В 1988 году чеченская община под руководством преступных лидеров Руслана, Лечо-лысого и Хоза провела ряд разборок со славянскими группировками, потеснила люберецких, солнцевских, балашихинских. Но главенствующее положение удержать им не удалось. На чеченскую мафию обрушилось общественное мнение. Да и руководство Чечни пошло на открытую конфронтацию с Россией и заявляло, что готово воевать до последнего чеченца ради независимости. В 1991 году все перечисленные чеченские мафиозные лидеры были арестованы, произошел распад единого организованного преступного сообщества на отдельные банды. Потом такие уважаемые лидеры, как Старик, Ваха, предприняли попытки объединить их, но успеха не имели из-за внутренних противоречий, тейповых разногласий. Кроме того, Старик, пытаясь ужиться с русскими ворами, начал платить деньги в общак, в результате чего растерял во многом свой авторитет. Арест Вахи и основной части его группы лишили Старика и силовой поддержки. В то же время из тюрьмы вышел Руслан и стал предъявлять претензии на власть. Теряющий авторитет Старик обратился за помощью к грузинским ворам в законе. Этот шаг стал ошибочным, чеченцы не признавали законников, так что Старик проиграл и вынужден был эмигрировать в Грозный.

Но несмотря на разногласия и взаимную ненависть, при серьезных разборках чеченская община продолжала действовать как единое целое. В последнее время чеченцы все больше переключались с вульгарного вымогательства и краж автомашин на экономические аферы. Наличие свободной пиратской территории, на которой, с одной стороны, правили преступные структуры и которая, с другой стороны, считалась территорией России, создавало возможности для проведения гигантских махинаций. Например, как-то так получилось, что Чечня экспортировала нефти в три раза больше, чем производила. А афера с авизовками, когда по фальшивым платежным документам в Чечню переводились, а потом снимались, гигантские средства, вошла в классику мировых афер. В ней были задействованы высшие лица российских банковских структур. Повальным стало получение гигантских кредитов в банках под липовые договора. Под полный контроль чеченской группировки попало более десятка крупных банков — Мосстройэкобанк, банк «Российское кредитование», «Созидатель», Токмабанк и многие другие. Концентрировались бандиты в гостиницах «Россия», «Золотое кольцо», общежитии Академии народного хозяйства.

В конце марта как гром прогремел среди ясного неба. 21-го числа застрелили единственного чеченского вора в законе Султана. Он много делал для того, чтобы нейтрализовывать конфликты между чеченцами и славянами, искать компромиссы, не доводить до вооруженной конфронтации. Он считал, что чем меньше конфликтов, чем лучше отношения с конкурентами, тем больше доходы, тем меньше возможностей у правоохранительных органов бороться с преступным миром. Султан был признанным миротворцем, на его счету оказалось множество пресеченных в самом зародыше мафиозных войн. Многие земляки его не принимали, поскольку чеченцы традиционно не признавали воровских традиций и не терпели никакого диктата над собой. Среди друзей Султана были солнцевский лидер Сильвестр, вор в законе Авил, лидеры пушкинской группировки братья Соколята. Шутка судьбы, но одного из братьев Соколят убили в тот же день — 21 марта, он получил восемь пуль из пистолета, его смерть связывали с конфликтом с Акопом Дадашевым.

Султан, его телохранитель Саша Дерябин и помощник Ислам утром 21 марта подъехали в офис фирмы «Интеррос» в Балашихе. Саша и Султан вошли в офис, вскоре там загремели автоматные выстрелы. Боевики ударили и по джипу, но Ислам сумел стронуть машину, и через два квартала его остановила милиция. На месте разборки сотрудники балашихинского УВД обнаружили «девятку», в ее салоне находились три молодых человека, в их числе и главный администратор «Интерроса». Они были вооружены пистолетом «ТТ». В багажнике лежал тяжело раненный Саша Дерябин — он умер через четыре часа. А через три часа в лесу у деревни Новая нашли труп самого Султана.

Задержанные валяли дурака и ни в чем не собирались признаваться. Дело опять грозило перерасти в обычный фарс.

Через три дня после смерти Султана состоялось покушение на его друга — люберецкого авторитета вора в законе Авила. Он вышел из своей квартиры на прогулку с собакой. Тут его и настиг киллер. Прозвучало несколько выстрелов из «Макарова».

На третий день по приезде Аверин встретился с Ледоколом в излюбленном кафе.

— Пей красное вино, самбист. Совсем ты бледный стал. Измотался, — Ледокол насмешливо осмотрел Аверина, поправляя салфетку. — Заботы тебя сгубят.

— Вы же не даете отдыхать. Никакого продыха — все убиваете друг друга.

— Да, не без этого.

— Вон сколько нахлопали в последнее время.

— Кто тебя интересует?

— Султан.

— У него был конфликт с балашихинским законником Захаром. Приближенный Захара Яша пытался вымогать деньги у человека, находившегося под покровительством Султана. Султана это разъярило, он заявился в офис «Интерроса», качая качать права. Присутствовавший там Захар встал на защиту своего помощника. Дело грозило серьезными конфликтами. Утром Султан явился для дальнейшего разбора. И получил пулю.

— А Авил? По этому же делу?

— Нет, Авил по другому погорел. Тут корни поглубже — в восемьдесят девятом году. Султан и Авил гуляли в ресторане «Старый замок» в Конькове. За соседним столиком гудели грузины.

— Кто именно?

— Сванская группировка. Один сван попытался пригласить женщину из-за стола Султана. Получил отказ. Повел себя нагло. Слово за слово — драка. На следующее утро Авил послал своих ребят на разбор. Потрепали сванов хорошо — одного убили. Нескольких человек арестовали. Авил сперва ушел в сторону. Его арестовали по этому делу в 1992 году, но опять выпустили.

— Кровники достали?

— Точно. Кровная месть.

— И где концы искать?

— Если тебе охота к сванам в горы съездить — можешь попытаться. Сам понимаешь — власть сейчас в Грузии соловецкая. Грузией правят законник Джаба Иоселиани и бывший министр внутренних дел Шеварднадзе. Единство и борьба противоположностей.

— Да уж.

— Министр его схрумкает. Мне Джабу жалко. Он не в той весовой категории, чтобы тягаться со старым тертым волком.

— Бог с ними… — Аверин постучал пальцем по бокалу. — Значит, Султана — Захар. Авила — кровники.

— Да.

— И все тихо опять. До следующего убийства.

— Это вы так работаете.

Кабацкие ссоры — одна из причин, по которым зачастую начинаются мафиозные войны. Воры испокон веков любили гулять в тавернах, кабаках, ресторанах — в зависимости от эпохи. Добытые не праведно деньги должны быть частью пущены на замаливание грехов в церквах, а частью прогуляны в дыму — иначе какой смысл разбойничать? Разное случается в кабаках. В конце восьмидесятых самый молодой вор в законе Калина, сын небезызвестной крестной матери Кали, жены нескольких подряд воров в законе, в ресторане поругался с известным законником Мансуром. Тот сделал замечание, что Калина ведет себя слишком громко. Мансур — серьезный каратист, физически сильно превосходивший противника. Но Калина просто вынул финку и вогнал ее по рукоятку. Как обычно бывает, это убийство, совершенное на глазах у всего ресторана, никто не видел. Нашлись свидетели, что Мансура ударил кто-то посторонний. Через год Калину расстреляли около гостиницы «Космос».

— Калач возник — сказал Аверин.

— Где?

— По телефону вышел на связи в Москве. Он сейчас продолжает по загранкам слоняться.

— Помоги вытащить его в Москву, — глаза Ледокола холодно загорелись.

— Ты что мне предлагаешь?

— Самбист, это вампир.

— Нет. Сначала я должен кое-что понять. Если ты мне объяснишь все, мы сэкономим массу времени.

Ледокол задумался, потом встряхнул головой:

— Нет, не стоит.

— Калач где-то в Канаде. Они организуют аферу с угольными кредитами.

— Через какие фирмы?

— Не знаю.

Ледокол задумчиво смотрел на свечу. Свет ее играл в бокалах. Взяв бокал, осушил его махом.

— Он будет мой, — что-то тяжелое и мутное загорелось в его глазах…

Соседка-шизофреничка привычно хлопала дверью своей квартиры уже который час подряд. Аверин смотрел телевизор. По телевизору снова показывали Отари Квадраташвили. В последние месяцы он появлялся на телеэкране чуть ли не ежедневно. Его преподносили как нового Рябушинского и Третьякова. Только те помогали художникам, а Отари — старым и беспомощным, оставшимся никому не нужными спортсменам.

На этот раз Отари долго рассуждал перед камерой о том, как нехорошие люди пытаются представить его неким мафиози, хотя к преступным структурам он не имел никогда никакого отношения. Особенно, по его словам, усердствуют в очернительстве его кристально честного имени такие одиозные милицейские чины, как начальник Московского РУОПа Рушайло. Отари по-отечески попенял полковнику на такую необъективность и под конец посоветовал, чтобы тот подумал о детях. В этих словах звучала неприкрытая угроза. Ясно, что начальнику РУОПа предлагали подумать о его собственных детях, а не о голодающих бродяжках в Африке или в Индии.

— Совсем с тормозов слетел, — прошептал Аверин, поглаживая разлегшуюся на диване Пушинку, и выключил телевизор.

Потом он набрал номер Маргариты. После десятого длинного гудка положил трубку. Он никак не мог дозвониться по этому номеру уже две недели. Однажды вечером подъехал к ее дому, но увидел лишь темные окна.

— Не хотят с нами общаться, Пушиночка…

Утром на работе его ждала длинная летучка у начальника отдела, на которой в сто десятый раз обсуждали пути раскрытия громких преступлений. Никто, естественно, не говорил главного — чтобы шли раскрытия, надо меньше бить по рукам. Впрочем, говорить об этом бесполезно. Все и так прекрасно все понимали.