Уже на пороге кабинета он оглянулся и сказал:

- Сейчас за вами приедут, я вас пока запру, а двери в офис оставлю открытыми. А ты, Сергеич, подойди-ка ко мне, дорогой. И расскажи ты мне, бриллиантовый, бархатный, как и где найти мне нору твоего хозяина Вовика?

- Ага! Так я тебе и сказал! Ты, дед, совсем сбрендил! - аж подпрыгнул Сергеич. - Я тебе скажу, а меня Вовик из-под земли достанет и сито из меня сделает!

- Дурак ты, Сергеич, - спокойно возразил Арнольдик. - Сито и я из тебя сделать смогу, да мне и доставать тебя ниоткуда не надо - ты вон он, рядышком стоишь. Так что ты давай, говори быстро, не нервируй меня. Вас всех надо как собак бешеных, по законам военного времени, чтобы порядок в стране навести. Вас переделывать - себе дороже.

- Нет таких законов военного времени! - взвизгнул Сергеич.

- Сейчас нет, - согласился Арнольдик. - В том-то и беда, что нет. Но раз вы свои воровские законы для других устанавливаете, я для вас свой закон объявлю.

- Это что же за закон такой?

- А такой вот, простенький: я вас объявляю вне закона. Догадываешься, что это такое и что это значит?

- Я скажу адрес, - выдавил из себя Сергеич, после минутного раздумья...

Арнольдик вышел из офиса решительным шагом, надвинув на глаза подобранную в офисе шляпу с широкими, как лопухи, полями. Плечи его развернулись, спина выпрямилась, а живот подтянулся, весь он подобрался.

В карманах Арнольдик с позабытым со времен войны удовольствием, поглаживал рубчатые рукояти пистолетов.

Легко, почти вприпрыжку, чего с ним не бывало давным-давно, сбежал он по мраморным ступеням офиса, вставив в двери стул, чтобы они не закрылись автоматически.

Он уже уверенно пошел вниз по улице, но что-то вспомнил, вернулся к офису, достал ключи из кармана и открыл стоявшую во дворе бежевую "девятку", на мгновение с удовольствием прислушавшись к вою милицейских сирен, приближающихся в сторону офиса.

Насвистывая что-то совсем легкомысленное, он уже открыл дверцу и собирался сесть в машину, когда из кустов по соседству с машиной, вышел Петюня, покачиваясь и хромая. Пахло от него... Нет слов ни в одном из известных и неизвестных мне языков, чтобы описать этот запах.

- Петюня! - ахнул Арнольдик, с трудом узнавая моего приемного. Гертрудий сказал, что тебя вроде как на колбасу переделали?!

Он тут же прикусил язык, но Петюня только рукой махнул.

- У них там, в колбасном цехе, конвейер сломался, а я в отходы упал, меня и выбросили в канализацию... Вот, - пробасил Петюня, вытирая рукавом с лица следы пребывания в канализации.

Сирены стремительно приближались.

- Садись! - поторопил Арнольдик, распахивая перед Петюней дверцу.

Тот неторопливо и с явным удовольствием полез в салон, моментально заполнив его своим неповторимым ароматом.

Арнольдик вскочил в машину с другой стороны, судорожно глотнул, открыл торопливо окна и включил зажигание, рванув с места.

К офису уже угрожающе близко подъехали милицейские машины, вой их сирен был совсем рядом.

Арнольдик давно не сидел за рулем, его старенький "Москвич" стоял во дворе, под брезентом. Бензин был дороговат. А сейчас приходилось гнать, торопиться на Кожуховскую улицу, по адресу, который ему выдал все же Сергеич. И надо было спешить, чтобы не опоздать и на этот раз.

Задумавшись обо всем этом, или слишком сосредоточившись на не совсем привычном управлении, он проскочил на красный свет и тут же, заслышав резкий милицейский свисток, резко затормозил, по привычке законопослушного гражданина.

Он просто забыл на мгновение, что у него чужая машина, в кармане нет никаких документов, кроме пистолетов и запасных обойм, сигар и бутылки коньяка, а в кейсе лежат пачки денег неизвестного происхождения.

Вспомнил он про все про это явно поздновато, к машине уже подходил молоденький постовой, который, взяв под козырек, вежливо и вполне дружелюбно представился:

- Лейтенант Скворцов! Предъявите, пожалуйста...

Взгляд его упал на ордена и медали, украшавшие выходной пиджак Арнольдика.

- Извините, - засмущался милиционер.

Но тут Арнольдик сообразил, что ему нечего предъявить этому лейтенанту, и не нашел ничего лучшего, как предъявить ему пистолет.

- Ну ты! - заорал, пытаясь сделать страшное лицо, Арнольдик. - Этот, ме... ми... Милитон несчастный! Давай сюда свой пистолет! Быстро!

Растерявшийся от такой неожиданности лейтенант протянул ему свой табельный.

Арнольдик бросил пистолет на сидение, врубил скорость и рванул с места поскорее и подальше...

В зеркальце заднего обзора он видел растерянного, быстро удалявшегося лейтенанта, вытиравшего нос рукавом.

Арнольдик резко затормозил так, что завизжали тормоза, отчего сам он больно ударился о рулевую колонку, а Петюня приложился к стеклу всей физиономией.

- Скотина! Какая же я скотина! - крикнул в отчаянии Арнольдик, ударив кулаком по баранке, а потом себя по голове. - Я взял в руки оружие бандитов, и сам стал похож на них! Так недолго и превратиться в бандита! Ну уж нет, не бывать тому!

Он дал задний ход, взвизгнули покрышки по асфальту, затрещала коробка передач, в боковом зеркальце маленькая фигурка лейтенанта стала быстро приближаться. Когда машина поравнялась с ним, оказалось, что он чуть не плачет.

- Я же ничего... Я же вижу, что ветеран, отпустить вас хотел. За что же вы со мной так?

Этот мальчишка в милицейской форме не успел еще испугаться за то, что ему придется отвечать за утраченное оружие, он просто никак не ожидал такого зла от ветерана, фронтовика, увешанного боевыми наградами.

Арнольдик протянул ему в окошко пистолет и неожиданно для самого себя сказал:

- Ты меня извини, лейтенант Скворцов, я очень виноват перед тобой. Только ты понимаешь, бандиты у меня жену в заложницы взяли, квартиру отнять хотят... Извини...

И, сжав зубы, дал опять по газам.

А лейтенант так и остался стоять, подняв почему-то руку, то ли останавливая попутку, чтобы рвануться в погоню за Арнольдиком, то ли просто провожая его.

Глава десятая

Машина вырвалась на набережную Москва-реки: ехать так было не короче, но тише и меньше постов милиции по дороге.

Вдруг Петюня стал прыгать на сиденье и показывать пальцем в окно, отчаянно жестикулируя, растеряв от волнения все слова.

Арнольдик на секунду повернул голову в ту сторону, куда показывал Петюня, и чуть не въехал в бордюр, с трудом успев вывернуть руль. По Москва-реке, по самой серединочке, плыл я, сидя в кресле-каталке.

Резко сбросив скорость, Арнольдик дал задний ход, обогнал мое кресло, плывущее вниз по течению, приткнул машину около каменной лестницы, ведущей к воде, и выскочил вместе с Петюней, быстро сбежав по ступеням к самой воде.

Там они и прыгали возле края воды, не зная что придумать и как перехватить мое кресло, а я пытался изо всех сил подгрести к ним поближе, но мне это никак не удавалось, кресло мое упорно сносило течением на середину.

Течение оказалось сильнее, и я проплыл мимо и дальше, мысленно прощаясь с милыми моему сердцу людьми.

И в эту самую безнадежную минуту черного отчаяния в воду бросился Петюня. Он поплыл за мной, ухватил кресло за спинку и вытащил нас: меня и кресло, на ступеньки набережной, прямо к ногам Арнольдика.

- Гертрудий, что вы делали в реке? И кто это вам на лбу такую здоровенную шишку наставил? - заохал Арнольдик, разглядывая меня со всех сторон.

- Долго рассказывать, - буркнул я. - Шишку на лбу мне Петр Первый забабахал, наверное, за лошадь свою отомстил... Но ничего - у него самого шишак не меньше моего теперь будет!

И я, не выдержав, весело засмеялся, представив себе, что будет с Церетели, когда он увидит "художественное излишество" на лбу изваяния, которое осталось после столкновения со мной и моей коляской.

Арнольдик почему-то отодвинулся от меня и больше спрашивать ничего не стал. А зря, я многое мог бы ему порассказать, но напрашиваться не хотелось, и мы с Петюней, оглядевшись по сторонам, принялись быстро выкручивать свою одежду.