И все-таки холодок подступал к сердцу Андрея, когда он шагал по сильно выбитой, сугробистой дороге к Предгорному.

Надувы снега из белых на глазах становились сиреневыми, густо-фиолетовыми, голубыми. Высыпали звезды, из-за хребта выкатилась луна. Зимний вечер стремительно переходил в ночь. Деревня точно бежала навстречу. Через квартал — Верина школа. В домах зажглись огни. Свет из окон золотыми снопиками падал на пушистые белые завалинки. Как-то по-особенному хорош был этот безветренный лунный вечер. Леса и горы словно придвинулись к селу, манили в заколдованную свою глушь. Ими властно завладела зима: великая тишина царила там. Никогда в жизни лесистые горы, омытые лунным светом, не казались Андрею такими прекрасными.

«Взять бы сейчас две пары лыж и махнуть с Верой зон в тот глухой распадок! Только угонюсь ли за ней? Ведь я все-таки горожанин. А если отстану? Ну и пусть. Пусть обгонит… Даже рад буду…»

…Правление колхоза выросло перед глазами неожиданно.

Гулко и часто билось сердце.

Чтобы успокоиться, Андрей прошел мимо и вернулся. Окна в доме были ярко освещены: «Занимается, а я как неприкаянный шатаюсь». Но желание увидеть Веру было так велико, что Андрей решительно направился к крыльцу. «Вот сейчас открою и увижу».

Он уже держался за холодную дверную ручку. «А люди?.. Они же по глазам, по лицу поймут все». И Андрей решил еще раз пройти мимо дома. «Если подождать, когда она кончит, и потом встретиться, будто случайно? И проводить…» Но он отверг эту мысль. «Что еще за комедия? Нет, лучше я погуляю часок и к концу занятий зайду. А потом вместе домой…» Андрей пошел на другую окраину села. Он совсем не чувствовал мороза, не замечал ни домов, ни встречных: перед ним все время стояло лицо Веры, каким оно запомнилось в последний вечер.

И вот он снова у дверей. Во рту пересохло, дышать трудно. За обшитой войлоком дверью тихо. «Ну, раз, два…» — Андрей осторожно потянул на себя дверь, иона с пронзительным скрипом отворилась.

Прямо против входа, в большой комнате, где обычно происходили общие собрания колхоза, Андрей увидел Веру. Она держала в руках какой-то плакат. Сидящие спиной к вошедшему люди повернули головы.

«Мешаю! Дернуло же ввалиться до перерыва!» Но деваться было некуда: Андрей прикрыл за собой дверь и снял шапку.

Вера уронила плакат, наклонилась за ним, подняла и опять выпустила из ослабевших рук. В ее светлых глазах, как утренняя росинка на солнце, блеснула слеза и тотчас исчезла. К счастью, никто, кроме Андрея, не заметил этого: все смотрели на главного агронома.

Андрей молча, с достоинством, поклонился и сел на заднюю скамью.

— Продолжайте, Вера Александровна, я посижу, послушаю. Я зашел… Мне очень интересно… Хочется ваш опыт распространить… — Чувствуя, что весь багровеет, Андрей опустил глаза.

Вера забыла, о чем она, только что говорила. Мучительно силилась вспомнить, но, так и не вспомнив, словно проверяя внимание, слушателей спросила Наташу Бахареву:

— Ну, вот хоть вы, Наташа, скажите, на чем я остановилась?

Круглолицая румяная девушка встала и от растерянности только моргала плазами.

— Ну, как же это так, Наташа? — Вера укоризненно покачала головой.

Со скамьи поднялся дед Беркутов.

— Вера Александровна, дозволь внучку выручить.

— Пожалуйста, Агафон Микулович.

— Ты говорила о квадратно-гнездовой посадке картошки и показывала, как пропашной трактор «Белая Русь» обрабатывает промежрядья, — ответил дед и довольный, сел:

— Правильно. Я только что демонстрировала вам продольное и поперечное рыхление междурядий картофеля, посеянного картофелесажальной машиной марки «СКГ-4». Ну, а теперь, Наташа, не припомнишь ли, почему я стала показывать вам этот плакат и вообще все начало моей беседы.

— Теперь вспомнила, Вера Александровна, — обрадовалась Наташа. — Нынешней весной мы будем сажать картошку квадратным способом. И даже не только картошку, а и подсолнушки и кукурузу. Как есть он, этот квадратный способ, наиболее доходчивый; а также дозволяет ослобонить колхозные руки от прополки тяпкой и возлагает все это на чугунные крыльцы машин…

— Не крыльцы, а плечи, и не чугунные, а стальные, — уточнила оправившаяся от смущения Вера. — Но беседу ты, Наташа, поняла хорошо.

Довольная похвалой учительницы еще более порозовевшая, девушка опустилась на скамью.

Андрей невольно задержался на лице молодой колхозницы: в ее глазах было столько радости оттого, что она, Наташа Бахарева, принимает участие в большой и важной работе! «Замечательная девушка! Как же я не разглядел ее раньше… вот из таких и сколачивать актив».

Вера вела беседу, не глядя в сторону Андрея, но все время чувствовала на себе его взгляд. «Пришел все-таки! — пело в ее душе. — Я докажу тебе, что за зиму мы не теряли времени напрасно…» И Вера перешла ко второй теме сегодняшнего занятия: — «Кукуруза и квадратно-гнездовой посев».

— Вы только всмотритесь в этот сочный зеленый лес! — говорила Вера. — Хорошо выхоженный стебель кукурузы достигает четырехметрового роста, а корень ее проникает в землю до полутора метров. До полутора! — повторила Вера. — Из злаковых кукуруза, без преувеличений, растение-гигант. В мировом земледелии она занимает второе место после пшеницы. Как же мы будем выхаживать эту драгоценную для животноводства культуру? А вот как… — и Вера подробно начала рассказывала о посевах кукурузы.

— Вот она какая, матушка-кукуруза?

Андрей понял, что слушатели горячо полюбили Веру. Да и сам он, как ему накаталось, впервые по-настоящему увидел тут эту девушку. Что-то строгое, величественное было и во всей ее фигуре, и в лучистых глазах.

«Не сорвись! Только не сорвись, милая!» — начал почему-то волноваться за Веру Андрей.

Но опасении его были напрасны: учительница в совершенстве владела материалом.

Вера не была хорошим оратором. Порой ее речь как бы засекалась, точно девушке не хватало воздуха, но она вкладывала в то, что говорила, столько души, так глубоко была убеждена в необходимости агротехнических мероприятий, что внимание слушателей не ослабевало.

«Какая, нет, какая она! А я, идиот, о такой белоручке Мечтал! Да и можно ли вообще сравнивать?»

Вера взглянула на часы и спохватилась: время занятий давно кончилось.

— На сегодня достаточно. Будем собираться домой, — произнесла она обычным голосом, но Андрей радостно вздрогнул от этих слов. «Сейчас все уйдут, и мы останемся вдвоем!..»

Но все получилось по-иному. Слушательницы и даже дед Беркутов не тронулись с места, пока Вера не спеша собирала и скатывала в две большие трубки плакаты.

Только когда она оделась и потушила лампу-«молнию», все одновременно, как говорят на Алтае, «в одну дверь», вывалились на морозный воздух.

«Ну, теперь-то уж разойдутся!» — подумал Андрей, но Наташа Бахарева и Авдотья Тетерина, державшие в руках по свертку плакатов, пошли вместе с Верой и Андреем, позади них.

Андрей собрался было начать разговор о подготовке семян, но сразу возникло затруднение: в «тот» вечер они расстались на «вы», а теперь ему хотелось сказать: «Мне с тобой, Веруша…» И не мог.

Молчали. Только Наташа и Тетерина беспечно смеялись по всякому поводу.

«Заговорю о Леонтьеве, — решил Андрей. — Но как?»

Все внимание он, казалось, сосредоточил на том, как удобнее пройти по глубокому, рыхлому в переулке снегу.

«Как ему тяжело со мной! — думала меж тем Вера. — Но что я могу поделать?»

Дом, где жила Вера, был уже близко, и она убыстрила шаги. Ей хотелось как можно скорее покончить с этим тягостным молчанием.

«Сейчас они проводят ее и уйдут», — думал Андрей.

— Какая нынче снежная зима, Вера, — нашелся он наконец.

— На редкость снежная, Андрей Никодимович.

И опять замолчали.

У ворот Вера остановилась.

— Ну, девушки, давайте мои плакаты. Теперь уж я как-нибудь сама справлюсь. — И Вера попыталась улыбнуться.

— Вера Александровна! А вы обещали нам выкройку кофточки. Той, с прошивочкой…