— Ты уже большая, Аня, и можешь сама помолиться, — сказала она наконец. — Просто поблагодари Бога за все его благодеяния и смиренно попроси Его о том, чего хочешь.

— Хорошо, я постараюсь, — пообещала Аня, пряча лицо в коленях Мариллы. — Милостивый Отец наш небесный — так говорят священники в церкви, так что, наверное, подойдет и для личной молитвы, правда? — прервала она, подняв голову на мгновение. — Милостивый Отец наш небесный, я благодарю Тебя за Белый Путь Очарования, и Озеро Сверкающих Вод, и Милочку, и Снежную Королеву. Я несказанно благодарна за них. И это все благодеяния, о которых я могу сейчас вспомнить и за которые должна поблагодарить Тебя. Что же до моих желаний, то их так много, что перечисление заняло бы много времени. Поэтому я упомяну только два — самых важных. Пожалуйста, позволь мне остаться в Зеленых Мезонинах и сделай меня красивой, когда я вырасту. Остаюсь с уважением, Анна Ширли.

— Вот, все в порядке? — спросила она бодро, вставая с колен. — Я подобрала бы более пышные выражения, если бы у меня было время подумать.

Только мысль о том, что не отсутствие благоговения, а просто духовное невежество явилось причиной этого необыкновенного обращения к Богу, помогла Марилле сохранить присутствие духа. Она заботливо укрыла девочку одеялом, в душе пообещав себе, что завтра же велит ей выучить настоящую молитву, и уже выходила из комнаты, забрав свечу, когда Аня снова окликнула ее:

— Я только что вспомнила, что надо было сказать «Аминь» вместо "с уважением". Да? Так священники говорят. Я забыла об этом, но чувствовала, что нужен какой-то конец, и я приделала такой. Как вы думаете, это большая разница?

— Нет… не думаю… — сказала Марилла. — Ложись и спи спокойно. Доброй ночи.

— Сегодня я могу сказать "доброй ночи" с чистой совестью, — сказала Аня, с наслаждением ныряя в подушки.

Марилла вернулась в кухню, поставила свечу на стол и решительно повернулась к Мэтью:

— Мэтью, самое время, чтобы кто-то занялся воспитанием этой девочки. Она почти совершенная язычница. Поверишь ли? Она никогда в жизни не молилась! Схожу завтра к пастору и попрошу молитвенник для детей, вот что я сделаю. И она будет ходить в воскресную школу, как только я сошью ей приличное платье. Да, вижу, что хлопот у меня будет много. Да, да, каждый должен иметь в жизни свою долю хлопот. У меня была спокойная жизнь до сих пор, но пришел наконец и мой час, и я надеюсь, что исполню свой долг как следует.

По одной ей известным причинам Марилла до вечера следующего дня не говорила Ане, что оставит ее в Зеленых Мезонинах. До обеда она давала ей разные поручения и внимательно наблюдала, как девочка их выполняет. Уже к полудню она убедилась, что Аня проворна и послушна, трудолюбива и понятлива. Главным ее недостатком была склонность впадать в задумчивость. Тогда прямо посреди какого-нибудь занятия она совершенно о нем забывала, пока громкое замечание или неожиданная катастрофа не возвращали ее на землю.

Кончив мыть посуду после обеда, Аня неожиданно остановилась перед Мариллой с отчаянным видом человека, решившегося узнать самый ужасный приговор. Ее тоненькая фигурка дрожала с ног до головы, лицо пылало, глаза казались почти черными. Она крепко сжала руки перед грудью и сказала умоляюще:

— О, пожалуйста, мисс Касберт, скажите мне, собираетесь вы отослать меня или нет. Я старалась быть терпеливой все утро, но чувствую, что больше не могу выносить эту неизвестность. Это ужасное чувство. Пожалуйста, скажите мне!

— Аня, ты не ошпарила тряпку кипятком после мытья посуды, как я тебе велела, — сказала Марилла невозмутимо. — Пойди и сделай это, прежде чем задавать вопросы.

Аня пошла исполнить приказание. Потом она обернулась к Марилле и остановила на ее лице умоляющий взгляд.

— Хорошо, — сказала Марилла, чувствуя, что не может найти никакого предлога, чтобы откладывать объяснение и дальше, — думаю, что могу тебе сказать. Мы с Мэтью решили оставить тебя. Разумеется, если ты постараешься быть хорошей девочкой и проявишь благодарность. Но, дитя, что с тобой?

— Я плачу, — сказала Аня смущенно. — Не знаю, почему. Я так рада, как только человек может радоваться. Ах, радоваться — совсем не то слово. Я радовалась, когда видела Белый Путь Очарования и вишни в цвету… но это! О, это гораздо больше, чем радость. Я так счастлива! Я постараюсь быть очень хорошей. Это будет тяжкий труд, я полагаю, потому что миссис Томас часто говорила мне, что я ужасно плохая. Но я буду стараться. Вы не знаете, почему я плачу?

— Я думаю, потому, что ты так взволнована и возбуждена, — сказала Марилла с неодобрением в голосе. — Сядь на тот стул и постарайся успокоиться. Боюсь, что ты слишком склонна как к слезам, так и к смеху. Да, ты останешься у нас, и мы постараемся, чтобы тебе было хорошо. Будешь ходить в школу. Но сейчас осталось всего две недели до начала каникул, так что пойдешь учиться в сентябре.

— А как мне называть вас? — спросила Аня. — Я должна всегда говорить мисс Касберт? Нельзя ли мне называть вас тетя Марилла?

— Нет, называй просто Марилла. Я не привыкла к обращению мисс Касберт, и оно меня раздражает.

— Это звучит ужасно неуважительно — просто Марилла, — запротестовала Аня.

— Думаю, не будет никакого неуважения, если только ты будешь говорить с уважением. Bce в Авонлее, и старые и молодые, зовут меня Мариллой, кроме священника. Он говорит мисс Касберт… когда вспоминает об этом.

— Мне так хотелось бы называть вас тетя Марилла, — сказала Аня печально. — У меня никогда не было тети или другой родственницы… даже бабушки. Мне казалось бы, что я действительно принадлежу вам. Можно мне называть вас тетя Марилла?

— Нет, я тебе не тетя, и я не люблю давать людям титулы, которых они не носят на самом деле.

— Но мы могли бы вообразить, что вы моя тетя.

— Я не могла бы, — сказала Марилла неумолимо.

— Вы никогда не воображаете вещи не такими, какие они на самом деле? — спросила Аня, широко раскрывая глаза.

— Нет.

— Ах! — Аня глубоко вздохнула. — Ах, мисс… Марилла, как много вы теряете!

— Не думаю. Зачем воображать вещи не такими, какие они на самом деле? — возразила Марилла. — Когда Бог создал нас в таком, а не ином мире, то не для того, чтобы мы этот мир воображали иным. Ах да, это мне напомнило… Аня, пойди в гостиную — вытри только ноги как следует и не напусти мух — и принеси мне открытку, которая стоит на каминной полке. На ней напечатана молитва "Отче наш", и сегодня вечером ты потратишь свое свободное время на то, чтобы выучить ее наизусть. Таких молитв, как я слышала вчера, больше быть не должно.

— Да, я думаю, это была очень нескладная молитва, — сказала Аня извиняющимся тоном, — но, понимаете, у меня не было никакого опыта. Нельзя ожидать, чтобы человек хорошо молился с первого же раза, правда? Я придумала замечательную молитву, когда легла в кровать, как я вам и обещала. Она была почти такая же длинная, как у священника, и очень поэтичная. Но поверите ли? Я не могла вспомнить ни одного слова, когда проснулась сегодня утром. Боюсь, я никогда не смогу сочинить другую, такую же хорошую. Почему-то, когда что-нибудь придумываешь во второй раз, никогда не получается так хорошо, как было в первый. Вы это замечали?

— Есть кое-что, что ты должна заметить, Аня. Когда я велю тебе что-то сделать, я хочу, чтобы ты слушалась меня сразу, а не стояла столбом и не рассуждала об этом без конца. Иди и сделай, что я тебе велела.

Аня быстро направилась через переднюю в гостиную, однако не вернулась оттуда. Прождав минут десять, Марилла отложила вязанье и, поджав губы, отправилась за ней. Она обнаружила Аню неподвижно стоящей перед картиной, которая висела на стене между двумя окнами. Девочка сцепила руки за спиной, лицо ее было поднято вверх, в глазах светилась мечта. Белый и зеленоватый свет, пробиравшийся в комнату через ветки яблонь и плюща, обливал погруженную в созерцание маленькую фигурку неземным сиянием.