Пауза. Все смотрят на пустое кресло.

ВАЛЬС:

Мне кажется, что ныне, в провозглашенную мной эру тишины, я должен рассматривать ваше молчание как посильное выражение согласия.

МИНИСТР:

Да, он согласен. Он согласен... Господа, он согласен, — и я первый приношу присягу верности... я буду стараться... новая жизнь... слово старого солдата... (Рыдает.)

ГОЛОСА:

Ах, мы вам верим... Тут все свои... Что за счеты...

ВАЛЬС:

Старик слезлив. Снег старый грязно тает... Довольно, встать. Прием окончен. Будьте любезны приступить к работе. Я останусь здесь, — где, кажется, немало великолепных комнат... Больше всех мне нравится ваш кабинет. Полковник, распорядитесь.

СОН:

Занавес

Обстановка первого действия. Вальс за письменным столом. Голова забинтована. Тут же полковник.

ВАЛЬС:

Нет, больше не могу... На сегодня будет.

ПОЛКОВНИК:

Увы, это все дела неотложные.

ВАЛЬС:

Здесь холодно и мрачно. Я никогда не думал, что громадная, светлая комната может быть так мрачна.

ПОЛКОВНИК:

...А кроме того — неотложность дел возрастает с их накоплением.

ВАЛЬС:

Да-да, это все так... Что же мой Сон не идет? Пора.

ПОЛКОВНИК:

Получается невозможный затор и нагромождение. Вместо оживленного перекрестка — жизнь нашей страны находит у вас в кабинете опасный тупик.

ВАЛЬС:

Вы бы все-таки перестали мне делать замечания, — скучно.

ПОЛКОВНИК:

Виноват, Ваше Безумие, но я только исполняю свои прямые обязанности.

ВАЛЬС:

Титул звучный... Вы довольно угрюмый шутник. Если я вас держу в секретарях, то это лишь потому, что я люблю парадоксы. Ну — и вам в пику тоже.

ПОЛКОВНИК:

Мне кажется, что я службу свою исполняю. Большего от меня требовать сам Господь Бог не может. А что у меня тут, в груди, — это никого не касается.

ВАЛЬС:

Тем более что это у вас не грудь, а живот... Нет, не могу сегодня больше работать, — вот не могу... Тяжелая голова...

ПОЛКОВНИК:

Голова у вас не должна больше болеть: рана была пустяковая.

ВАЛЬС:

Она и не болит... Нет, просто скучно, надоело... Все так сложно и запутано, — нарочно запутано. Рану я забыл, но покушение — помню. Кстати, маленькое воздушное распоряжение, которое я только что сделал, минут через двадцать будет проведено в жизнь. Надо надеяться, что кто-нибудь сразу нас известит о результате.

ПОЛКОВНИК:

Об этих ваших делах позвольте мне не знать. Я в них некомпетентен. Но у вас сейчас на рабочем столе вздрагивает и хрипит в невыносимых мучениях моя несчастная отчизна.

ВАЛЬС:

Кабы не косность олухов да проделки плутов, она давно была бы счастливой. Но вообще, знаете, полковник, я решил, что делами буду заниматься только раз в неделю, скажем — по средам.

ПОЛКОВНИК:

Моя обязанность — вам заметить, что тем временем страна гибнет.

ВАЛЬС:

Ну уж и гибнет. Не преувеличивайте, пожалуйста.

ПОЛКОВНИК:

Нет, Ваше Безумие, я не преувеличиваю.

ВАЛЬС:

Пустяки.

ПОЛКОВНИК:

Пустяки? То, что миллионы рабочих, выброшенных с заводов, остались без хлеба, — это пустяк? А дикая неразбериха, царящая в промышленности? А потеря всего экономического равновесия страны благодаря вашему первому человеколюбивому декрету? Это пустяк? И я не говорю о том, что во всех областях жизни — смута и зловещее возбуждение, что никто ничего не может понять, что в парламенте бедлам, а на улицах стычки и что, наконец, из соседнего государства целые отряды преспокойно переходят там и сям нашу границу, чтоб посмотреть, что, собственно, у нас происходит. Добро еще, что они не совсем знают, как быть, а только принюхиваются, — слишком, видно, удивлены тем, что сильная и счастливая держава начала вдруг, здорово живешь, уничтожать всю свою военную мощь. О, разумеется, вы правы, это все пустяки!

ВАЛЬС:

Вы отлично знаете, что я отдал приказ и соседям и всем прочим народам мира последовать примеру нашей страны.

ПОЛКОВНИК:

Хорошо исполняются ваши приказы! Когда наш посол в Германии объявил ваш ультиматум, немцы, без объяснения причин, попросили нас немедленно его отозвать, и, не дожидаясь отозвания, выслали его сами: он теперь находится в пути, — в приятном пути. Посол наш в Англии был выслушан спокойно, но после этого к нему направили врачей и так крепко внушили ему мысль о внезапном припадке дипломатического помешательства, что он сам попросился в желтый дом. Посол наш во Франции отделался сравнительно легко, — его предложение возбудило бурю веселого смеха в газетах, и нашей стране присужден первый приз на конкурсе политических мистификаций. А наш посол в Польше — старый мой друг, между прочим, — получив ваш приказ, предпочел застрелиться.

ВАЛЬС:

Все это не важно...

ПОЛКОВНИК:

Самое страшное, что вы даже не удосужились ознакомиться с этими донесениями.

ВАЛЬС:

Совершенно не важно. Небольшое воздействие, которое сегодня, через... двенадцать минут будет произведено на некое царство, тотчас отрезвит мир.

ПОЛКОВНИК:

Если во всем мире настанет такое же благоденствие, как теперь у нас...

ВАЛЬС:

Послушайте, что вы ко мне пристали? Я просто вам говорю, что сегодня устал и не могу целый день разбирать дурацкие доклады. Разберу в среду, — велика беда. Наконец, разберите сами, если вам не терпится, — я с удовольствием подпишу, и — баста.

ПОЛКОВНИК:

Я буду до конца откровенен. Сняв ответственность за раздор и развал с естественных носителей власти, вы сами, однако, этой ответственностью пренебрегли. Получается так, что без ваших санкций ничего не может быть предпринято для прекращения гибельных беспорядков, но позвольте вам сказать, что вы неспособны разобраться ни в одном вопросе, что вы даже не поинтересовались узнать, каковы вообще правовые, экономические, гражданские навыки страны, выбранной вами для своих экспериментов, что вы ни аза не смыслите ни в политических, ни в торговых вопросах и что с каждым днем чтенье бумаг, которому вы сначала предались с убийственным для нас рвением, становится вам все противнее.

ВАЛЬС:

Я не обязан изучать схоластические паутины былого быта. Разрушитель может и не знать плана сжигаемых зданий, — а я разрушитель. Вот когда начну строить, увидите, как будет все хорошо и просто.

ПОЛКОВНИК:

С вами говорить бесполезно. Все мы только участники вашего бреда, и все, что сейчас происходит, лишь звон и зыбь в вашем больном мозгу.

ВАЛЬС:

Как вы сказали? Повторите-ка. Полковник, полковник, вы слишком далеко заходите. Парадокс мне может надоесть.

ПОЛКОВНИК:

Я готов быть уволенным в любую минуту.

Телефон.

ВАЛЬС:

О, это, верно, Сон. Скорее зовите его.

ПОЛКОВНИК: (по телефону)

Слушаюсь... Слушаюсь. (К Вальсу.) Господин военный министр к вам, по важному делу, — насчет покушения. Следует принять, конечно.

ВАЛЬС:

А я надеялся, что Сон... Что ж — придется и сию чашу выпить.

ПОЛКОВНИК: (по телефону)

Господин Вальс просит господина министра пожаловать.

ВАЛЬС:

В одном вы действительно правы. Беспорядки нужно прекратить. Но из этого отнюдь не следует, что я должен от зари до зари потеть над бумагами...