Теперь настал их черед.

Они не испытывали даже того горького облегчения, какое человек находит в гневе или ненависти. Кого ненавидеть? Они умирали в густых потемках, и лица их врагов были неразличимы. Они умирали, чтобы завершилось неведомое им дело, можно сказать, для ровного счета, они умирали, чтобы сбылись нелепые пророчества, чья-то воля — вздорная, словно приказы, отдаваемые варварскими божествами через своих фанатичных жрецов. Неслыханное дело: они были жертвами какого-то искупления, какого-то зверского приношения кровожадным божествам!

Стена у них за спиной неуклонно выпрямлялась. Еще несколько минут, и она примет вертикальное положение. Развязка была близка.

Уже не раз пришлось Стефану силой удерживать Веронику. Неимоверный ужас помутил рассудок молодой женщины. Ей страстно хотелось броситься вниз.

— Прошу вас, — лепетала она, — пустите… Я больше не могу…

С нею не было сына, иначе она владела бы собою до конца. Мысли о нем приводили ее в смятение. Он, должно быть, тоже попал в руки врагов, которые будут его терзать и в конце концов, так же как мать, бросят на алтарь своих мерзких богов.

— Нет, нет, он придет, — убеждал ее Стефан. — Вы будете спасены. Мне так этого хочется. Я уверен в этом.

Вероника бессвязно бормотала в ответ:

— Он, как и мы, в плену… Его жгут факелами… пронзают стрелами… Они терзают его плоть… Ах, мой бедненький!

— Он придет, друг мой. Он же сам сказал вам, что ничто не в силах разлучить мать с сыном, которые обрели друг друга.

— Мы обретем друг друга в смерти, только смерть воссоединит нас. И пусть это случится поскорее! Я не хочу, чтобы он мучился…

Страдание было выше сил Вероники. Она вырвала свои руки из рук Стефана и уже готова была броситься вниз, как вдруг откинулась спиною к плите, в один голос со Стефаном вскрикнув от изумления.

Перед их лицами промелькнул какой-то предмет и скрылся из виду. Появился он слева.

— Лестница… Это лестница, правда? — прошептал Стефан.

— Да, это Франсуа, — задыхаясь от радости и надежды, отозвалась Вероника. — Он на свободе. Он сейчас нас выручит.

Плита жуткой машины стояла уже почти вертикально. Неумолимо надвигаясь, она подрагивала у них за спиной. Пещеры за ними не было. Они находились уже почти в безраздельной власти бездны, едва держась на узком карнизе.

Вероника снова выглянула. Лестница качнулась назад и остановилась, повиснув на обоих крюках.

Наверху в окне виднелось детское лицо, мальчик улыбался и размахивал руками.

— Мама, мама, скорее!

Голос его звучал горячо и настойчиво. Мальчик простер руки к молодым людям. Вероника простонала:

— Ах, это ты, родной мой!

— Скорее, мама, я держу лестницу. Скорее! Тебе ничто не грозит!

— Иду, мой милый. Вот так…

Вероника схватилась рукой за ближайшую к ней боковину лестницы. На этот раз с помощью Стефана ей довольно легко удалось встать на нижнюю ступеньку. Она крикнула молодому человеку:

— А вы, Стефан? Вы ведь последуете за мной, да?

— Я успею, — ответил он. — Поспешите.

— Нет, обещайте мне…

— Клянусь вам, только скорее!

Она влезла на четыре ступеньки, остановилась и снова спросила:

— Вы идете, Стефан?

Но он уже повернулся лицом к скале и просунул левую руку в узкую щель между плитой и утесом. Правой он держался за лестницу и мог свободно поставить ногу на нижнюю ступеньку. Он тоже был спасен.

С каким ликованием Вероника карабкалась наверх! Какое дело было ей до того, что у нее под ногами открывалась бездна, — ведь сын ее тут, он ее ждет, она сможет наконец прижать его к груди!

— Иду, иду, — бормотала она. — Я здесь, мой милый.

Вероника проворно просунула голову и плечи в окно. Мальчик потянул ее к себе. Она перешагнула через подоконник. Наконец-то она рядом с сыном! Они бросились в объятия друг к другу.

— Мама!… Неужели это ты, мама?…

Но едва Вероника заключила мальчика в объятия, как тут же слегка попятилась. Почему? Она не знала. Непонятное смущение остудило ее пыл.

— Иди, иди же сюда! — воскликнула она, подводя его поближе к окну. — Иди сюда, дай я на тебя посмотрю.

Мальчик не сопротивлялся. Несколько секунд Вероника всматривалась в него, потом вдруг испуганно отпрянула и воскликнула:

— Так это ты? Ты — убийца?

О ужас! Она узнала лицо чудовища, у нее на глазах убившего отца и Онорину!

— Стало быть, узнала? — насмешливо осведомился мальчик.

Даже по его тону Вероника поняла свою ошибку. Это был не Франсуа, а тот, другой, сыгравший свою адскую роль, переодевшись в обычное платье Франсуа.

Мальчик снова ухмыльнулся:

— А ты, я смотрю, сударыня, уже начала понимать что к чему. Никак ты меня узнала?

Ненавистное лицо исказила гримаса, оно сделалось злобным, жестоким, буквально источало подлость.

— Ворский! Ворский! — пролепетала Вероника. — Я узнаю в тебе Ворского!

Он расхохотался:

— А почему бы и нет? Думаешь, я по твоему примеру тоже отрекусь от папочки?

— Ты — сын Ворского? Его сын? — растерянно повторяла Вероника.

— Да, Господи, конечно! А почему нет? Почему такой добрый мальчик не может иметь двоих сыновей? Сначала появился я, потом Франсуа.

— Сын Ворского! — еще раз повторила Вероника.

— И малый не промах, уверяю тебя, сударынька, под стать своему папочке, тоже воспитан на высоких принципах. Я их тебе уже продемонстрировал, а? Но это еще не все, мы только начинаем. Хочешь новое доказательство? А ну-ка глянь на этого простофилю-воспитателя! Посмотри, посмотри, что бывает, когда я берусь за дело!

Одним прыжком мальчик оказался у окна. Через секунду в нем появилась голова Стефана. Парень схватил камень и изо всех сил огрел им беглеца.

Вероника, которая в первый момент не поняла, какая угроза нависла над Стефаном, несколько замешкалась и лишь потом, бросившись вперед, схватила парня за руку. Слишком поздно. Голова скрылась из вида. Крюки лестницы соскользнули с подоконника. Послышался шум и вслед за ним, уже далеко внизу, всплеск.

Вероника подбежала к окну. В маленьком озерце тихой воды, окаймленном скалами, плавала лестница. Ничто не указывало на место, куда упал Стефан. Ни водоворота, ни даже ряби.

Вероника закричала:

— Стефан! Стефан!

Молчание. Тишь, когда ветер безмолвствует, а море спит.

— Негодяй! Что ты наделал? — воскликнула Вероника.

— Не стоит плакать, дамочка, — отозвался тот. — Господин Стефан сделал из твоего сына недотепу. Тут смеяться надо, а не слезы лить. Ну что, поцелуемся? Хочешь, папочкина краля? Ах вот как, серчать изволите? Никак, тебя с души воротит?

Вытянув руки, парень приближался к Веронике. Молниеносным движением она направила на него револьвер.

— Убирайся! Убирайся, или я убью тебя, как бешеного пса! Убирайся!

Лицо парня сделалось еще более злобным. Он стал отступать, цедя сквозь зубы:

— Ну, красавица, ты мне за это заплатишь! Хорошенькое дело! Я хочу тебя поцеловать, я полон нежных чувств, а ты грозишься меня застрелить? Ты заплатишь мне за это кровью, красной кровушкой, которая так славно течет… кровушкой… кровушкой…

Казалось, ему доставляет удовольствие это слово. Повторив его несколько раз, он опять злобно расхохотался и, бросившись вдоль туннеля, ведшего в Монастырь, закричал:

— Кровушкой твоего сына, матушка Вероника, кровушкой твоего любимого Франсуа!

— Дрожа, не зная, как ей быть, Вероника стояла и прислушивалась к затихающим шагам. Что делать? Гибель Стефана на несколько мгновений отвлекла ее от мыслей о Франсуа, и теперь тревога охватила ее с новой силой. Что стало с сыном? Наверное, ей следует поспешить к нему в Монастырь и защитить от грозящих опасностей?

— Ну, полно, полно, — пробормотала она, — я теряю голову. Нет, надо хорошенько подумать… Несколько часов назад Франсуа разговаривал со мной через стену тюрьмы. Это был он, Франсуа, ведь это он вчера держал меня за руку и покрывал ее поцелуями. Мать не может ошибиться, когда трепещет от нежности и любви. Но сегодня… сегодня утром… удалось ему выбраться из тюрьмы или нет?