— Всегда пожалуйста, моя дорогая. — Фред наклонился, чтобы поцеловать ее на прощание, и Джеки ощутила запах его дорогого одеколона. — Передавай привет семейству.

— Непременно. Удачного путешествия, Фред.

Фред направился к своему автомобилю — длинному, элегантному красавцу с открытым верхом. Машина была белой, в тон костюму.

Запихнув чемоданы в багажник, он сел за рулъ и лениво помахал Джеки. Мгновение — и она осталась одна.

Джеки отошла от окна и обхватила себя руками. Она одна и сама по себе. Конечно, подобное уже было в ее жизни. В конце концов, ей ведь уже двадцать пять, она не раз ездила в отпуск без компании, у нее отдельная квартира и вообще своя собственная жизнь. Но все равно каждый раз, когда Джеки приходилось начинать что-нибудь новое, это казалось ей настоящим приключением.

Что же касается сегодняшнего дня… какое там нынче число, 25 или 26 мая? Не важно. Джеки помотала головой. Что касается сегодняшнего дня, он станет первым днем ее новой карьеры. Жаклин Макнамара, писатель.

А что, звучит неплохо, подумала Джеки. Она решила прямо сейчас достать свою новую пишущую машинку и приступить к главе первой. Рассмеявшись, Джеки схватила зачехленную машинку и самый тяжелый из чемоданов и пошла наверх.

Она очень быстро привыкла и к южному климату, и к дому, и к своему новому распорядку дня. Вставала Джеки рано. Наслаждаясь утренней тишиной, она съедала тост, запивая его стаканом сока, — или, если ей хотелось, завтрак состоял из холодной пиццы и колы. Печатала она теперь гораздо быстрее — к вечеру третьего дня машинка уже стрекотала без перерыва. В полдень Джеки бросала работу и шла к бассейну — немного поплавать, полежать на солнце и обдумать следующую сцену или поворот сюжета.

Загорала она легко и без проблем. Этот подарок Джеки получила в наследство от прабабушки-итальянки, слегка разбавившей ирландскую кровь семьи Макнамара. Загар очень шел Джеки, и к тому же она старалась не забывать о кремах и увлажняющих средствах для лица, которым буквально поклонялась ее мать. «Хорошая кожа и сложение — вот что делает красавицу красавицей, Жаклин, а вовсе не стильная одежда или искусный макияж», — постоянно твердила она. Что ж, Джеки, можно сказать, повезло и с кожей, и с фигурой, хотя даже ее мать вынуждена была признать, что классической красавицей ее дочь никогда не станет. Она была хорошенькой, пикантной и лучилась молодостью и здоровьем, Однако лицо Джеки было скорее треугольным, чем овальным; рот не изящно изогнутый, а просто большой. Глаза тоже были несколько больше, чем надо бы. Карие — снова привет от Италии, — а не зеленые, словно море, или небесно-голубые, как у остальных членов семьи. Волосы каштановые. В подростковом возрасте Джеки много экспериментировала с разноцветными прядями и оттенками, к вящему удивлению и недовольству матери, и далеко не всегда удачно, но в конце концов смирилась с тем, что дал ей Господь, и собственный цвет волос даже стал ей нравиться. Кудри у Джеки были от природы, и ей не приходилось тратить драгоценное время на укладку в салоне. Она носила короткую стрижку, и это здорово выручало ее теперь — после ежедневных заплывов в бассейне нужно было только встряхнуть волосами и слегка расчесать их пальцами, чтобы прическа снова обрела форму.

Каждое утро Джеки с головой погружалась в работу, днем плавала в бассейне, затем, после короткого перерыва на ланч, снова садилась за пишущую машинку и работала до вечера. Потом с удовольствием возилась в саду, или сидела и смотрела на проплывавшие мимо лодки, или читала на террасе. Если день был особенно продуктивным, Джеки позволяла себе понежиться в джакузи — горячая вода и пузырьки отлично расслабляли и вызывали приятную истому.

Джеки запирала дверь, думая скорее о сохранности чужого имущества, нежели о собственной безопасности. Каждую ночь она забиралась в постель с ощущением полнейшей безмятежности и гармонии с окружающим миром, радостно предвкушая еще один новый прекрасный день.

Всякий раз, вспоминая о Фреде, она улыбалась. Может быть, семья все же ошибалась насчет него? Правда, он и в самом деле не раз пользовался доверчивостью того или иного родственника и оставлял бедолагу с носом, но, предложив Джеки этот дом во Флориде, он действительно оказал ей большую услугу. Вечером третьего дня, погружаясь в бурлящую ванну, Джеки подумала, что неплохо было бы послать кузену цветы в знак благодарности. Фред их заслужил.

Он до смерти устал, но был несказанно рад очутиться наконец дома. Последний отрезок путешествия показался ему невыносимо долгим. После шести месяцев отсутствия Нэйтану было недостаточно просто ступить на родную землю. Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, он ощутил, что нетерпение накрыло его с головой. Он был дома, но все-таки не совсем дома. В первый раз за эти месяцы Нэйтан позволил себе захотеть оказаться в своем собственном доме, своей собственной постели. Собственном священном личном пространстве.

Рейс до Флориды был отложен на час. Нэйтан метался по зданию аэропорта и почти скрежетал зубами. Затем, в самолете, он, всегда так любивший летать, то и дело смотрел на часы и считал, сколько еще ему осталось болтаться между небом и землей.

Аэропорт Форт-Лодёрдейла тоже не был домом. Нэйтан провел целую зиму в Германии, долгую, холодную зиму, и порядком подустал от волшебных северных снегов и сосулек, однако сейчас теплый, влажный воздух и пальмы только раздражали его, потому что он все еще был не дома.

Машина Нэйтана ждала его в аэропорту, Усевшись за руль и осознав, что находится в знакомой обстановке, Нэйтан наконец-то начал приходить в себя. Изнурительный перелет из Франкфурта в Нью-Йорк, задержки, нетерпеливое ожидание — все это не имело больше значения. Он сидел в собственной машине, и всего двадцать минут отделяли его от того момента, когда он свернет на собственную подъездную дорожку. Спать сегодня ночью он будет на собственных простынях. Свежевыстиранных и тщательно выглаженных миссис Грейндж. Фред Макнамара заверил Нэйтана, что миссис Грейндж все подготовит к его приезду.

Нэйтан почувствовал укол совести. Конечно, было не слишком красиво с его стороны просить Фреда освободить дом до его прибытия, но после шести месяцев тяжелой работы в Германии Нэйтан был абсолютно не в состоянии занимать гостей. Нужно будет обязательно связаться с Фредом и сказать спасибо за то, что он согласился присмотреть за домом. Это избавило Нэйтана от множества проблем, так что Фред заслужил просто огромную благодарность.

«Я сделаю это через пару дней, — подумал Нэйтан, вставляя ключ в замочную скважину. — После того как просплю часов двадцать и проведу достаточное время в старом добром ничегонеделании».

Нэйтан открыл дверь, зажег свет и огляделся. Дома. Как же хорошо быть дома, в доме, который он сам спроектировал и построил, среди вещей, которые выбирал исключительно для себя, ориентируясь только на свой вкус.

В доме все было в точности так, как… нет, не в точности так, как он оставил, уезжая, внезапно подумал Нэйтан. Глаза были словно песком набиты от усталости. Он потер их и еще раз оглядел комнату.

Кто передвинул вазу эпохи Мин к окну и воткнул в нее букет ирисов? И почему чаша мейсенского фарфора стоит на столе, а не на полке? Нэйтан нахмурился. Он всегда отличался вниманием к деталям и сейчас видел, что множество вещей находятся не на своих местах. Надо будет побеседовать об этом с миссис Грейндж… Однако нельзя позволять досадным мелочам портить удовольствие от долгожданного возвращения домой.

Искушение отправиться прямиком на кухню и налить себе чего-нибудь холодного и расслабляющего было велико, но Нэйтан привык все делать по порядку. Подхватив чемоданы, он стал подниматься на второй этаж, стараясь насладиться каждой секундой тишины и одиночества.

Войдя в спальню, он зажег свет и замер, будто громом пораженный. Очень медленно Нэйтан опустил чемоданы на пол и подошел к кровати. Она была не тщательно заправлена, как полагалось, а лишь кое-как прикрыта покрывалом. Чиппендейловский туалетный столик, купленный пять лет назад на аукционе Сотбис, заставлен разными баночками и бутылочками. В комнате витал какой-то посторонний аромат, и это был не запах роз, стоявших в уотерфордовской вазе — которая, кстати, должна была находиться на горке с посудой в столовой. Это был запах женщины. Пахло пудрой, лосьоном для тела и косметическим маслом, впрочем, не навязчиво, а довольно нежно и заманчиво. Нэйтан заметил на кровати какое-то яркое пятно. Он присмотрелся. Это были тоненькие, почти микроскопические трусики.