Доротее стало жаль старика. Она подошла к нему и сказала:

— Пойдемте. Здесь неглубоко. Я пойду вперед, вы за мною. Хорошо?

Он оглянулся, но ничего не ответил. Молчала и Жюльетта Азир. Они уж ничего не понимали. Это были живые трупы, автоматы без воли, пришедшие сюда по зову крови. Без воли пришли они, без воли остановились пред морем и без воли должны вернуться обратно.

Время шло. Пора было идти. Доротея сняла туфли, чулки, приподняла платье. Было очень мелко. Когда она вышла на противоположный берег, старики еще стояли на том же месте. Доротея замахала им рукой, старик отрицательно покачал головой, а Жюльетта не шевельнулась.

Несмотря на жалость, Доротее было приятно остаться одной.

У перешейка были топкие болота, между которыми шла узкая кремнистая тропинка, ведущая к самым развалинам. Доротее казалось, что с каждым шагом она удаляется от нынешней жизни в какую-то древнюю дебрь, полную тайн и векового молчания. Деревья становились гуще и темней. Кто-то жил здесь в древние века, кто-то строил эти гранитные стены и посадил огромные деревья редких, нездешних пород. Не роща ли это далеких друидов, приносивших здесь жертвы забытым богам?

Доротея знала, что цель близка. И вдруг ее охватило такое волнение, что ноги ее подкосились, и она невольно опустилась на придорожный камень.

«Неужто я у цели? — думала она. — В моем кармане золотая медаль с названьем Рош-Перьяка и сегодняшним числом. Но где доказательство тому, что сегодня раскроется тайна? Полтораста или двести лет — слишком большой срок, а за это время все карты могли перетасоваться».

Она встала и медленно пошла вперед. Вот площадка, вымощенная узорными плитами. Когда-то здесь была стена. Она почти разрушена, но высокая арка ворот уцелела. Доротея прошла под аркой и очутилась во внутреннем дворе. Прямо против нее возвышалась башня, а на ней — циферблат часов.

На часах Доротеи была половина двенадцатого. Она оглянулась. Ни души. Казалось, что сюда давно не ступала человеческая нога. Разве заходил пастух, разыскивая отбившуюся от стада козу. Это даже были не развалины, а остатки развалин, поросшие плющом и мелким кустарником. От былых веков остались только деревья, огромные величественные дубы с могучими ветками.

Доротея стояла на бывшем замковом дворе. Об этом можно было догадаться по расположению разрушенных построек. Направо был когда-то барский дом, налево — службы, а посреди — башня с часами.

Башня сохранилась лучше остальных построек. Часы не шли, но циферблат и стрелки были целы. Сохранился даже часовой колокол. Доротея подошла ближе. Римские цифры наполовину выветрились, из расселин пробивался мох, а на мраморной плите под часами была та же загадочная надпись: «In Robore Fortuna».

Те же слова. И на медали, и здесь, и в Роборэе, и в Мануар-О-Бютте. Значит, согласован со всеми таинственный зов старины. И здесь сойдутся те, кому несколько веков назад послали предки приглашения.

«Звали многих, а пришла я одна», — подумала Доротея.

Ей и в голову не приходило, что могут явиться другие. Изумительное сцепление случайностей помогло ей распутать загадку. Никто не разгадал, и предание о сказочном кладе будет все больше запутываться, и понемногу от него останется смутный неясный обрывок вроде того, что говорил вчера нищий или женщина с кривоногим ребенком.

«Конечно, никто не придет, — повторила про себя Доротея. — Уже без четверти двенадцать».

Прошло еще мгновение. И вдруг со стороны перешейка послышались странные звуки, сначала слабые, заглушенные лепетом ветра в листве да широким шорохом прибоя. Потом они стали слышней. Доротея замерла, прислушиваясь. Ритмические звуки, точно стук железных шагов.

Дровосек? Пастух? Крестьянин?

Нет, не шаги, а что-то другое, звонче, сильнее. А, это стук копыт по каменной тропинке. Лошадь поднимается по тропинке, вот она огибает обломки стены. Копыта стучат у самой арки, всадник понукает коня. Доротея замерла, сгорая от любопытства.

Под аркой показался всадник. Он был необычайно высок и долговяз, а лошадь — простая крестьянская лошадь, немного больше пони. Казалось, что ноги человека волочатся по земле и что не лошадь его везет, а он идет, таща лошадку между коленями, как дети игрушечного коня. Клетчатый костюм, короткие брюки, трубка и чисто выбритое лицо говорили без слов: англичанин.

Заметив Доротею, он нисколько не удивился и только сказал про себя:

— А-о-о-о!

Он было дернул за поводья, собираясь ехать дальше, как вдруг заметил башенные часы и сразу остановился.

— Стоп! Стоп!

Затем выпрямил костлявые ноги в клетчатых штанах и стал на цыпочки. Лошадь спокойно вышла из-под него. Он привязал ее к дереву, посмотрел на часы и хладнокровно стал у подножия башни, точно часовой на посту.

«С ним не разговоришься», — подумала Доротея.

Она чувствовала, что англичанин смотрит на нее, но смотрит так, как все мужчины, видя хорошенькую женщину.

Трубка его потухла. Он спокойно разжег ее и курил, ничем не обнаруживая желания завязать беседу.

Так простояли они минут пять.

«Глупо, — думала Доротея. — Понятно, зачем мы здесь. И если он не желает вступать в беседу, я заговорю с ним сама. Пора знакомиться. Но только как себя назвать — княжной д'Аргонь или Доротеей, танцовщицей на канате? С одной стороны, обстановка требует церемонного представления с титулами и званиями, с другой — пестрая шаль и короткое платье делают церемонии смешными. Нет, уж лучше назваться танцовщицей на канате».

Доротея улыбнулась своим мыслям. Англичанин заметил ее улыбку и тоже улыбнулся. Они уж собирались заговорить, как вдруг появился новый пришелец. Это был бледный юноша с рукой на перевязи, в форме русского солдата. Увидав башенные часы, он буквально застыл на месте, потом, заметив улыбающуюся Доротею и англичанина, ответил им широкой улыбкой, затем снял фуражку и раскланялся.

Вдруг послышался стреляющий треск мотоциклета, и, подпрыгивая на камнях, во двор влетел еще один наследник. Увидев башню с часами, он резко остановился. Молодой, стройный, в ловко сшитом дорожном костюме, он, вероятно, принадлежал к той же англосаксонской расе, что и первый из всех пришедших. Он вынул часы и, указывая на них, подошел к Доротее, как бы собираясь сказать: «Я, кажется, не опоздал».

Не успел он представиться, как под аркой показались еще двое.

Первый рысью влетел на коне и тоже остановился, заметив группу под башенными часами. Он ловко соскочил с коня, поклонился Доротее, потом мужчинам и нерешительно замер на месте.

Второй явился вслед за ним. Он тоже ехал верхом, но на осле. Остановившись под аркой, он вытаращил глаза, поправляя на носу очки, и изумленно пробормотал:

— Пришли… Так, значит, все это не шутка.

Ему было лет под шестьдесят. На нем был черный сюртук, черная шляпа, и был он толст, коротконог, с густыми черными баками; потертый портфель торчал у него под мышкой.

— Ну и казус! — повторял он, слезая с осла. — Собрались. Признаться, не ожидал.

Доротея все время молчала. Но ей хотелось двигаться, говорить, расспросить обо всем, объясниться. Ежеминутно появлялись все новые лица, и это поражало ее, как истинное чудо.

Услыхав возглас почтенного старика с портфелем, Доротея невольно ответила:

— Да. Действительно собрались.

Она взглянула на часы. Ровно полдень. В то же мгновение с далекой колокольни Рош-Перьяк донеслись звуки Angelus.

— Слушайте! Слушайте! — воскликнула она с экстазом.

Все обнажили головы. Казалось, что стрелки башенных часов со скрипом сдвинутся с места и снова пойдут, связав порванные нити мгновений, и этот полдень станет полднем далекого прошлого, когда остановились старинные часы башни.

Доротея упала на колени. Ее волнение было так велико, что она расплакалась.

Доротея плакала светлыми, радостными слезами. Пятеро пришельцев растерянно толпились возле нее и не знали, что делать.