— И какие же именно?

Взгляд Джилберта Бетьюна упал на сейф, стоящий в северо-западном углу комнаты.

— После того как ты выяснил, что гроссбух коммодора Хобарта исчез отсюда, ты сказал, что Дэйв записал все, что смог припомнить из содержания этого вахтенного журнала. Где сейчас эти заметки?

— На столе в противоположном углу… если они там остались.

Дядя Джил подошел к столу и откинул крышку бюро.

— Заметки здесь, — сказал он, поднимая два листка, исписанные торопливым почерком Дэйва. — Хотя я очень сомневаюсь, что они мне понадобятся, лучше я их возьму. Полиция, кроме офицера О'Банниона, давно отбыла, но если они исполнили указания, то оставили машину для меня. А теперь ложись поспать, Джефф. Завтра, правда, не слишком рано, я тебя подниму и утащу в город. Кстати, спасибо, ты очень помог.

Джефф отправился спать: после беспокойной дремоты он то проваливался в глубокий сон, то внезапно, рывком просыпался. Наконец он встал и под звуки дождя, который снова зарядил с полудня в воскресенье, оделся.

Катон встретил его, когда он с рассеянным видом спускался по лестнице, и настоял, что принесет ему в трапезную яйца всмятку. Несмотря на отсутствие аппетита, он все же перекусил. Катон, было исчезнувший, возник снова, когда Джефф допивал вторую чашку кофе.

— Мистер Дэйв хочет увидеть вас, мистер Джефф. Сказал, что, мол, должен увидеть вас… несмотря ни на что! Вы встретитесь с ним, мистер Джефф?

— Да, конечно! Как он себя чувствует, Катон?

— По мне, так еще крепко не в себе. Поковырял завтрак, поел даже меньше, чем вы. Доктор был и ушел. Полиция тоже уехала. Мистер Дэйв не говорит, как он себя чувствует. Думает, будто Катон не знает.

Дождь вдруг прекратился. Выглянув в открытое окно, Джефф увидел, как подъезжает «бьюик» его дяди, и привел себя в порядок. Джилберт Бетьюн, в плаще и мягкой шляпе, держа при себе портфель, вылез из машины. Джефф, стоя у окна, поднял руку в знак приветствия, а дядя Джил махнул ему портфелем в ответ.

— Катон, скажите, пожалуйста, моему дяде, что я поднялся наверх взглянуть на моего друга и через минуту спущусь.

Пока Катон с этим поручением шел к входной двери, Джефф торопливо взбежал по лестнице. В задней части верхнего холла, прорезая по ширине весь дом, тянулся поперечный коридор, такой же, как и в передней части. В конце его, в западной стороне и справа, располагалась закрытая дверь спальни Дэйва. Слева была задняя лестница, которая вела в такой же коридор с боковой лестницей на нижнем этаже.

В ответ на стук Джеффа слабый голос пригласил его войти.

Все окна в задней части дома были меньше и не так искусны, как на фасаде, но на всех были портьеры. Сейчас они были раздвинуты, и в комнату пробивался свет сумрачного дня, который падал на удобную мебель, на картины, на беспорядочно забитые книгами полки и на серебряный кубок, врученный Дэйву в школе за победу в конкурсе ораторов.

Облаченный в пижаму Дэйв распростерся на кровати, которая тоже была под балдахином. Рядом на прикроватном столике стоял поднос с завтраком и пепельница, полная окурков. Он отмахивался в ответ на все расспросы.

— Меня накачали этим чертовым снадобьем, — сказал он. — Я в полном порядке, старина, разве что не перестаю думать о том, что же случилось. Слушай, Джефф. Прости за прошлый вечер, прости, что вел себя как старая дура.

— Успокойся. Вовсе ты не вел себя как старая дура.

— И не могу понять, почему они так заняты мной. О Серене они должны думать, а не обо мне!

— Успокойся, я сказал!

— Но ты же не бросишь меня, да? Ты останешься, хоть на несколько дней?

— Я здесь, Дэйв.

— Ты знаешь, что они поставили полицейского, который всю ночь дежурит снаружи?

— Да.

— Прежде чем заступить на пост, он заглянул сюда. Я попросил его кое-что сделать для меня и надеюсь, что он не подведет. И еще одно, Джефф. — Потянувшись за сигаретами, Дэйв нашел одну и закурил ее. — Я могу представить большую часть из того, что Айра Рутледж должен был сказать тебе. После Серены и меня все, что останется от поместья, переходит тебе и этому старому… как там его имя? Мы тебе об этом не говорили. Просто не могли себя заставить выдавить хоть слово.

— Это понятно, Дэйв.

— Серена делала вид, что жутко озабочена проблемой, как бы избавиться от этого дома и выехать из него; я ее поддерживал. Но это неправда и никогда не было правдой. Она обожала эту старую развалину так же, как и я. Или даже больше. Ты о чем-то таком догадывался, не так ли?

— Догадывался я или нет, а вот Пенни Линн была уверена в этом.

— Пенни? Но ты же не рассказывал ей…

— В то время, в начале недели, я сам ничего не знал, так что рассказать ей не мог. Когда я сказал ей, что вы, наверно, продадите Делис-Холл какому-то Эрлу Джорджу Мерриману, Пенни с уверенностью возразила: «Серене не понравится; она вообще этого не хочет…»

— Прошлым вечером, до того, как появились все эти домовые, Пенни была здесь. Была и Кейт Кит, которая буквально сграбастала Малькольма Таунсенда. Это мне кое-что напомнило, Джефф. Этот парень, Таунсенд, мне нравится, у него все в порядке. Но можешь ли ты сказать, что он относится к тем мужчинам, из-за которых женщины теряют голову?

— В общем-то нет. А что?

— А то, что ты будешь не прав. Это та чертовщина, которая свойственна любой женщине! Она скажет, что какой-то мужчина привлекателен, но, — Дэйв сделал гримасу, — начнет со слов «ужасно», «страшно» и с вызовом попросит тебя назвать кого-то, кем, по твоему мнению, она увлечена. Затем, когда ты кого-то назовешь, она посмотрит на тебя с таким видом, будто ты предложил ей завязать роман с горбуном собора Парижской Богоматери. Кейт Кит… — И тут Дэйв отклонился от темы. — Я и сам, честно говоря, был не совсем откровенен, когда разговаривал с копами или с твоим дядей. Может, я должен был…

— Попытайся быть откровенным хотя бы с дядей Джилом. Он хочет помочь, он все время на твоей стороне. Он только что явился, чтобы забрать меня в связи с каким-то делом в городе, так что я должен уехать. Почему бы откровенно не поговорить с ним?

Дэйв задумался, а потом сказал:

— Вдруг, непонятно откуда, у меня зародилось подозрение к тому, с чем я жил, сколько себя помню. Это испугало меня, испугало до мозга костей. Так что я не упоминаю об этом, хотя уж ты-то должен был догадаться, о чем речь. Я готов принять твой совет. Если ты скажешь, что можно спокойно доверять дяде Джилу, я ему доверюсь. Можешь передать ему все, что я тебе сказал. Я скоро встану и остальное расскажу ему попозже. Кстати, на кресле у торшера лежит экземпляр Палгрейва. Кинь его мне и иди по своим делам.

Джефф прикрыл за собой дверь. В нижнем холле Катон поклонился ему и показал на библиотеку.

На длинном столе, в середине помещения под витражными окнами и рядами старинных книг, горела лампа под желтым шелковым абажуром. У дальнего конца стола, с мефистофельским выражением лица вскинув брови, стоял Джилберт Бетьюн, открывая свой портфель. Он оседлал стул, украшенный резьбой в стиле короля Якова I, и показал Джеффу на такой же стул напротив.

— Я лично, — начал дядя Джил, — на ногах с восьми утра. С удовлетворением могу сказать, что уже сделал и получил несколько телефонных звонков. Гарри Минноч столь же старательно собирает информацию. Кроме того, он выставил репортеров, Катон сделал то же самое, когда они звонили сюда. Наш милый лейтенант сейчас старательно размышляет над сложной проблемой, которая не дает ему покоя (может, тонкость восприятия?) и о которой он еще не может говорить. Прежде чем мы отправимся в город…

— Да, дядя Джил?

— Ты можешь вспомнить, что вчера я упоминал нашу собственную тайну. И сейчас, вне всяких сомнений, ясно, что она связана с загадкой того, что случилось в этой спальне прошлой ночью. Я сказал, что хочу показать тебе оригинал некоего письма. И прежде чем мы двинемся в город, озаботься взглянуть на него. Оно было послано из Нового Орлеана в конце марта, адресовано мне в муниципалитет с пометкой «лично». Если не обращать внимание на два слова в конце, его можно считать неподписанным, а информацию оно несет только в одном плане…