыбы сменили направление своего полета. Издалека на них неслись, отталкиваясь от воды мощными ударами своих хвостов, двадцать-тридцать, а может быть и больше, китов-финвалов, которые с криками выпускали свои белые фонтаны.

Вдруг они резко остановились и в следующее же мгновение в ужасе бросились назад. Один из них вскоре отстал и начал так бешено колотить хвостом по воде, что океан около него забурлил в каком-то страшном прибое. Потом подскочил кверху, увлекая за собой три черных тени, резко выделяющиеся на его белом брюхе. Это касатки вцепились в его губу и теперь оттуда струилась алая кровь. Вокруг бороздило воду не менее дюжины острых спинных плавников. Затем кит затих, сжал губы в безнадежном упорстве, а беспощадные хищницы рвали ему рот своими зубами, как бульдоги, решив во что бы то ни стало разжать его челюсти и выгрызть толстый язык.

В спине одной из них, самой крупной, торчал гарпун, Дельфин узнал ее и в ужасе повернул назад, забыв про свою охоту.

Этот враг, этот ненавистный враг! Неужели ему суждено повсюду встречаться с ним?

Но скоро кит с касатками остались позади, и шум кровавой битвы затих. Дельфин успокоился, догнал стаю рыб и продолжал охоту. Надо было есть, надо было жить!

Над горизонтом висело пышное белое облако, одинокое облако посреди неба… Там, под ним — скалистый остров. Его еще не было видно, но Белый знал: где висят такие облака, там суша. Для него море не было какой-то однообразной водной ширью без дорог, без направлений. Со своим чудесным эхолотом он рыскал в глубинах и словно видел на сотни, на тысячи метров очертания морского дна, видел далеко протянувшиеся плато, подводные равнины, зазубренные горные хребты, которые то тут, то там разрывали блестящую поверхность в виде беспорядочно разбросанных архипелагов; видел глубокие ущелья, через которые проходили морские течения. Эти странные реки без берегов были длиннее и полноводнее любой земной реки и ползли как по самой поверхности океана, так и по дну его, извиваясь по узким подводным руслам — то горячие и соленые, нагретые отвесными лучами экваториального солнца, то холодные и почти пресные, влекущие с собой еще не растаявшие айсберги Антарктиды. Они то сливались одна с другой, то вдруг неожиданно расходились в разные стороны — всегда по одним и тем же путям, из века в век…

Для дельфина, как и для любого морского жителя, океан представлял собой огромную карту, ясную и четкую.

Вон там, справа, прячутся опасные рифы! Когда море спокойно, их не видно. Лишь в бурю да при отливе они оголяются и закипают. Горе тому, кто пройдет над ними. Острые коралловые шипы вспорют ему живот. Но дельфин всегда безошибочно различает это удлиненное зеленоватое пятно среди черно-синей поверхности океана.

Впереди — проток, а с той стороны — остров с тюленями. И с человеком! Белый невольно направился к нему. Что тянуло туда его, жителя открытого моря? Может быть, простое любопытство, а может быть, робкая мечта о суше, притягивающей и опасной своими острыми скалами, о которые волны могли разбить его, — какое-то смутное воспоминание, оставшееся от той далекой, окутанной мраком веков эпохи, когда кто-то из его предков, вытесненный более сильными, впервые спустился в море.

На пустынном берегу человек конопатил морской травой трещины на дне лодки. Тюлени сгрудились на другом конце острова и оттуда непрерывно доносилось их мычание. Выше, там, куда не могли добраться волны, в неглубокой впадине между скалами виднелась хижина, сделанная из грубо скрепленных досок, покрытых водорослями и разогнутыми жестянками из-под консервов. Ниже, на сухом месте, были свалены ящики с продуктами и стоял бочонок с водой.

Окинув все это быстрым взглядом, Белый повернул обратно. Ничего интересного. И он нырнул сквозь гребень набежавшей волны, которая разбилась, ударившись об него, будто осколок стекла, и рассыпалась водяной пылью.

Летящие рыбы куда-то исчезли. Не было смысла разыскивать их. Но вдруг мимо пронеслась, почти задев его морду, крупная треска и, ошеломленная неожиданной встречей, стрелой кинулась вниз. Не столько от голода, сколько от желания поиграть, дельфин бросился следом за ней.

Вниз — вверх! Вперед — назад! Синий блеск воды померк, растаял в зелени глубин. Почти у самого дна, над пышной лужайкой из морских трав, лежала неподвижно рыба-меч, измученная паразитами, засевшими у нее в жабрах. Целая стая креветок терпеливо уничтожала их, смешно и неуклюже отскакивая в сторону при каждом подрагивании мощного тела хищника.

Внезапно рыба заметила летящую тень дельфина и яростно бросилась к нему.

Если бы Белый нырнул секундой раньше или секундой позже, если бы проплыл метрах в двадцати или в тридцати от этого места, ничего бы не случилось. Жизнь продолжала бы идти своим чередом до следующей случайности.

Нападение было столь неожиданным, что дельфин не успел отстраниться. Острый меч пронзил ему спину и выскочил с другой стороны. Вытащив свое оружие, рыба ринулась в повторную атаку. Лишь тогда дельфин с удесятеренной болью силой ударил хвостом по воде, и его подбросило кверху. Обманутый этим резким движением, враг исчез за синим мраком.

Белый почувствовал, что теряет силы. Из раны на спине струей била кровь, оставляя на его пути розовый след. Глаза застилало каким-то серебристым туманом, в ушах звенело, мускулы слабели. Он остановился. Не лучше ли отдохнуть здесь, набраться новых сил? Дельфину начало не хватать воздуха. Он задышал часто, тяжело.

Но почему вода такая розовая? И что это за запах? Неужели это его кровь?

Незаметно он доплыл до островного мелководья. Ясно проглядывало дно — с переплетающимися коралловыми ветвями, усыпанными цветами, с запутавшимися в них змеевидными звездами, со стаями пестрых рыб, которые, неподвижно повиснув над каким-нибудь коралловым кустиком, вдруг стремительно опускались на него, поедали цветы и все также вместе, словно стайка воробьев, уплывали дальше.