Поиск
УМУДРЕННЫЙ ЖИЗНЬЮ
Умудренный жизнью, вдохновленный
тем, что совершается сейчас,
песни я слагаю, как влюбленный,
о земле, о времени, о нас.
О земля!.. Юнцом я все земное
оттолкнул когда-то и забыл.
Страшно, если смерть придет за мною
прежде, чем прощенье заслужил.
Чуть в ночи смежаю веки сонно —
к ней, к земле, стремлюсь я в забытьи.
И, забыв мучения свои,
песнь о ней
я буду петь в ладье Харона.
МИР ПРЕКРАСЕН
Мир прекрасен, я видел мир.
Видел море и слышал сушу
в летний зной и в зимнюю стужу,
в городе жил я с окошком в сад
и в пустыне, где смерчи свистят,
и мир прекрасен, я видел мир.
Видел, как люди спят, просыпаются,
видел, как плачут и как утешаются,
как по утрам на работу спешат,
как, усталые, валятся с ног,
видел, как плачут, как утешаются,
живут — или только так называется,
встают — и в толпу, где любой одинок,
и ночью, усталые, валятся с ног
(ведь каждый изверился, изнемог).
И все же, собравшись с силой, встают,
и руки — натруженные, работящие, —
робея, но твердо друг другу дают,
и снова становятся злыми, упорными,
и нет им покоя, пока над горнами
не запылают, как пламя, знамена
и пламя знамен не возглавит колонны.
АВГУСТОВСКИЙ ВЕЧЕР
Серебряный серп луны
косит в поле траву.
Из леса прыгнул ко мне ветерок —
малыш, жеребенок жемчужно-серый,
а за ним, как могучий конь,
тяжко бьет копытами ночь,
и бубенец на гривастой шее
будит меня от сна.
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЯ
Как долго сердцу моему
еще уметь и мочь,
взмывая жаворонку в лад?
Где нас настигнет ночь?
Как долго сердцу моему
из сердца рваться прочь
и песни лить, как водопад?
Где нас настигнет ночь?
Как долго сердцу моему
(не пробуй, не пророчь)
лететь сквозь годы наугад?
Где нас настигнет ночь?
Я беден стал, я так устал,
мне лет не превозмочь.
А песня прочь уйдет сама,
едва настанет ночь.
Но жадно я ищу рукой
покой любимых рук…
Ты знай, что песнь моя с тобой,
раз ты со мной, мой друг.
НОВЫЙ ОДИССЕЙ
К вечеру чащей застлала мое лицо
легкая лодка луны. Из тысячи
снов и догадок ушло мое сердце
в ее серебристую даль.
Куда? Ради странствий, вечного поиска,
ради ненасытности сумбурных открытий;
нигде не остановиться, ни с чем не сжиться, —
бездеятельным Одиссеем без Итаки?
Но если и впрямь это мой жребий, —
вплоть до бесславной кончины — о, без устали
слушать сирен я готов и спорить
с одноглазым кровожадным циклопом.
Ведь и у них когда-нибудь, на рассвете,
вспыхнут сердца — и тогда расплавленный
огненный поток изольется в пропасть
и зло застынет, навеки окаменев.
ВЕЧЕР В БОЛЬШОМ ГОРОДЕ
Чуть над городом смеркается, мне
словно раковину к уху поднесли,
и я слышу, как шумит в тишине
то ли море, то ли буря вдали.
Я стою на перекрестке, во тьме,
и темны еще фонарные столбы.
Мимо — люди… Что у них на уме?
А на лицах у них — печать судьбы.
Крадучись тенями, таясь,
словно их подстерегла пустота…
Лишь влюбленные, за руки держась,
входят без стыда в ночные врата.
ЭПИЛОГ
Если я вернусь однажды
к истокам дней моих,
в глубину лесов,
в древний край туманов,
по моей родной земле
я буду тосковать.
Я не найду покоя нигде,
возненавижу могильный прах,
что захочет ко мне подольститься.
И с подснежником первым
я взойду на лугу,
на проталине желтой;
я с кротами вместе взрою
землю надо мной.
Если я вернусь однажды
к истокам дней моих,
я пойму, что стал чужим
там навеки.
АНДАНТЕ
Тихо поскрипывают половицы.
Яблоки в буфете перезрели.
Ноты, как призраки, запестрели.
Как хорошо за игрой забыться!
«Эрбар» вороньего лака и красный
блеск свечей в золотых шандалах.
Вспыхнуть, промчаться средь листьев палых
нотой неясной…
Яблоком, долгий июльский свет
пылко и пышно в себя впитавшим,
яблоком, в бурю на землю павшим…
И пусть остальные кладут в буфет,
только о нем прозвучат стихи —
канувшем, сгинувшем в мраке полночном.
Ну, а налившимся, спелым и сочным
в мире найдутся и так едоки.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: