— Какой же?

— Он боялся высоты, — сообщил дядя Джил. — Харальд мог летать на самолетах, потому что в них привязывали к креслу. Но он не мог заставить себя пройти по краю провала, даже самого неглубокого.

— Это важно?

— Если ты напряжешь зрение и память, Джефф, я думаю, ты сочтешь это очень важным. Завтра, отложив в сторону все другие занятия, кроме дела Хобарта, я собираюсь заняться двумя своими линиями расследования. Какая у тебя программа?

— По приглашению анонимного автора письма нанести визит в дом номер 701б по Ройял-стрит. Удастся ли мне найти там что-то интересное?

— Возможно. По крайней мере, не исключено. Кажется, припоминаю этот дом, — ответил дядя Джил, — и довольно любопытную личность, которая обитает в нем.

— Любопытная или нет, но есть ли в ней что-то опасное? Если я покупаю там табак, надо ли мне держаться настороже?

— Опасное, Джефф? Да нет, совсем наоборот! Этот старый… э-э-э… джентльмен не будет прятать дубинку в рукаве. С физической точки зрения с ним совершенно безопасно иметь дело.

И теперь, сидя за рулем «штутца», который в этот теплый день понедельника оказался на Университетской площади, Джефф смотрел на Пенни Линн.

— Итак, мы здесь. И теперь я не вижу причины, по которой не мог бы рассказать тебе об анонимной записке, полученной мной на пароходе. Так что слушай. В субботу вечером я проезжал мимо дома номер 701б. Естественно, заведение было закрыто. Зная, что тебе нравится, а что нет, я решил оставить машину здесь. И если ты не против вместе со мной зайти по этому адресу…

В белом летнем платье Пенни была само очарование. Она поспешно выбралась из машины и оказалась на тротуаре рядом с Джеффом.

— Конечно, с удовольствием, Джефф! Кажется, ты говорил о табачном магазине?

— Владелец называет его табачным диваном, и для меня это название связано лишь с… — Джефф помедлил. — Если бы только я мог понять хоть малую часть того, что происходит, и доказать, что я не так туп, как, должно быть, выгляжу!..

— Что бы ты ни сказал, ты вовсе не выглядишь тупым. — Пенни состроила гримасу огорчения. — Просто слишком много тайн, правда?

Пока они пересекали Кэнал-стрит и шли к югу вдоль границы Старой площади, Джефф молчал.

— Все это становится все более бессмысленным, — сообщил он, — каждый раз, как мой драгоценный дядюшка выносит какое-то суждение, которое, по его мнению, должно просветить меня. Прошлым вечером, когда дядя Джил покидал Холл, это был едва ли не окончательный приговор.

— Какой именно?

— «Кое-какие даты, Джефф, имеют очень большое значение в этом деле. Одной из самых важных может оказаться 1919 год, когда рассматриваешь его в связи с настоящим временем». — «Какое отношение 1919 год, — сказал я, — может иметь к сегодняшним событиям? В 1919 году я уехал за границу, чтобы писать, но ты же имеешь в виду не ту важную роль, которую этот год сыграл для меня?» А дядя Джил, уже полностью войдя в роль пророка, сказал: «Это было важным решением для тебя и, может, окажется еще более важным для кого-то, чьи планы были далеко не столь невинными. Я хочу сказать, что сегодня они принесут конечный результат».

— Это все, что он сказал?

— Не совсем. Он включил фары и осветил фасад дома. «Смотри и помни, Джефф! Не забывай о своем зрении и памяти!» И он отъехал на своей машине с таким видом, словно все должно быть ясно и понятно.

Толпы шопоголиков прогуливались или просто слонялись по Ройял-стрит, неторопливо проехала карета, полная зевак. Тут, казалось, никто не спешил, кроме Джеффа, и Пенни изо всех сил старалась успевать за его длинными ногами.

Они прошли мимо ювелирных и меховых магазинчиков, мимо пыльных витрин с антиквариатом. На южной стороне улицы высился зеленый забор, за которым некогда стоял отель «Сент-Луис», а теперь рядом располагалась автомобильная стоянка.

Пройдя мимо нее по северной стороне бульвара, Джефф стал считать возрастающие номера домов — от пятисотого до шестисотого. Затем вдали замаячила желтая штукатурка и изящная кованая железная ограда строения Ла Бранч…

Они оставили за собой пересечение с Сент-Питер-стрит, где витрина на углу с Ройял-стрит была отдана кожаным изделиям. Ни Джефф, ни Пенни не уделили им внимания. Сразу же за ней в ярком клетчатом килте и пледе стоял высокий деревянный горец — рядом с окном, позолоченные буквы на котором гласили: «Богемский табачный диван Т. Бовсе».

Не обращая внимания на трубки, сигары и табаки, Джефф уставился на эту надпись.

— В субботу вечером, — сказал он, — я не обратил внимания на фамилию владельца. Мне нет прощения, Пенни! А ведь «Богемский табачный диван» должен был подсказать мне…

Пенни, которая до сих пор проявляла неподдельный интерес, сейчас откровенно растерялась.

— Когда ты говорил о тупости, Джефф… боюсь, это относится ко мне. Что эта вывеска должна была подсказать тебе?

— Богемия в свое время была независимым королевством, входившим в Австро-Венгерскую империю. В 1919 году она стала провинцией Чехословацкой республики, которая…

— Я все еще не понимаю, — запинаясь, произнесла Пенни, — но у нас снова всплыл 1919 год! Если твой дядя именно это имел в виду…

— Что бы, Пенни, он ни имел в виду, но уж явно не это. Слово «Богемия» на вывеске не имеет никакого отношения к какой бы то ни было реальной Богемии, которая существовала или будет существовать. Подумай, Пенни! Ты же читала романы!

— Я очень смутно представляю себе, что это должно означать… но все же ничего не понимаю! Или ты тоже пытаешься быть оракулом, как твой дядя?

— Нет, моя дорогая, и ты скоро убедишься. Давай зайдем.

Когда Джефф открыл дверь, звякнул колокольчик.

— Помещение небольшое, но тут уютно и красиво, — оценил Джефф торговый салон, куда он ввел Пенни. — Да, это именно «диван» в том значении, которое предлагает Оксфордский словарь: курительная комната или табачный магазин. Тут еще должна быть софа — и она есть! — обтянутая плюшем мышиного цвета. На самом деле эта комната должна была быть обставлена несколько лет спустя после того, как старый коммодор Хобарт переправил Делис-Холл из Англии, — с тех пор она и сохраняет свой первоначальный вид.

Хотя Джефф говорил очень тихим голосом, он все же предпочел остановиться. Тяжелое полотнище портьеры, прикрывавшей дверной проем в задней части помещения, дрогнуло и сдвинулось в сторону. В зал магазина вошла миниатюрная, хорошо сложенная девушка с каштановыми волосами, которая остановилась за стойкой. Ей было лет восемнадцать-девятнадцать. Скромно, но аккуратно одетая, она принадлежала сегодняшнему дню точно так же, как эта табачная лавка отвечала представлению о торговой элегантности викторианских времен. Несмотря на яркий солнечный свет снаружи, в магазинчике стоял неизменный сумрак.

— Господа, чем могу служить?

Девушка одарила улыбкой Джеффа, который улыбнулся ей в ответ.

— Вы же не англичанка, верно? — спросил он.

— Нет, но я родилась здесь. Я… Ой! Вы же, наверно, хотите увидеться с моим дедушкой, да? Подождите, пожалуйста.

Снова улыбнувшись, девушка приподняла портьеру, которая упала за ее спиной. Откуда-то донесся ее голос, и наконец послышались тяжелые шаги.

В помещение неторопливо вошел стройный симпатичный пожилой мужчина с короткой бородкой и с усами; волосы его были посеребрены сединой. У него была свободная манера держаться, а интонация речи и строй фраз говорили, что он получил хорошее британское образование. Заняв место за стойкой, он с подчеркнутой вежливостью обратился к Джеффу:

— Если вы всего лишь хотите что-то приобрести, сэр, моя внучка поможет вам. Но поскольку Энн решила, что тут желательно мое присутствие…

— Мне в самом деле нужны сигареты, если они у вас, конечно, имеются. — Джефф назвал марку и тут же получил ее. — Но, — продолжил Джефф с той же изысканной вежливостью, которую продемонстрировал этот странный торговец табачными изделиями, — ваша вывеска вызвала у меня такое любопытство, что я решил доставить себе удовольствие поговорить с владельцем. Насколько я понимаю, сэр, на самом деле вас зовут не Теофиллиус Бовсе, да и ваше заведение находится не на Руперт-стрит в Сохо, хотя среди ваших покупателей числятся такие уважаемые личности, как Шаллонье и Сомерсет?