«И они, вероятно, тебе очень нравятся», — подумал Жак, а вслух сказал:

— Остерегайся романтизма.

Ме’Линди добралась до небольшой заброшенной кладовой, заставленной покрытыми пылью и паутиной инструментами. Тусклые люминосферы освещали оранжевым светом тесное пространство.

Захлопнув плечом двери, Ме’Линди резко, но без грубости, поставила на ноги сквата. Гримм отступил на несколько шагов. Так как путей отхода у него не было, он вызывающе взглянул монстру в морду.

— Ха! Не выйдет. Ха, да я лучше сам себя убью.

— Какой он скромный.

Тон Гугола намекал не только на насмешку, но и на несбыточное желание.

Фальшивый генокрад жестом указал на свою морду, затянутую синтекожей. Когтями, едва ли предназначенными для тонких манипуляций, он указал на свой пояс и показал различные штуковины, спрятанные в ткани.

В глазах коротышки наконец-то мелькнул отблеск понимания. Он нерешительно подошел к ней и протянул руку к баллончику. Ме’Линди кивнула длинной головой, как лошадь. Растворитель, да.

Гримм распылил его ей на морду и челюсти распахнулись, обнажив кинжалоподобные зубы. Она зашипела на него. Она что, пытается заставить эту ксеносскую пасть и язык-яйцеклад выдавить человеческую речь? Тем временем Гримм, уже почти без дрожи, продолжает распылять растворитель — на грудь, руки, спину — пока вся синтекожа полностью не растворяется. Пожалуй, без неё она выглядела еще более зловеще.

— Ей нужны его руки, — усмехнулся Гугол. — Вот почему она прихватила его. Скорее всего, после того, как он ведет ей антидот от поли-как-там-его, она оставит его и отправится своим путем.

Но Ме’Линди жестом отказалась от введения антидота. Снова подхватив сквата, она распахнула дверь и продолжила свой путь по темным мрачным недрам Василарева. Она поднималась на такие высоты и спускалась в такие глубины, где сам скват самолично бы не прошел, или прошел бы, но не так быстро.

— Проклятье, а Гримму, похоже, явно уютно. Жак, как вы думаете, он получил удовольствие от поездки на руках Ме’Линди? Я полагаю, что он ей нужен лишь как голосовое средство на тот случай, если ей потребуется идентифицировать себя!

— Ревность является одним из следствий романтизма, Виталий…

Дверь в изумрудный люкс распахнулась и ворвалась чудовище-Ме’Линди. Она поставила Гримма на ноги. Скват сразу расправил куртку, отряхнул грязь, расчесал пальцами рыжую бороду и щелкнул по своему «конскому хвостику», словно сгоняя муху. Затем расплылся в улыбке Ме’Линди, но тут же спохватился:

— Ха, ха, ничего себе скачки.

— Мы за вами наблюдали, — подал голос Гугол. — Виртуозное выступление, моя дорогая!

Он изящно поклонился ассасину.

— Я же сказал вам не выкидывать подобных трюков, — напомнил ей Жак. — Теперь Обиспал знает, что на планете присутствуют другие, неизвестные ему, имперские агенты. С другой стороны — он остался жив, и это может успокоить его эго.

Ме’Линди приблизилась к Жаку и опустилась перед ним на колени. Неужели она будет просить у него прощения? Нет — она просто предоставила ему более детально осмотреть свой образ генокрада.

Он протянул руку и погладил её по жесткой звериной голове. Гугол при этом взволнованно присвистнул. Вопреки себе, Жак почувствовал, что очарован. Он мог касаться — он мог ласкать — Ме’Линди в этой смертоносной чужеродной личине так, как кто-то мог гладить котенка, так, словно он был свободен от обычных служебных формальностей и чувств. В этом обличии она была как никогда смертоносна; ей по сию пору приходилось сдерживать временно приобретенные рефлексы, чтобы не причинить вреда.

Он рассматривал её панцирь, крепкие пружинистые ноги; и всё же он понимал, что слишком пристально рассматривает Ме’Линди, в то время, как не должен так делать. Он едва ли понимал, что здесь есть еще и зрители. Ме’Линди что-то неразборчиво прошипела.

— Ей нужно поесть, босс, — сказал Гримм. — Для обратного перевоплощения ей нужна энергия.

— Ты что, понимаешь её? — недоверчиво спросил Гугол.

— Понимаю её? Понимаю? Ха! Кто может понять и постичь такого человека? Её рот издает звуки, а я перевожу. Я, в конце концов, — Гримм пошло усмехнулся, — наслаждался её обществом намного больше, чем любой из вас. Совсем недавно.

— Может мне заказать что-то особенное в службе отеля? — невозмутимо спросил Гугол. — Например, целого жаренного барашка? Если, конечно повара и кухарки всё еще живы, если они не сбежали, или их не погнали варить синтебурду для тех же беженцев. Нашей даме требуется банкет. А это не будет слишком бросаться в глаза? Не привлечем ли мы к себе излишнее внимание?

— Ты же отлично знаешь, — осадил его Жак, — что она вполне может воспользоваться нашими собственными запасами.

Что теперь Ме’Линди и делала — жадно поглощала рыбу, мясо, птицу из стазис-контейнеров, которые были доставлены в люкс с корабля Жака, «Торментум Малорум», который на время их визита на Сталинваст носил псевдоним «Сапфировый орел». Хотя планета и была богатой, город-улей вряд ли мог гарантировать настоящую еду, даже в богатом отеле, тем более во время смуты.

Жак заметил, что Гримм с тоской гурмана наблюдает, как то, что для него считается изысканным деликатесом, без зазрения совести исчезает в пасти монстра.

Получала ли наслаждение Ме’Линди от поглощения экзотической телятины, балыка из солнечной рыбы, сочной вырезки грокса? Или ее научили и подготовили существовать на любом доступном корме — водоросли, тараканы, крысы, какая разница? Могла ли она чувствовать разницу во вкусе?

Гримм мог.

Впрочем, это было неудивительно. Раса скватов ушла в сторону от человеческих норм, живя в пещерах и тесных шахтах мрачных рудных миров, которые, будучи богатыми полезными ископаемыми, были в остальном абсолютно бесплодными. Скваты стали коренастыми, крепкими и самостоятельными. За тысячелетия генетической дивергенции, отрезанные от остальной части галактики варп-штормами, они были вынуждены производить для себя еду и воздух. Они познали, что такое голод — и по сию пору помнили эти тяжелые времена. Скваты преуспевали в невзгодах. И зачастую предпочитают суровый мир более приятному.

И все же они любили поесть, и — шикарно, если, конечно, удавалось.

Их гидропонные сады славились питательной продукцией; а после того, как вновь были присоединены к Империуму, скваты тратили значительную часть своих рудных богатств на импорт экзотической еды. Их основной рацион по-прежнему состоял из искусственно выращенных овощей, приправленных пряностями и соусами — намного более соблазнительная пища, чем переработанная синтетическая еда, которая была уделом большинства населения переполненных миров. В общем, без особых прикрас про аппетит скватов можно было сказать — судя по Гримму — что он был как у искушенных знатоков.

О да, Жак заметил в глазах сквата голодный блеск. Но это была не жадность. У добродушного и простого Гримма манеры были учтивыми, почти рыцарскими. Коротышке было ясно, что ассасин, проявившая чрезмерные усилия, должна есть в первую очередь. И, тем не менее, он тоже был немного голодным; и был ценителем кулинарного искусства.

— Поешь сам что-нибудь, Гримм, — предложил Жак. — Вперед: считай это приказом.

Поблагодарив, коротышка вытащил из контейнера копченую ножку какой-то большой бескрылой птицы. Осмотрев её, он одобрительно кивнул.

На борту «Торментум Малорум» было намного больше всяких подобных вкусностей. Инквизиторы могли реквизировать всё, что пожелают и Жак, пользуясь этим, великолепно снабдил свой собственный корабль провиантом. Он не приравнивал железные обязанности к железному рациону. Это был фальшивый и лицемерный пуританизм, и инквизитор познал его еще в молодости.

Разумеется, можно было симпатизировать чувствам некоторых кающихся, которые отказывали себе в удовольствиях, потому что Император — бессмертный спаситель человечества — не мог испытывать какого-либо удовольствия, сидя тысячелетиями на своем троне…

Хотя Жак в своей роли вольного торговца и делал вид, что заботится о своей любовнице, реальность была такова, что в свои тридцать пять лет он лишь один раз положил в постель женщину — и то на основе эксперимента, для того, чтобы познать спазмы совокупления.