Что сталось дальше с незадачливым Ленским, никто не знает.

****

В лабиринтах старой арбатской квартиры, укутанной в затхлый портьерный сумрак, раздался короткий трескучий звонок.

Хозяйка пошла открывать. Это была еще молодая, ярко накрашенная, сухая женщина с темными, забранными в пучок волосами и в черно-красной сатиновой юбке до пят. Рваные ее шлепанцы, хлопая по голым пяткам, простучали по длинному коридору, взметнув кое-где легкие клоки пыли. Пыль тотчас попряталась по плинтусам, входная дверь, клацнув затворами, распахнулась, и позвонившие оказались внутри.

Вошедшие - это были две совсем еще юные девушки в потертых джинсиках, застеснявшись, мялись в коридоре.

- Марина? - выдавила наконец темненькая, с ясными бирюзовыми глазами. - Мы от Нонны...

- Да, проходите, проходите, не стесняйтесь... - зазывала, хлопая шлепанцами, Марина - хозяйка квартиры.

Она провела гостей в малюсенькую комнатку, загроможденную старой мебелью. Непонятно, как ухитрились затащить сюда концертный рояль, да еще старательно завалить его всякой рухлядью... Рояль посверкивал черным лаком сквозь груды журналов, выкроек, игральных карт, мотков шерсти и какого-то тряпья. По стенам лепились фотографии, миниатюрные портретики, старые и не очень, акварели и карандашные рисунки в деревянных рамочках. А над продавленным диваном прямо напротив дверей висел роскошный овальный портрет необычайно красивой женщины в бальном атласном платье, в черных перьях и жемчугах... Красавица, чем-то отдаленно напоминавшая хозяйку, глядела прямо на оробевших девочек...

- Присаживайтесь вот сюда, на диван. Так, времени у нас много, спешить некуда. Ну, кто первый? - проговорила Марина, уставившись на девочек в упор. Глаза ее сильно косили. Девочки переглянулись. - Смелее, смелее, вас никто сюда идти не заставлял - сами ведь захотели. Ну? Как зовут-то вас?

- Давайте я! - осмелилась большеглазая блондинка, вся в мелких кудельках "крутой", неуложенной химической завивки, отчего напоминала она славного и дурашливого барашка. - Меня Машей зовут.

- Чудесно, Машенька! А тебя?

- Тамара, - отвечала вторая, с бирюзовыми глазами.

- Ну, вот и знакомы... Так, Маша, значит начнем с тебя. Скажи мне, где и когда ты родилась, назови год, месяц, число и час рождения. А если не помнишь часа, то хотя бы - утром или вечером...

Марина взяла с рояля довольно странную колоду карт. Там не было ни дам, ни королей, а нарисованы были какие-то весьма необычные для карт картинки. Тут были и Луна, и Солнце, а на одной Маша, содрогнувшись, заметила Смерть с косой. Марина перетасовала колоду и положила на столик перед диваном со словами: "Не таи от меня ничего и не бойся, я тебе помогу, расскажу и что было с тобой, и что будет, и суженого покажу, и все про него нагадаю, а если хочешь - приворожу... Ты не пугайся только, откройся мне. Если враг какой у тебя - и этому горю поможем, отведем твоего врага, да так сделаем, что вся жизнь ему с овчинку покажется..."

Марина говорила быстро, слегка картавила, пробуравливая Машу темными своими зрачками. И Маша никак не могла заглянуть ей в глаза - разбегались они.

- Нонна сказала, что вы и лечите... - повернулась к ним Тамара, которая стояла перед книжными полками и рассеянно скользила взглядом по корешкам книг. Ни имен писателей, ни названий таких ей до сих пор не встречалось. Погладив черную полированную крышку рояля, она машинально приоткрыла ее и, вскрикнув от омерзения, тут же отдернула руку... На клавишах кишели тараканы! Крышка со стуком захлопнулась.

- Что хватаешь? Не трогай, чего не дозволено! - прикрикнула разгневанная Марина. И тотчас успокоившись, протянула насмешливо: - И-и-ишь, какая брезгливая! Так, говоришь, Нонна сказала... Могу и вылечить. Что тебя беспокоит? А, впрочем, не говори, я сама вижу. Горло у тебя слабое, частые ангины, головка побаливает, так? - Тамара кивнула. - Ну вот! Да и хронический бронхит у нас, девуля, имеется. Куришь, небось? Ну да ты пока посиди. Марина указала на стул у двери. - А я Машей займусь. Не беспокойся, дойдет и до тебя. - И хозяйка так зыркнула на нее глазами, что Томку было потянуло тут же подняться и уйти, но бросить Машу она не хотела...

Тамара застыла на стуле, точно пригвожденная к месту чьим-то властным взглядом. Это глядела на нее, проницая насквозь, красавица с портрета напротив. На какое-то мгновенье девочке почудилось, что черное перо у нее в волосах заколыхалось, а полные губы улыбнулись какой-то ужасной оскаленной улыбкой... Томка попыталась встать, но ноги не слушались, все тело сделалось словно ватное и, не в силах оторваться от властного взгляда дамы на портрете, она потеряла всякий счет времени, слыша будто сквозь сон, как Марина гадает подружке...

Уже в сумерках, ночною порой - ведь в июне темнеет поздно, - девушки вышли из подъезда, покинув, наконец, пропыленную маринину квартиру. Они брели по Арбату, словно оглушенные, не замечая все еще бойкой торговли там и тут: всяких маечек, побрякушек, забавных игрушек и книжек на любой вкус, словом, всего того, что так приманивает юных девушек! Они не слышали ни поющих под гитару молодых людей, ни замызганного полупьяного поэта, с ожесточением выкрикивающего свои стихи перед жиденькой толпою зевак... И еще многого другого не видели и не слышали девочки - будто кто высосал из них все соки, вытянул силы и самую душу...

Отяжелевшие, больные, брели подружки, уставясь с унылым безразличием в замусоренную мостовую, наступая на плевки и окурки. Над головами их зажглись звезды, а большая, яркая Зеленая Звезда мигала так отчаянно, будто подавала на Землю сигнал "SOS"... Но девочки сигнала того не заметили и, добредя до Арбатской площади, не посоветовавшись и толком не попрощавшись, расстались...

Машенька, побледневшая еще больше, с огромными серыми кругами вокруг наивно распахнутых глаз, шатаясь, словно вяленая рыбешка на проволоке, побрела вниз, в метро. А Томка присела на закругленный гранитный парапет около "Праги". Голова у нее раскалывалась, все болело, точно ее долго били, хотя Марина и пальцем к ней не притронулась, а только водила руками и будто разрывала что-то вокруг нее... Все-то Тамаре теперь было тошно: и Москва, куда она так рвалась из своего Воронежа, и подруга ее, и учеба, и даже тот славный юноша, который вчера на Патриарших читал ей такие замечательные стихи...