— Ну, что, Палыч, ты подумал над нашим предложением? — спросил подошедший. — Пора давать ответ, сколько ждать можно. Что скажешь то?

— Нет, брат, я, если и продам базу, но только не тебе.

— Что ж так то грубо, Палыч? Чем я против тебя провинился? Вроде мы с тобой не ругались никогда.

— Да вот не хочу я тебе ее продавать. Мне, может, и немного осталось жить, но пока я в силах буду держать ружье и удочку, «Дубки» будут моими.

— Жаль-жаль. А я так наделся, что мы договоримся.

Шаги снова прошуршали по траве, Палыч подумал: "Как их всех растащило на мои «Дубки», словно сговорились. Хрен вам, граждане, «Дубки» были и будут моими".

Он усмехнулся, выстрелил по вылетевшей откуда-то слева крякве, не попал, но и не огорчился. А, спустя несколько секунд, тупой удар в грудь откинул его щуплое тело назад, ноги при этом остались в воде, а тело лежало на берегу. Сомов успел только захрипеть, прежде чем окончательно расстался с жизнью.

Когда только начало темнеть, пошел дождь, сначала мелкий и противный, а потом все усиливающийся. Юрий не выдержал, и пошел к базе первым, захватив с собой и Вадима. Еще подходя, он услышал звонкий женский смех, а затем и большое пламя, от сжигаемых в мангале дров. Руководил этим процессом Юра Ветров, невысокого роста блондин, с красным от загара, симпатичным, располагающим к себе лицом. Он работал у Сомова сторожем, причем уже несколько лет, это Астафьев понял по тому, как все приезжавшие здоровались с ним, радостно, и обязательно за руку. При этом многие его звали не по имени, а просто Штурман. Как понял из разговоров Астафьев, его тезка и в самом деле раньше был штурманом, вертолетчиком. Юра-Штурман был очень приятным, обязательным, и, в тоже время, независимым человеком, и это уважалось всеми высокопоставленными обитателями «Дубков».

Между тем дождь разошелся не на шутку, так что вскоре охотники начали подходить один за другим. Мангал перенесли в обширную беседку, здесь при электрическом свете, каждый из них хвалился своими трофеями. Всех, перещеголял, конечно, Зотов. Чмокнув в щечку жену, он продемонстрировал свои трофеи, четыре кряквы и пять чирков.

— Ну, как, кто больше? — спросил он, сияя свой золотой улыбкой.

— Да, Ляксандра, всех ты перещеголял, — признал Соленов. — Если только Пал Палыч тебе еще обстреляет.

— Васина еще нет, — напомнил Штурман-Юра, — тот тоже хороший охотник.

— Да ладно, скажешь тоже, охотник! — отмахнулся Зотов. — Как стрельнет, так, смотришь, оттуда чирок удирает. Я двоих его подранков добил.

Темнота сгустилась окончательно, дождь, казалось, только усиливался и усиливался, постепенно превратившись в невероятный ливень. Брызги дождя захлестывали даже под крышу беседки, но охотникам от этого, было, только веселей. Уже и шашлычки поспели, а двух последних охотников не было. Наконец из темноты выступила бесформенная фигура закутанного в плащ палатку человека.

— Ну, вы что там, в темноте, на бобров, что ли, охотились? — со смехом обратился к подошедшему Зотов. Тот откинул капюшон, и Астафьев первый понял, что произошло что-то неприятное. Круглое лицо Васина было растерянным и, это для обычно невозмутимого директора СМУ было необычно.

— Мужики, Сомов убит, — сказал он.

На несколько секунд повисла тишина, потом Зотов спросил: — Что? Как это, убит? Ты че несешь то?! Как он может быть убит?

— Так! Убит и все! Я уходить начал, смотрю — он лежит. Чудом рассмотрел, темно уже было. Хорошо, у меня фонарик с собой был. Я думал, может, сердце отказало, начал ему камуфляж расстегивать, а у него вся грудь в крови. Дырка как раз напротив сердца!

Зотов, а потом и все остальные, невольно обернулись в сторону Астафьева.

— Ты его не трогал? — спросил Юрий.

— Ну, как же не трогал, я же говорю — куртку я ему расстегнул!

— Ну, ты его с места не трогал, не переворачивал? — настаивал Астафьев.

— А, так нет, он на спине лежит, прямо там, где стоял на номере. Эх, и страшно же, мужики! Я сначала побежал, да упал, грязь эта, перемазался весь. Потом уж в себя пришел. Чуть не заблудился.

Васин содрал с себя грязный дождевик, устало опустился на скамейку. Ему тут же поднесли полстакана разведенного спирта, дали закурить.

— Ну, что ж, надо вызывать милицию, — сказал Астафьев.

— А ты не шутишь, Николай? То смотри, ведь сейчас действительно милицию вызовем, — спросил Зотов, пристально рассматривая сверху вниз лицо здоровяка. — Наверняка решили пошутить с Палычем? Тот, поди, сейчас стоит там за дубом, — он ткнул пальцем себе за спину, — и хохочет над нами, аж штаны мокрые.

Васин аж подпрыгнул на месте.

— Иваныч, ты, что говоришь то?! Такими вещами не шутят! Меня прямо в жар бросило, как я Палыча с этой дыркой в груди рассмотрел, — отрезал он. — Не люблю я мертвецов, боюсь я их очень.

— Ну, ладно, ладно, верю, — успокаивающе похлопал его по плечу Зотов. — Надо действительно в милицию звонить. Мобильник у кого под рукой есть?

Мобильник нашелся у Соленова.

— Ты что, с ним и на охоту ходил? — удивился Зотов.

— Ну да, а что такого? — развел руками Соленов. — Мало ли что дома может случиться. А он так всегда под рукой.

Милицию вызывал сам Астафьев. Закончив разговор с дежурным, он отдал мобильник хозяину, и предложил: — Ну, что ж, они будут тут часа через полтора. Надо пока сходить туда, хотя бы прикрыть чем-нибудь тело, — он обернулся к Васину. — Вы покажите нам это место?

Васин нехотя, но согласно кивнул головой. Выступил и тезка Астафьева, Штурман.

— Я тоже пойду, я знаю, где это место. Счас, только возьму брезент, фонари.

До места трагедии они вместо прежних сорока минут добирались часа полтора. Тропинка, по которой они шли еще несколько часов назад, раскисла окончательно, так, что было даже трудно устоять на ногах. Да и трава, еще зеленая в это время года скользила не меньше. Они упали, каждый раз по пять, перемазались в грязи и промокли, несмотря на все надетые на них куртки и дождевики. Наконец, Васин, идущий первым, остановился, и сказал: — Вот он. Вы как хотите, а я дальше не пойду. Не могу я на это смотреть!

Юрий выдвинулся вперед, направил луч фонаря в сторону, куда показывал Васин. Тело лежало на берегу озера, сапоги омывались его водой, а голова лежала на пригорке. Кепка Сомова валялась в метре от его лысоватой головы, так, что та неприятно блестела под непрерывным орошением падающей с неба воды. Астафьев нагнулся, подсветив себе фонариком. От всего увиденного Юрий поморщился. Рот Сомова был полуоткрыт, в глазных впадинах покойного скопилась вода, отчего тот начал походить на какого-то жуткого вампира, недавно вставшего из гроба. Юрий за семь лет службы в милиции видел десятки трупов. Некоторые из его друзей хвалились тем, что для них это стало привычкой, не вызывающей больших эмоций. Но Астафьев к этому привыкнуть никак не мог. Была смесь отвращения и легкого страха, а больше, чего-то неприятного, отталкивающего.

— Так ты Николай, его, говоришь, не переворачивал? — снова спросил Юрий Васина.

— Да нет же! — взорвался тот. — Сколько говорить можно! Как он и лежал, так и лежит.

— Хорошо, надеюсь, он за это время никуда не отползал. Ну-ка, тезка, подсвети мне и своим фонарем, — попросил Штурмана Астафьев. Тот направил луч на указанный капитаном район, и Юрий внимательно рассмотрел на груди, как раз напротив сердца убитого, большое, темное пятно.

— Точный выстрел, — пробормотал Астафьев.

— Точней некуда, — подтвердил его тезка.

— Ну-ка, давай, берись, перевернем его.

Они перевернули тело, и Юрий сразу увидел, что со спины камуфляж хозяина турбазы был девственно чистым. После этого они вернули тело Сомова в прежнее положение, Юрий обнажил грудь убитого, рассмотрел ранение, и хмыкнул.

— На дробь то не похоже.

— Это пуля, причем из нарезного оружия, — подсказал сторож турбазы.