Женщины, которые в социологическом плане всегда были наиболее чувствительным элементом общества, раздули это еще сильнее. Женщины-служащие, как и жены сотрудников, в своих связях твердо придерживались цветового принципа. Жены работников «черного» отдела считали себя выше остальных и гордились этим, а жены работников белого отдела считали себя самым «дном» общества и были немало этим огорчены. Их нормой приветствия стали сладкая улыбка и воркующий голос, за которыми чувствовались по-кошачьи показанные когти.

Такое положение дел давно было принято всеми в качестве нормы и рассматривалось просто как заведенный порядок. Но это был далеко не просто порядок. В Центре работали не стальные роботы, а обычные человеческие существа, подверженные человеческим недостаткам и человеческим комплексам. Грамотный специалист-психолог увидел бы эти комплексы с первого взгляда, даже если бы он и не мог отличить систему навигации ракеты от системы наведения артиллерийского орудия. Именно он бы мог понять, где лежит главная слабость. Не в бетоне, граните или стали, не в механизмах или электронных устройствах, не в порядке ведения документации и не в бдительности охраны, а в неотъемлемых свойствах человеческого существа.

К сожалению, психологи в штат Центра не входили.

Отставка Хаперни вызвала больше раздражения, чем тревоги. Этот сорокадвухлетний темноволосый и склонный к полноте мужчина был специалистом по глубокому вакууму. Все, кто его знал, считали его умным, трудолюбивым и спокойным, как гипсовая статуя. Насколько было известно, Хаперни не интересовался ничем, кроме своей работы. Он был холостяком, и это тоже считалось доказательством отсутствия у него каких-либо посторонних интересов. И вот этот человек внезапно подал прошение об увольнении.

Байте, начальник отдела, и Лейдлер, начальник охраны, вызвали его для собеседования. Они сидели рядом за большим письменным столом, когда Хаперни, шаркая ногами, вошел в кабинет и, подслеповато мигая, уставился на начальство сквозь толстые стекла очков. Байте взял из стопки лист бумаги и положил его перед собой.

— Мистер Хаперни, я только что получил вот это. Ваше заявление об отставке. В чем дело?

— Я хочу уйти, — ответил Хаперни, теребя руками ремень брюк.

— Почему? Вы нашли себе лучшее место где-нибудь еще? Мы должны это знать.

Хаперни начал шаркать ногами. Вид у него был довольно несчастный.

— Нет, я не нашел еще другой работы. Да я и не искал… Пока что нет, может быть, потом…

— Тогда почему вы решили уйти? — спросил Байте.

— С меня довольно! — выпалил Хаперни, смущенно покраснев.

— Довольно? — скептически переспросил Байте. — Довольно чего?

— Этой работы.

— Давайте говорить прямо, — вздохнул Байте. — Мы вас ценим. Вы работаете здесь уже четырнадцать лет и до сих пор казались вполне довольны службой. Ваша работа расценивается как первоклассная, и никто никогда даже не пытался критиковать ее или вас лично. Если вы будете продолжать трудиться в том же духе, то сможете обеспечить себя до конца своих дней. Неужели вы действительно хотите отказаться от интересной и хорошо оплачиваемой работы?

— Да, — подтвердил Хаперни.

— И при этом не имея ничего лучшего в перспективе?

— Именно так.

Откинувшись на спинку стула, Байте уставился на ученого и задумался.

— Знаете что, — произнес он наконец. — Наверное, вам стоит показаться врачу.

— Я не хочу этого, — ответил Хаперни. — Мне это не надо, и я не буду этого делать.

— Я думаю, что врач найдет у вас истощение нервной системы в результате долгой и напряженной работы. Скорее всего, он просто порекомендует вам серьезный отдых, — настаивал Байте. — В этом случае мы предоставим вам продолжительный оплачиваемый отпуск. Отправляйтесь куда-нибудь в спокойное местечко порыбачить…

— Я не интересуюсь рыбалкой.

— Так что же вас тогда интересует? Что вы, черт возьми, собираетесь делать после того, как уйдете отсюда?

— Отправлюсь куда глаза глядят, попутешествую немного. Я хочу быть свободным и ехать, куда захочу.

На этом месте в разговор вступил нахмурившийся Лейдлер:

— Вы что, хотите выехать из страны?

— Не сразу, — ответил Хаперни.

— Их вашего персонального дела следует, что вы еще ни разу не запросили заграничного паспорта, — продолжал Лейдлер. — Я должен сразу предупредить, что вам придется ответить на много нескромных вопросов, если вы вдруг вздумаете это сделать. Вы были допущены к информации, которая может быть полезна нашему врагу, и правительство не может игнорировать данный факт.

— Вы хотите сказать, что я намереваюсь продать эту информацию! — спросил Хаперни, слегка покраснев.

— Нет, вовсе нет. По крайней мере, не при текущих обстоятельствах, — горячо заверил его Лейдлер. — На данный момент ваша репутация безупречна и никто не сомневается в вашей лояльности. Но…

— Что значит «но»?

— Любые обстоятельства могут измениться. Человек, катающийся по стране без работы и каких-либо других источников дохода, в конце концов встанет перед финансовой проблемой. После первого испытания бедностью его представления о некоторых вещах могут серьезно измениться. Вы понимаете, что я хочу этим сказать?

— Я найду какое-нибудь место, когда буду чувствовать себя в состоянии вновь заняться работой.

— Ах, так? — опять вступил в разговор Байте, ехидно подняв брови. — Интересно, кому может понадобиться специалист по глубокому вакууму?

— С моей квалификацией я могу и мыть посуду, — возразил Хаперни. — Если вы не возражаете, я предпочел бы решать свои проблемы сам, так как я этого хочу. Мы ведь живем в свободной стране, не так ли?

— Нам просто хотелось бы внести ясность в некоторые вопросы, — с угрозой в голосе произнес Лейдлер.

Байте глубоко вздохнул и возразил:

— Если парень настаивает на том, чтобы стать сумасшедшим, то нам его не остановить. Так что я принимаю его отставку и передаю его дело в штаб-квартиру. Если там решат, что вас, Хаперни, надо пристрелить еще до рассвета, то это будет уже на их совести…

Он сделал неопределенный жест рукой:

— Можете идти. Я постараюсь выполнить вашу просьбу.

Когда Хаперни вышел, Лейдлер хмыкнул:

— Ты обратил внимание, как изменилось его лицо после слов о том, что его могут пристрелить еще до рассвета? По-моему, оно было чересчур напряжено. Может быть, он действительно чего-то боится?

— Ерунда, — возразил Байте. — Я не заметил в его эмоциях ничего необычного. По-моему, он просто нервничает от неопределенности. Судя по всему, он просто поддался естественному зову природы.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня создалось впечатление, что наш друг просто подзадержался в своем сексуальном развитии и окончательно созрел только сейчас. Но даже в сорок два года не поздно заняться тем, чем обычно люди занимаются в юности. Бьюсь об заклад, что, как только мы выпустим его отсюда, он пустится во весь галоп, как разгоряченный бык. И будет скакать так, пока не наткнется на подходящую самку. А воспользовавшись ею по прямому назначению, остынет и захочет обратно на свою работу.

— Возможно, ты и прав, — согласился Лейдлер. — Но я бы на это свои деньги не ставил. Я нутром чую, что его что-то беспокоит. Хорошо бы узнать, что именно…

— Не тот типаж, чтобы сильно волноваться из-за его переживаний, — пожал плечами Байте. — Такие люди, как правило, не приносят окружающим серьезных неприятностей. Все, что он хочет, — это поваляться с кем-нибудь на сене. А против этого у нас нет закона, не так ли?

— Иногда я думаю, что такой закон не мешало бы создать, — хмуро возразил Лейдлер. — Во всяком случае, когда высококвалифицированные специалисты внезапно впадают в лирику, это не выглядит просто началом брачного сезона. Здесь могут быть более глубокие и опасные причины. И хорошо бы нам знать о них во всех подробностях.

— И что ты предлагаешь нам делать дальше?

— За Хаперни надо установить постоянное наблюдение и продолжать его до тех пор, пока мы не убедимся, что он не принес никакого вреда и не намерен делать в будущем. Придется паре агентов из контрразведки потаскаться за ним некоторое время. Это, правда, будет стоить денег…