Он пораженно взглянул на нее; но прежде чем он успел спросить, что она имеет в виду, Ингрид улыбнулась, поцеловала его и сказала:

— У нас есть еще одно средство: отдых. Забвение. Ты можешь сделать кое-что для меня, Элоф. Возьми наш рацион спиртного. Большая часть пусть достанется тебе; ты милый, когда растворяется твоя застенчивость. Мы пригласим кого-нибудь из молодых и не угрюмых — Луиса, я думаю, и Марию, и будем смеяться, и играть в игры, и творить глупости в этой каюте, и выльем кувшин воды на любого, кто скажет что-нибудь серьезное… Ты это сделаешь?

— Если у меня получится, — сказал он.

«Леонора Кристина» вошла в новую галактику в экваториальной плоскости, чтобы максимизировать расстояние, которое она пройдет сквозь газ и звездную пыль. Уже на окраинах, где звезды были пока разбросаны далеко друг от друга, ускорение корабля стало сильно возрастать. Ярость прохождения сотрясала корпус корабля все сильнее.

Капитан Теландер оставался на мостике. Он, похоже, мало на что мог повлиять. Цель была определена. Спиральный рукав изгибался впереди, как дорога, блестящая синевой и серебром. Изредка гигантские звезды оказывались достаточно близко, чтобы показаться на ныне модифицированных экранах; искаженные эффектами скорости — они проносились, мчались назад, как будто были искрами, которые нес ветер, что бушевал навстречу кораблю.

Изредка плотная туманность окутывала корабль тьмой ночи или флюоресценцией горячего новорожденного звездного пламени.

Ленкеи и Барриос были сейчас самыми важными людьми. Они вели корабль на ручном управлении в этом фантастическом стотысячелетнем нырке. Дисплеи перед ними, голос навигатора Будро по интеркому, поясняющий, что вроде бы лежит впереди, и предупреждения инженера Федорова о непредвиденных нагрузках служили им некоторым руководством. Но корабль стал чересчур стремительным и слишком массивным, чтобы им можно было особенно маневрировать; и в таких условиях некогда надежные приборы превратились в дельфийские оракулы. В основном пилоты руководствовались навыками и инстинктом — и, возможно, молитвами.

Капитан Теландер все эти часы корабельного времени сидел так неподвижно, что можно было счесть его мертвым. Он пошевелился всего несколько раз. («Обнаружена большая концентрация материи, сэр. Может оказаться для нас слишком плотной. Попытаться уклониться?») Он давал ответы. («Нет, продолжайте идти прежним курсом, пользуйтесь любой возможностью понизить тау, если наши шансы хотя бы пятьдесят на пятьдесят»). Тон его ответов был спокойным и уверенным.

Облака вокруг ядра были плотнее и образовывали более основательную завесу, чем в родной галактике. Корпус корабля грохотал, раскачивался и брыкался из-за ускорений, которые менялись быстрее, чем их можно было компенсировать. Оборудование высыпалось из контейнеров и разбивалось вдребезги; свет мигал, гас, как-то восстанавливался потными и ругающимися людьми с фонариками; люди в своих темных каютах ждали смерти. «Продолжайте двигаться прежним курсом», — приказывал Теландер, и ему подчинялись.

И корабль жил. Он прорвался в звездное пространство и вышел с обратной стороны громадного огненного колеса. Чуть больше чем через час он снова оказался в межгалактическом пространстве. Теландер триумфально объявил это. Мало кто обрадовался.

Будро предстал перед капитаном, дрожа после пережитого, но взгляд его снова был живым.

— Mon Dieu, сэр, мы это сделали! Я не был уверен, что это возможно. У меня бы не хватило смелости отдавать команды, которые давали вы. Вы были правы! Вы выиграли для нас все, на что мы надеялись!

— Еще нет, — сказал тот, не вставая. Его несгибаемость не изменилась.

Он смотрел сквозь Будро. — Вы скорректировали ваши навигационные данные?

Мы сможем использовать какие-нибудь другие галактики этого семейства?

— Что… ну да. Несколько. Хотя некоторые из них — это маленькие эллиптические системы, и нам, возможно, удастся всего лишь зацепить край других. Слишком большая скорость. Однако по той же причине мы будем с каждым разом подвергаться все меньшим неприятностям и риску, принимая во внимание нашу массу. И мы сможем наверняка использовать подобным образом по меньшей мере два других семейства галактик, а, может быть, три. — Будро пощипал бородку. — Я полагаю, что мы окажемся в… ээ… межклановом пространстве — достаточно глубоко в нем, чтобы можно было осуществить ремонт, — через месяц.

— Хорошо, — сказал Теландер.

Будро внимательно присмотрелся к нему и был потрясен. Под тщательной бесстрастностью капитана он увидел лицо человека, который исчерпал себя до дна.

Тьма.

Абсолютная ночь.

Приборы, подвергнутые усовершенствованию и настройке, преобразуя длины волн, обнаружили мерцание в этой бездонной яме. Человеческие чувства не постигали ничего. Ничего.

— Мы мертвы.

Слова Федорова отдались эхом в наушниках и черепах.

— Я чувствую себя живым, — ответил Реймон.

— Что такое смерть, как не окончательная потеря связи со всем? Ни солнца, ни звезд, ни звуков, ни веса, ни тени…

Дыхание Федорова было неровным. Это слишком хорошо слышалось по радио, которое больше не улавливало океанского шума космических возмущений. Головы его не было видно на фоне пустого пространства. Луч света от фонаря его скафандра расплывался тусклой лужицей на корпусе, отражался и терялся в чудовищных расстояниях.

— Продолжаем двигаться, — настаивал Реймон.

— Кто ты такой, чтобы отдавать приказания? — потребовал ответа другой человек. — Что ты знаешь о бассердовских двигателях? Почему ты вообще выбрался наружу с этой рабочей группой?

— Я умею работать в невесомости и в скафандре, — ответил Реймон, — и обеспечить вам лишнюю пару рук. Я знаю, что нам лучше побыстрее сделать эту работу.

— Что за спешка? — издевательски спросил Федоров. — У нас впереди вечность. Не забывай, что мы мертвы.

— Мы действительно будем мертвы, если нас застигнет с выключенными силовыми полями что-то вроде настоящей концентрации материи, — парировал Реймон. — При нашем теперешнем тау хватит меньше чем одного атома на кубический метр, чтобы убить нас. А следующий галактический клан отстоит от нас всего на несколько недель пути.

— Что с того?

— Вполне ли вы уверены, Федоров, что мы не наткнемся на зародыш галактики, семейства, клана… на какое-то огромное водородное облако, пока еще темное, пока еще падающее внутрь себя… в любой момент?

— В любое тысячелетие, вы хотите сказать? — спросил главный инженер.

Он направился в сторону кормы от главного шлюза экипажа. Его команда последовала за ним.

Это и впрямь напоминало работу призраков. Неудивительно, что он, никогда не бывший трусом, на какой-то миг услышал хлопанье крыльев фурий.

О космосе обычно думают как о черноте. Но только сейчас они сообразили, что космос всегда полон звезд. Любая фигура рисовалась силуэтом на фоне звезд, созвездий, групп, туманностей, соседних галактик; о, космос был пропитан светом! ВНУТРЕННИЙ космос. Здесь был не просто черный фон. Здесь вообще не было фона. Никакого. Квадратные, нечеловеческие фигуры людей в скафандрах, длинная кривая корпуса, виднелись как отблески, несвязанные и беглые. С исчезновением ускорения исчез и вес. Не существовало даже незначительных дифференциально-гравитационных эффектов пребывания на орбите. Люди двигались как в бесконечном сне — скольжение в воде, полет, падение. И все же… он помнил, что его лишенное веса тело имело массу горы. Была ли в его скольжении подлинная тяжеловесность, или константы инерции едва заметно изменились здесь, снаружи, где метрика пространства-времени уплощилась до почти прямой линии; или то была иллюзия, рожденная в могильной неподвижности, которая окружала его? Что было иллюзией? Что было реальностью? Была ли реальность?

Связанные вместе, бешено цепляющиеся магнитными подошвами за металл корабля (забавно, какой чудовищный ужас люди испытывали при мысли о том, чтобы отцепиться — результат был бы одинаково смертелен, как если бы это случилось на далеких домашних космических дорогах Солнечной системы — но мысль о том, чтобы пылать сквозь гигагоды как метеор масштаба звезды навевала страшное одиночество), инженерная команда пробиралась вдоль корпуса корабля, мимо паучьей сети гидромагнитных генераторов. Эти перекладины казались ужасно хрупкими.