"Объясняй жизнь и действия людей в худшую сторону - объяснишь если не все, то, по крайней мере, девяносто процентов. А будешь объяснять иначе - не объяснишь почти ничего",- вяло твердит Мамонтов то же, что до него со страстью и энергией не раз существенно доказывали Браун или Ламор...

Сами по себе "Истоки" - такой же, в общем, алдановский роман, как предыдущие. Но то, что "Истоки" появились после войны, меняет многое. То, что прежде, смутно раздражая, с лихвой искупалось чисто литературными достоинствами, выступает теперь на первый план, вызывая уже не смутное, а определенно тягостное чувство. Как рефлектор, за "Истоками" стоят события последних десяти лет. В их свете ироническая усмешка автора, остававшаяся неизменной, приобрела новый зловеще-отталкивающий оттенок. Особенно потому, что на этот раз обычные краски алдановской палитры служат ему для создания мастерски написанной исторической картины недавнего русского прошлого. То есть как раз той эпохи русской истории, которая, несмотря на все недочеты, была и останется надолго одной из высших точек духовного подъема и развития России.

В "Истоках" "изящность, простота доказывают нам без всякого пристрастья", что, думая так об этом дорогом нам русском прошлом, мы самообманываемся. Как всюду и всегда в человеческой истории, и тут - та же игра низменных интересов, глупости, бессмыслицы... Пожалуй, даже в большей степени, чем всюду, потому что происходит в России. "Цивилизованная" же Россия, по Алданову,- почти что никогда и не существовала. В самом деле, сперва, то есть до конца XVIII века начала XIX, России, собственно, не было. Было только предисловие к России, длиннейшее, скучноватое, нам почти непонятное",- рассуждает роrtе-раrоlе автора - Мамонтов, любуясь Царскосельским дворцом. Зрелище его удовлетворяет: "Тут настоящая, уже цивилизованная Россия"... "Конечно, более русская, чем какая-нибудь Кострома"... А 80-е годы, когда Мамонтов живет, уже "истоки" истоки большевизма. Выходит, таким образом, как ни считать,- от Растрелли до октября 1917 года - коротенькая до комизма история "настоящей цивилизованной России", "с длиннейшим и скучноватым" тысячелетним предисловием и "с почти немедленно наступившим большевистским послесловием". Да и сам этот отрезок эта "вспышка цивилизации" между непонятной "Костромой" и СССР - в какой степени она принадлежит, собственно, русским людям? Дворец, которым любуется Мамонтов, построен Растрелли, "который чувствовал Россию, русскую душу, русский пейзаж, может быть, гораздо лучше, чем какой-нибудь московский боярин"... Вывод напрашивается, по-моему, сам собой: даже тем немногим, что было в русской истории "цивилизованного", не скучного, не непонятного русским людям чрезмерно гордиться нечего: оно или создано иностранцами или заимствовано у них. Не наивно ли строить на этой не вполне обоснованной гордости - надежды на русское будущее? Какие, в самом деле, если верить нарисованной в "Истоках" картине, у нас основания для этого? Сзади скучное и непонятное "предисловие". В настоящем - кровавое "послесловие". В мимолетном "просвете" - заимствованная, не успевшая привиться цивилизация, скверные цари в построенных итальянцами дворцах, пустое общество и - единственное положительное явление среди этой смеси лицемерия, интриг, бестолковщины и разочарования - бомбы революционеров, героически жертвующих жизнью во имя "светлого будущего"... которое обернется сталинским "настоящим"...

Александра II Алданов называет "лучшим из русских царей" и, точно спохватившись, прибавляет: "хотя это и немного". "Лучший из русских "царей" изображен в "Истоках" со снисходительной симпатией.

Александр II в интерпретации Алданова - добрый, но пустой малый. Интересуют его, главным образом, любовные дела и парады. Россия, реформы, государственные заботы - для него дело второстепенное и скучное.

...Александр II размышляет на досуге о всевозможных вещах, его интересующих: хорошо ли спала княжна Долгорукая, не плакал ли их сын Гога и т. д. Логически мыслить "лучший из царей" явно не способен - его мысли перескакивают с одного на другое, без всякой связи. Между прочим, после наивного недоумения, как это может Тургенев ("Дым" которого Александр II только что прочел) страдать от неразделенной любви,- у него, т. е. у царя, любовных неудач никогда не было, поясняет писатель - в голову царя приходит мысль о конституции. Царь, давший России судебную реформу и освободивший крестьян, рассуждает о конституции так: "А что если в самом деле дать им конституцию?" Им - это значит Тургеневу и всем этим господам, которым тоже "хочется править, иметь мундиры, иметь почести и власть". Добродушный царь против этого, естественного по его мнению, желания "тоже носить мундир", "ничего не имеет" - "Что ж, я их понимаю: я сам люблю все это". "А что, в самом деле,- дать им конституцию и раз навсегда от них отделаться",продолжает Александр II свои размышления. Но царь, хотя и простоват, но все же достаточно хитер, чтобы сообразить, что даром давать "им" конституцию нерасчетливо.- Вот если удастся жениться на княжне Долгоруковой, а там и короновать ее - тогда другое дело. Тогда "я счастлив был бы дать им конституцию",- делает "лучший из царей" вывод... Таков в "Истоках" Александр II...

Прежние романы Алданова, впрочем, нас давно уже приучили, что, рисуя русских царей, знаменитый писатель неизменно, вместо портрета, создает шарж. Достаточно вспомнить Екатерину Великую в "Девятом Термидоре"! В сравнении с красками, которыми она написана, ее правнук изображен почти слащаво, нежнейшей пастелью. Допустим, что у Алданова есть основания изображать всех членов династии Романовых отрицательно. Но кроме Александра II в "Истоках" действует множество исторических лиц, и русских, и иностранцев. У меня нет достаточно места, чтобы делать выписки. Но если читатель внимательно перечитает алдановские портреты-характеристики таких различных людей, как Бисмарк или Бакунин, Достоевский или Вагнер, он убедится, что "общечеловеческие" свойства - пошлость, глупость, низость и т. п.- свойственны им не в меньшей, а часто и в большей степени, чем обыкновенным смертным. Например, Черняков, в гостях у Достоевского, определенно выигрывает в этом смысле в соседстве со своим гениальным собеседником... Исключение, кроме народовольцев, делается Алдановым почему-то только для одного Гладстона. Все остальные исторические лица поданы так, точно их изображал мимолетный герой "Истоков", некий пожилой коммерциенрат, человек очень неглупый и очень любезный, но представлявший некоторую опасность для окружавших его людей, особенно для знаменитых"...