Он замолчал, несколько мгновений смотрел на Веронику, затем, грубо схватив ее за плечо, вскричал:

— Да слушай же, тварь! Слушай, когда с тобой разговаривает Ворский!

Потеряв равновесие, Вероника схватилась за спинку кресла, затем снова скрестила руки и выпрямилась, с презрением глядя в лицо противнику.

На сей раз Ворскому опять удалось совладать с собою. Он учинил эту выходку под влиянием импульса, против воли. Но голос его продолжал звучать злобно и повелительно.

— Повторяю, прошлое никуда не делось. Хотите вы этого, сударыня, или нет, но вы — жена Ворского. Именно в силу этого неоспоримого факта я и попросил вас благоволить считать себя таковой и сегодня. Давайте условимся: я не требую от вас ни любви, ни даже дружбы, но не пойду на то, чтобы отношения наши оставались такими же враждебными, какими были до сих пор. Мне не нужна больше прежняя супруга, полная презрения и далекая. Мне нужна… нужна женщина, женщина покорная, которая будет преданной, внимательной, верной спутницей.

— Рабыня, — прошептала Вероника.

— Да, правильно, рабыня! — вскричал Ворский. — Я не боюсь произносить нужные слова, так же как не боюсь действовать. Рабыня! А почему бы и нет? Рабыня знает, в чем ее долг, и слепо повинуется. Связанная по рукам и ногам, perinde ас cadaver[6]. Вас устраивает такая роль? Впрочем, на вашу душу мне наплевать. Я хочу… я хочу… да вы сами знаете, чего я хочу, не правда ли? Я — ваш муж? Да разве был я когда-нибудь вашим мужем? Я вспоминаю свою жизнь со всеми ее бурями и радостями и не нахожу ничего, кроме нашей с вами непримиримой вражды. Я смотрю на вас и вижу чужую женщину, вы были чужой тогда и теперь чужая. Что ж, обстоятельства изменились, теперь вы у меня в руках, и дальше так продолжаться не будет. Так не будет даже завтра, даже этой ночью, Вероника. Хозяин теперь я, придется вам покориться неизбежному. Вы согласны?

Не дожидаясь ответа, Ворский еще громче воскликнул:

— Согласны? Но никаких уверток и лживых обещаний. Согласны? Если да, становитесь на колени, осените себя крестным знамением и громко скажите: «Я согласна. Я буду покорной супругой. Я буду подчиняться всем вашим приказаниям и выполнять все ваши капризы. Моя жизнь больше в счет не идет. Хозяин — вы».

Вероника пожала плечами и ничего не ответила. Ворский подскочил на месте. На лбу у него вздулись вены. Но он все еще сдерживался.

— Ладно. К тому же я могу подождать. Однако последствия вашего отказа будут настолько серьезны, что я хочу сделать последнюю попытку. Не исключено ведь в конце концов, что ваш отказ будет адресован горемыке, которым я кажусь лишь на первый взгляд, а правда, возможно, изменит ход ваших мыслей. Правда эта ярка и прекрасна. Как я уже говорил, нежданная заря поднялась в сумерках моей жизни, и Ворский, сын короля, осиян ее лучами.

У Ворского была привычка говорить о себе в третьем лице, которую Вероника прекрасно знала и которая указывала на его невыносимое тщеславие. Внимательно вглядевшись, Вероника заметила у него в глазах особенный блеск, всегда появлявшийся в минуты возбуждения и вызванный, очевидно, алкоголизмом. Впрочем, она считала этот блеск и признаком кратковременного душевного расстройства. Быть может, он страдал каким-то умопомешательством, которое с годами усугубилось?

Ворский снова заговорил, и на этот раз Вероника прислушалась:

— Когда началась война, я оставил здесь преданную мне особу, которая продолжала начатые мною наблюдения за вашим отцом. Случайно мы обнаружили под песками пещеры и один из входов в них. В это-то надежное убежище я и удалился после последнего побега и там, перехватив несколько писем, узнал, что ваш отец пытался разгадать тайну Сарека и уже сделал кое-какие открытия. Вам, разумеется, понятно, что после этого мое внимание к нему удвоилось. Тем более, что, когда история эта начала раскрываться передо мной, я стал находить в ней странные совпадения и явную связь с некоторыми подробностями своей жизни. Вскоре у меня не осталось никаких сомнений. Судьба послала меня сюда, чтобы исполнить миссию, которая могла удаться лишь мне. Более того, за эту миссию имел право взяться только я. Понимаете? Много веков назад это было предначертано Ворскому, Ворский был избранником судьбы. Имя Ворского было записано в книге времен. Ворский имел для этого необходимые качества, средства, титулы. Я был готов. Немедля я принялся за дело, беспрекословно подчинившись велению судьбы. Никаких колебаний в пути: в конце его горел маяк. Итак, я двигался по заранее начертанному маршруту. Теперь Ворскому осталось лишь получить плату за его труды. Ворскому осталось лишь протянуть руку. И рука эта достанет богатство, славу, безграничную власть. Через несколько часов Ворский, сын короля, станет править миром. И он предлагает вам разделить с ним эту власть.

Напыщенный комедиант говорил все более и более выспренно.

Он наклонился к Веронике:

— Хотите стать королевой, императрицей и возвыситься над остальными женщинами вместе с Ворским, который возвысится над остальными мужчинами? Хотите стать королевой благодаря золоту и могуществу — так же, как сейчас вы королева благодаря своей красоте? Рабыней Ворского, но повелительницей всех, над кем будет властвовать Ворский? Хотите? Поймите меня правильно: речь идет не о том, чтобы вы приняли только это решение, а о том, чтобы выбрать одно решение из двух. Зарубите себе на носу: у вашего отказа есть оборотная сторона. Или королевская власть, которую я вам предлагаю, или…

Ворский сделал паузу, затем резко выкрикнул:

— Или крест!

Вероника вздрогнула. Снова прозвучало это жуткое слово. Теперь она знала имя неведомого палача.

— Крест, — повторил он с улыбкой жестокого удовлетворения. — Выбирайте. С одной стороны — все радости и почести, какие только могут быть. С другой — жесточайшая из казней. Выбирайте. Посредине, между этими условиями дилеммы, нет ничего. Или одно, или другое. Заметьте, с моей стороны это не бессмысленная жестокость, я не кичусь своею властью. Нет, я всего лишь орудие. Приказ исходит свыше, от самой судьбы. Провидение велит, чтобы Вероника д'Эржемон умерла, и умерла на кресте. Это бесповоротно. С судьбой ничего не поделаешь. Не поделаешь, если ты не Ворский, если у тебя нет дерзновенности и хитрости Ворского. Если в лесу Фонтенбло Ворский сумел подменить себя мнимым Ворским и смог таким образом избежать воли рока, который давным-давно судил ему умереть от кинжала друга, то он сумеет придумать уловку, благодаря которой свершится воля провидения, но любимая им женщина останется при этом в живых. Однако она должна подчиниться. Своей невесте я предлагаю спасение, врагу — смерть. Кто же вы мне? Невеста или враг? Что вы избираете? Жизнь рядом со мною и все радости и почести, какие только существуют, или смерть?

— Смерть, — просто ответила Вероника.

Ворский сделал угрожающий жест:

— Это больше, чем смерть. Это еще и мучения. Что вы избираете?

— Мучения.

Со злобой в голосе Ворский настаивал:

— Но вы же не одна! Подумайте хорошенько, у вас ведь есть сын. Вы погибнете, а вот он останется. Вы умрете и сделаете его сиротой. Более того, своей смертью вы завещаете его мне. Я отец. У меня на него все права. Так что же вы избираете?

— Смерть, — опять повторила Вероника.

Ворский стал проявлять ожесточение.

— Вы хотите смерти. А если умрет и он? Если я приведу его сюда, вашего Франсуа, у вас на глазах приставлю ему нож к горлу и в последний раз задам вам этот вопрос, что вы ответите тогда?

Вероника закрыла глаза. Никогда еще ее муки не доходили до такой остроты: Ворский правильно нащупал ее слабое место.

И тем не менее она прошептала:

— Я хочу умереть.

Теперь уже Ворский не смог удержать гнева. Не заботясь более об учтивости и галантности, он сразу перешел на оскорбления и закричал:

— Ах, мерзавка, до чего ж она меня ненавидит! Она согласна на что угодно, даже на смерть любимого сыночка, только бы не уступить! Мать, которая убивает родного сына! Да, вы готовы его убить, только бы не принадлежать мне. Вы отнимаете у него жизнь, не желая пожертвовать мне свою. Что за ненависть! Нет, это невозможно, в такую ненависть я не верю. Даже у ненависти есть предел. Такая мать, как вы! Нет, здесь что-то другое… Быть может, любовь? Нет, Вероника не любит. Тогда что же? На что она рассчитывает? Может, на жалость, на слабость с моей стороны? В таком случае плохо вы меня знаете. Ворский разжалобился, вот еще! К тому же вы видели, как я действую. Разве я хоть раз проявил слабость, когда делал свое страшное дело? Разве Сарек не опустошен, как того требует пророчество? Разве лодки не потонули, а людей не поглотила пучина? Разве сестры Аршиньа не повисли на стволах старых дубов? Чтобы я проявил слабость? Послушайте, еще совсем ребенком я вот этими самыми руками душил собак и птиц, этими самыми руками я заживо обдирал козлят и выщипывал курам перья на птичьем дворе. Жалость, говорите? А вы знаете, как называла меня мать? Аттила![7] Когда на эту великую ясновидящую нисходил мистический дух, она принималась предсказывать будущее по собственным ладоням или по картам и говорила: «Аттила Ворский, бич Божий, ты будешь орудием провидения. Ты будешь лезвием ножа, острием кинжала, пулей в ружье, узлом на веревке. Бич Божий! Твое имя написано черным по белому в книге времен. Оно сияет среди звезд, под которыми ты родился. Бич Божий!…» И вы надеетесь, что глаза мои увлажнятся слезами? Полноте! Разве палач плачет? Плачут лишь слабые, боящиеся, что они будут наказаны и что их преступлениях обернутся против них же сами. Но я, я? Ваши предки опасались только одного — что небеса обрушатся им на головы. Но чего бояться мне? Я — пособник Бога! Среди всех он выбрал меня. Меня вдохновил Бог, Бог Германии, древний немецкий Бог, для которого добро и зло не идут в счет, когда дело касается величия его сыновей. Во мне заключен дух зла. Я люблю зло и желаю зла. Ты умрешь, Вероника, а я, глядя, как ты мучаешься на распятии, буду хохотать!