После пирушки все сотрапезники выразили сильное нетерпение увидеть пьесу сеньора Томаса, уверяя, что произведение столь гениального человека, как он, заслуживает всяческого внимания. Мы подошли к театру, перед которым уже разместились музыканты, для того чтобы играть в антрактах. В то время как все в глубоком молчании ожидали начала действия, на сцене появились актеры, и автор с текстом в руке уселся за кулисами, так как собирался заменить суфлера. Он был совершенно прав, когда предупреждал нас о том, что пьеса будет носить трагический характер, ибо в первом акте марокканский султан укокошил из лука, развлечения ради, целую сотню мавританских невольников, во втором он отрубил головы тридцати португальским офицерам, которых привел ему в качестве военнопленных один из его полководцев, а в третьем этот монарх, пресытившись своими женами, собственноручно поджег уединенный дворец, где они были заперты, и обратил его в пепел вместе со всеми одалисками. Мавританские невольники, равно как и португальские офицеры, были чучела, весьма искусно сделанные из ивовых прутьев, а картонный дворец при свете фейерверка являл вид пылающего здания. Этим пожаром, сопровождавшимся тысячами жалобных стенаний, как бы исходивших из пламени, закончилось представление. Такой финал был весьма эффектен,61 и вся равнина загудела от рукоплесканий в честь столь превосходной трагедии, что свидетельствовало об отличном вкусе поэта и об его умении выбирать сюжеты для своих пьес.

Я думал, что все кончится представлением «Забав Мулея Бухентуфа», но это оказалось ошибкой. Звуки литавр и труб возвестили нам новое зрелище, а именно раздачу наград, ибо Томас из Ла-Фуэнте заставил своих учеников, как экстернов, так и пансионеров, написать по сочинению и собирался оделить наиболее успевающих книгами, купленными им на собственные деньги в Сеговии. Для этой цели на сцену неожиданно внесли две длинных школьных скамьи, а также шкап, наполненный аккуратно переплетенными книгами. Тут все актеры вернулись на сцену и выстроились вокруг сеньора Томаса, который своим напыщенным видом не уступал любому ректору. В руках у него был список тех, кто удостоился награды. Он передал эту бумагу марокканскому султану, который принялся читать ее вслух. Каждый ученик, имя которого выкликалось, почтительно подходил к учителю, чтоб получить книгу из его рук; затем ученика увенчивали лаврами и сажали на одну из скамеек, дабы он мог предстать перед взорами восхищенных зрителей. Но как ни хотелось учителю, чтобы все разошлись довольными, это ему не удалось, ибо, распределяя награды, как полагается, главным образом среди пансионеров, он рассердил матерей экстернов, которые обвинили его в пристрастии. Таким образом, празднество, служившее до этого момента славе дяди Томаса, чуть было не окончилось столь же печально, как пир лапифов.62

Я провел несколько дней у молодого цирюльника, а затем пристроился к одному сеговийскому купцу, проезжавшему через Ольмедо. Он только что отвез на четырех мулах партию товара в Вальядолид и теперь возвращался порожняком. Мы познакомились дорогой, и я так ему полюбился, что он просил меня непременно остановиться у него в Сеговии. Я прогостил в его доме два дня, а когда собрался ехать в Мадрид с погонщиком мулов, то этот купец вручил мне письмо с просьбой передать его в собственные руки по указанному адресу, но не сообщил, что письмо было рекомендательным.

Я не преминул отнести его сеньору Матео Мелендесу, торговцу сукном, проживавшему у Пуэрта дель Соль, на углу Сундучной улицы. Как только он вскрыл письмо и познакомился с его содержанием, то весьма учтиво обратился ко мне:

— Сеньор Жиль Блас, мой корреспондент Педро Паласио так настоятельно вас рекомендует, что я считаю долгом предложить вам приют в своем доме. Кроме того, он просит меня подыскать вам хорошее место, о чем я с удовольствием позабочусь. Вполне уверен, что мне нетрудно будет найти для вас подходящую должность.

Я с тем большим удовольствием принял предложение Мелендеса, что мои финансы таяли на глазах. Но мне недолго пришлось быть ему в тягость. По прошествии недели он сообщил, что рекомендовал меня одному знакомому кавалеру, нуждавшемуся в камердинере, и что, по всей вероятности, это место от меня не ускользнет. Действительно, в ту же минуту явился и сам кавалер.

— Сеньор, — сказал ему Мелендес, указывая на меня, — вот молодой человек, о котором я вам говорил. Он порядочный и нравственный малый. Ручаюсь вам за него, как за самого себя.

Кавалер пристально взглянул на меня, сказал, что мое лицо ему нравится и что он берет меня в услужение.

— Пусть идет за мной, — добавил он. — Я объясню ему, в чем будут состоять его обязанности.

С этими словами он распростился с купцом и вывел меня на главную улицу прямо против церкви св. Филиппа. Мы вошли в довольно красивый дом, одно из крыльев которого он занимал, и поднялись по лестнице в пять-шесть ступеней. Тут кавалер отпер две основательных двери, из которых первая была снабжена маленьким решетчатым окошком, и провел меня в первую горницу, а оттуда с другую, где стояла постель и прочая мебель, производившая скорее впечатление опрятности, нежели богатства.

Если мой хозяин пристально всматривался в меня у Мелендеса, то теперь пришла моя очередь разглядеть его повнимательнее. Это был уравновешенный и серьезный человек лет пятидесяти с лишком. Он обладал, по-видимому, добродушным характером, и я почувствовал к нему расположение. Расспросив о моей родне и удовлетворившись полученными ответами, он сказал:

— По-видимому, Жиль Блас, ты весьма разумный малый, и я рад, что тебя нанял. Ты, в свою очередь, тоже останешься доволен службой. Я буду давать тебе шесть реалов в день на харчи и содержание, но можешь рассчитывать и еще на кой-какие мелкие доходы. Хлопот у тебя будет немного, так как я не веду дома хозяйства и столуюсь в городе. Утром почистишь мое платье, а затем весь день будешь свободен. Приходи только по вечерам пораньше домой и жди меня у дверей: вот все, что я от тебя требую.

Объяснив мне мои обязанности, он вынул из кармана шесть реалов и, соблюдая договор, отдал их мне для почина. Затем мы оба вышли, и он сам запер двери. Забрав с собой ключи, он сказал:

— Ты мне больше не нужен, друг мой. Ступай, куда тебе угодно, погуляй по городу, но смотри, чтоб ты был на лестнице, когда я вечером вернусь домой.

Сказав это, он удалился и предоставил мне распоряжаться собой по своему усмотрению.

«Честное слово, Жиль Блас, — сказал я самому себе, — лучшего господина и сыскать трудно. Как? Ты нашел человека, который платит тебе шесть реалов в день за то, чтоб чистить ему платье и прибирать поутру горницу, да еще предоставляет тебе свободу гулять и развлекаться, как школьнику на каникулах? Клянусь богом, нет должности приятнее этой! Не удивляюсь тому, что мне так хотелось попасть в Мадрид; видимо, я предчувствовал счастье, которое меня здесь ожидало».

Я провел весь день, шатаясь по улицам и развлекаясь осмотром предметов, которые были для меня новы, что потребовало немалой беготни. Вечером, поужинав в харчевне неподалеку от нашего дома, я поспешил туда, куда мне было приказано. Мой господин пришел спустя три четверти часа после меня и, по-видимому, остался доволен моей исправностью.

— Отлично, — сказал он, — это мне нравится; люблю слуг, знающих свои обязанности.