Она вернулась обратно в кухню с бутылкой в руке: Несмотря на все усилия, ей было трудно удержаться от смеха.

— Аня, у тебя прямо-таки дар создавать себе самой неприятности. Ты угостила Диану смородинной настойкой вместо малинового сиропа. Неужели ты сама не почувствовала разницы?

— Я его и не пробовала, — возразила Аня. — Я думала, это сироп. Я хотела быть такой… такой… гостеприимной. Диану ужасно затошнило, и ей пришлось пойти домой. Миссис Барри сказала миссис Линд, что Диана была совершенно пьяной. Она только глупо посмеивалась, когда мама спрашивала ее, что случилось, и легла спать, и проспала несколько часов. Ее мама по запаху догадалась, что Диана пьяная. У нее вчера весь день страшно болела голова. Миссис Барри ужасно возмущена. Она никогда не поверит, что я сделала это ненарочно.

— Я думаю, она лучше поступила бы, если бы наказала Диану за жадность. Выпить три стакана! — сказала Марилла решительно. — Да даже если бы это был всего лишь сироп, от трех таких больших стаканов ее бы затошнило. Эта история даст удобный повод для новых нападок всем, кто осуждает меня за то, что я делаю смородинную настойку. Правда, я уже не делала ее три года, с тех пор как узнала, что священник тоже этого не одобряет, А эту бутылку я держала на случай болезни. Ну, ну, Аня, не плачь! Тебя не в чем винить, хотя очень жаль, что так получилось.

— Я не могу не плакать, — сказала Аня. — Сердце мое разбито! Сама судьба против меня, Марилла. Нас с Дианой разлучают навеки! О, Марилла, не думала я, что так будет, когда мы впервые принесли обеты вечной дружбы.

— Да ну, что за глупости, Аня. Миссис Барри изменит свое мнение, когда узнает, что ты ни в чем не виновата. Она, наверное, думает, что ты сделала это из глупого озорства или что-то в этом роде. Лучше сходи к ней сегодня вечером и объясни, как все случилось.

— Мне страшно даже подумать, что нужно взглянуть в лицо негодующей Дианиной маме, — вздохнула Аня. — Я хотела бы, чтобы к ней сходили вы, Марилла. Вы внушаете гораздо больше уважения, чем я. Она скорее послушает вас, чем меня.

— Хорошо, я схожу, — согласилась Марилла, подумав, что это действительно будет разумнее. — Не плачь, Аня. Все будет хорошо.

Но к тому времени, когда Марилла вернулась из Садового Склона, она уже изменила свое мнение на тот счет, что все будет хорошо. Аня ждала ее возвращения и выбежала ей навстречу.

— О, Марилла, я по вашему лицу вижу, что все бесполезно! — горестно воскликнула она. — Миссис Барри не простит меня?

— Миссис Барри! — фыркнула Марилла. — С кем другим еще можно договориться, но никак не с ней! Я ей сказала, что произошла ошибка и что ты не виновата, но она мне не поверила. Она все свалила на мою смородинную настойку и напомнила мне с упреком мои слова, что настойка никому не может повредить. Тогда я ей прямо сказала, что никто не пьет три стакана настойки за раз и что, если бы у меня был такой жадный ребенок, я отрезвила бы его, хорошенько отшлепав.

Марилла удалилась в кухню в сильном раздражении, оставив на крыльце обезумевшую от горя маленькую душу. И тогда Аня с непокрытой головой шагнула в промозглые осенние сумерки, очень решительно и твердо она направила свой путь через увядший клеверный луг, через бревенчатый мостик, через еловый лесок на холме, освещаемая лишь бледной луной, которая висела на западе над лесом. Миссис Барри, открывшая дверь в ответ на робкий стук, увидела на пороге маленького просителя с побелевшими губами и полными мольбы глазами.

Лицо ее приняло суровое выражение. Миссис Барри была женщиной с глубокими предрассудками и предубеждениями, и гнев ее был холодным и мрачным; такой гнев труднее всего преодолеть. Справедливости ради нужно сказать, что она была глубоко убеждена, что Аня напоила Диану со злым умыслом, и потому всей душой стремилась оградить свою дочку от дурного влияния такого ребенка.

— Что тебе? — спросила она холодно.

Аня умоляюще сложила руки:

— Ах, миссис Барри, пожалуйста, простите меня. Я не хотела… на… напоить… Диану. Как бы я могла? Только вообразите, что вы бедная маленькая сирота, которую взяли на воспитание добрые люди и у вас есть единственная на свете задушевная подруга. Вы думаете, что вы могли бы нарочно напоить ее? Я думала, что это всего лишь малиновый сироп. Я была твердо уверена, что это малиновый сироп. О, прошу вас, не говорите, что вы не позволите больше Диане играть со мной! Не покрывайте мою жизнь мрачной тучей отчаяния!

Эта речь, которая, без сомнения, смогла бы тронуть сердце миссис Линд в мгновение ока, не произвела никакого впечатления на миссис Барри; напротив, она только раздражила ее еще больше. Она с подозрением отнеслась к Аниным возвышенным словам и драматическим жестам. Ей показалось, что девочка издевается над ней. Поэтому она ответила холодно и жестоко:

— Я считаю твое общество неподходящим для Дианы. Иди домой и веди себя как следует.

У Ани задрожали губы.

— Позвольте мне увидеться с Дианой, чтобы сказать ей последнее прости, — с мольбой сказала она.

— Диана уехала с отцом в Кармоди, — ответила миссис Барри, вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Аня вернулась в Зеленые Мезонины со спокойствием отчаяния.

— Последняя моя надежда умерла, — сказала она Марилле. — Я сама сходила и поговорила с миссис Барри, но она обошлась со мной оскорбительно. Марилла, я не считаю ее учтивой женщиной. Ничего не остается, кроме как молиться, но я не очень надеюсь, что это поможет, Марилла. Я не верю, что сам Бог может чего-то добиться, имея, дело с такой упрямой особой, как миссис Барри.

— Аня, ты не должна говорить такие вещи, — строго заметила Марилла, борясь с нечестивым желанием рассмеяться, которое, к ее ужасу, овладевало ею все сильнее. В тот вечер, рассказывая всю эту историю Мэтью, она смеялась от души.

Но когда, перед тем как лечь спать, она зашла в комнатку в мезонине и увидела, что Аня уже выплакалась и уснула, непривычная мягкость прокралась в выражение ее лица.

— Бедняжка, — пробормотала она, отводя спутанную прядь волос с залитого слезами лица девочки. Потом она наклонилась над спящей и поцеловала ее горячую щеку.

На следующий день после обеда, когда Аня сидела в кухне, усердно трудясь над своим лоскутным покрывалом, она случайно взглянула в окно и увидела Диану, стоящую возле Ключа Дриад и подающую ей таинственные знаки. В то же мгновение Аня выбежала из дома и полетела в долину; удивление и надежда сменяли друг друга в ее выразительных глазах. Но надежда поблекла, когда, подбежав, она увидела удрученное лицо Дианы.

— Твоя мама не смягчилась? — задыхаясь, спросила она.

Диана уныло покачала головой:

— Нет. Ох, Аня, она говорит, что больше не позволит мне играть с тобой. Я плакала и плакала и говорила ей, что ты не виновата, но все бесполезно. Я только уговорила ее позволить мне сбегать сюда и попрощаться с тобой. Она сказала, что я могу сходить, но только на десять минут, — она заметит время по часам.

— Десять минут — это слишком мало, чтобы успеть проститься навеки, — сказала Аня со слезами. — Ах, Диана, обещай никогда не забывать меня, подругу своей юности, какие бы близкие друзья ни появились в твоей жизни в будущем.

— Конечно не забуду, — всхлипнула Диана, — и никогда у меня не будет другой задушевной подруги… я не хочу другой. Я не смогу никого полюбить так, как тебя.

— О, Диана, — воскликнула Аня, складывая руки, — ты меня любишь?

— Ну конечно. Разве ты не знала?

— Нет. — Аня глубоко вздохнула. — Я, конечно, думала, что и тебе нравлюсь, но даже и не надеялась, что ты меня любишь. Ах, Диана, я не предполагала, что кто-то может полюбить меня. Никто никогда меня не любил, сколько я себя помню. Ах, это чудесно! Это луч света, который вечно будет прорезать мрак моего жизненного пути, отныне разошедшегося с твоим, Диана… О, скажи это еще раз!