Многие кажутся нам молчаливыми лишь потому, что мы их не слышим. Они говорят, кричат, надрываются, но мы их не слышим. Потому что для нас это инфразвук, инфракрик, инфравопль, который лежит за порогом нашей слышимости.

Так можно ли считать, что те, кого мы не слышим, не имеют своего взгляда на мир?

Даже Безглазик из семейства ощупников имеет свой, хоть и безглазый, но все-таки взгляд на мир.

Можно сказать с уверенностью: не зря Безглазик из семейства ощупников ушел из своего семейства и поселился в семействе муравьев. Муравьи — народ самостоятельный, среди них поживешь — глядишь, и сам муравьем станешь. Вот и живет Безглазик. Приглядывается. Ощупывает. Где вода, где питье. Вот это семейство, думает, не то, что наши ощупники. Когда еще из него муравья сделают, да и сделают ли, а пока можно пожить. Хорошо пожить. Вот он как, Безглазик, свое счастье нащупал.

Кое-кто, конечно, паразитом назовет, не без этого. Но у Безглазика на эти вещи собственный взгляд: ему лишнее название не помешает.

Да, у Безглазика свой взгляд на мир. Возможно, ошибочный.

А разве в мире мало ошибочных взглядов? В том числе и в животном мире?

В животном мире нет четкой границы между пищей и едоком, поэтому, приближаясь к столу, не всегда можно знать, кем ты будешь: едоком или пищей. Лягушка никогда этого не знает, но проявляет большой оптимизм: все, что движется возле ее стола, она непременно считает пищей. И стоит змее пошевелить языком — лягушка хватается за него, как утопающий за соломинку (вот он — ошибочный взгляд!), и эта соломинка утягивает ее на дно.

Бывают, конечно, и более удачные обеды. Лягушка любит поесть, и она умеет поесть: она делает около ста жевательных движений в секунду. Почему она так торопится? Потому что вокруг все едят. Цапли едят, аисты. Или те же змеи. И лягушка торопится, очень торопится, чтобы успеть побольше съесть на этом обеде, на котором нет четкой границы между пищей и едоком.

Опыт показывает, что больше всего ошибок совершается там, где окружающий мир воспринимают желудком.[76]

Среди рыб известен Живоглот, который всех покоряет своим ослепительным чревом. Глаза могут светиться умом, лицо — улыбкой, но чем, скажите, может светиться живот? У Живоглота светится именно живот. Большой, как матрац, и растяжной, как резина, он вдобавок еще и светится. Конечно, не умом. И конечно, не улыбкой. Он светится тем, чем может светиться живот, когда светится только живот, а глаза и лицо — не светится.

Многие светятся вокруг нас, но при этом важно определить, чем они светятся. Не животом ли, как Живоглот? Не зубами ли, как некоторые хищные рыбы?

Как ни странно, среди многих светящихся рыб Рыба-Свеча почему-то не светится. Ее называют Свечой, но сама она, видимо, не считает себя свечой: как видите, ее взгляд расходится с общепринятым. И почему это непременно нужно светиться? Некоторые рыбы, — например, Лампаникт, Фонареглаз, а также антарктическая рыба Электрона — полагают, что каждый непременно должен светиться, но Рыба-Свеча не разделяет этого мнения. Почему же ее называют Рыбой-Свечой?

Потому что если ее как следует высушить и вставить ей в рот фитиль, она будет гореть, как свеча. При жизни не горела, а теперь, когда ее высушили… Оказывается, можно гореть после смерти. Жить незаметно, а после смерти вдруг запылать…

Мраморная лягушка не надеется, что она будет после смерти пылать, и она воздвигает себе памятник при жизни. Сама-то она маленькая, из рода лягушек-поросят, но она надувается так, что ее, право же, можно принять за памятник. Она надувается, видимо, затем, чтобы воздвигнуть себе памятник. При жизни, естественно, хотя для бессмертия естественней умереть. Но кому хочется умирать — даже ради бессмертия?

Смерть, однако, многое меняет, в том числе и взгляды на мир.

Впрочем, взгляды на мир меняет не только смерть, их иногда меняет и жизнь.

Все хорошо знают рыбу Колюшку.[77] Когда Колюшка обзаведется гнездом, он становится очень воинственным, и тогда он с каждым вступает в драку. Потому что ему есть за что драться, за что воевать. Но лишите его гнезда, и сразу его былой воинственности как не бывало. Гнезда нет, не из-за чего копья ломать.

Очень меняются взгляды и у сомика Каллихроя. В начале жизни его каждый видит насквозь, ему нечего скрывать в его молодые годы. Его даже называют стеклянным, потому что он прозрачен и чист, как стекло.

Но мир вокруг него не прозрачен. Мир вокруг разноцветен и постоянно меняет цвета. И один цвет прячется за другим и прикрывается другим цветом. Черный прикрывается белым. Белый прикрывается красным. И от этого мир не прозрачен. Оттого, что он сверху не такой, как внутри.

Сомик Каллихрой сверху такой, как внутри, он совершенно прозрачен в свои молодые годы. Но потом он начинает различать цвета. Те цвета, что сверху, и те, что внутри. И теперь, когда он все вокруг видит насквозь, его самого уже не увидишь. Он буреет. Он чернеет, как закопченное стекло. Говорят, теперь он созрел. Для чего? Чтобы наблюдать сквозь него солнечное затмение? Чтобы все вокруг видеть черным, чтобы закрыть этим цветом все другие цвета?

И это называют зрелостью. Обыкновенную копоть. Сколько ее оседает — с молодых наших лет!

Иногда, конечно, вмешиваются обстоятельства. Может, именно они, обстоятельства, заставляют сомика Чернобрюха плавать не так, как все?

Если рыба плавает на спине, значит, плохи ее дела, значит, ей больше никогда не поплыть на брюхе. Потому что живые рыбы на спине не плавают. За исключением сомика Чернобрюха.

Тут все дело в окраске брюха и спины. Нужно плавать так, чтобы светлое у тебя было внизу, а темное — сверху. Тогда, если на тебя нападают сверху, твое темное не будет видно на фоне темного дна, а если нападают снизу, твое светлое не будет видно на фоне светлой водной поверхности. Поэтому все рыбы, у которых брюхо светлое, а спина темная, плавают книзу брюхом и кверху спиной. А у сомика Чернобрюха все наоборот: у него брюхо темное, а спина светлая. Как же ему прикажете плавать? Естественно, на спине. Потому что только так он может приспособиться к обстоятельствам.

Но тут начинается критика и сверху, и снизу. Одним не нравится черное брюхо сомика, другим не нравится его белая спина. И все рыбы, у которых нормальное белое брюхо, возмущены вызывающим видом сомика и его вызывающей манерой плавать на спине. Потому что если все рыбы поплывут на спине, плохи будут их дела. А у Чернобрюха дела хороши, пока он не перевернется со спины на брюхо. Потому что тогда он будет хорошо виден и на фоне темного дна, и на фоне светлой водной поверхности, он тогда будет виден со всех сторон, а когда ты виден со всех сторон, это значит, что твои дела плохи. Очень плохи.

А пока дела сомика хороши, и он уплывает с видом победителя. Кверху брюхом, но с видом победителя.

Прекрасный вид для победителя — высоко поднятое брюхо!

Вот так иногда обстоятельства все ставят с ног на голову, и ты можешь всю жизнь проходить, совершенно не замечая, что ходишь на голове.

Но не всех обстоятельства заставляют поменять взгляды. Осьминога никакие обстоятельства не заставят поменять взгляды, и даже если жизнь выбросит его на сушу, взгляд его будет устремлен к морю и Осьминог будет упрямо двигаться к морю. Даже огонь не заставит его свернуть с пути: он пойдет прямо в огонь — и либо сгорит, либо все-таки выйдет к своему морю.

Видимо, его благородная цель помогает ему бороться с обстоятельствами. А когда нет благородной цели…

Рыба Пиранья трусливо дрожит и жмется к стенке аквариума.

Что ты дрожишь, Пиранья?

Вспомни: там, в реке, ты ничего не боялась. Ни рыб, ни зверей. Ни даже крокодилов. Сколько их, крокодилов, ты перевела на своем веку — ты, небольшая рыбка, величиной с карася, обыкновенного карася, твоего же брата карпообразного…

Вас была целая стая, в которой кто-то был вожаком, — неважно кто, это не имело значения. В вашей стае каждый мог быть вожаком. Вожаком был тот, кто первый чувствовал запах крови. И даже предчувствовал запах крови, чувствуя поблизости жизнь.