В коридор как раз вывели возмущенную Нинель.

- Это безобразие - фотографировать женщину и не разрешить ей причесаться! - бушевала она.

- Нинель! Дорогая, ты прекрасно, ты просто великолепно выглядишь, зачем так расстраиваться? - попытался успокоить свою безутешную супругу Арнольдик.

- Арнольдик, дружочек, прекрати! Я сама прекрасно знаю, как и когда я выгляжу!

После этого она надулась, почему-то на всех, села на скамейку и демонстративно замолчала.

Вот так мы и сидели в пустом коридоре, чего-то, или кого-то ожидая.

Наконец из дверей кабинета, в котором нас предварительно допрашивали, высунулась рука и помахала охраннику.

Нас тут же препроводили в кабинет, где нас уже поджидал седой полковник милиции, которого мы до этого в отделении не видели.

Пока мы рассаживались напротив него, полковник барабанил пальцами по столу и курил папиросы, а после того, как по всей вероятности отбил об стол пальцы, принялся постукивать по столу спичечным коробком.

Арнольдик к этому коробку взглядом прикипел.

Полковник же, казалось, ничего и никого не замечал, все так же молча и сосредоточенно курил, окутывая кабинет пластами дыма. Рядом с ним сидел капитан, держа в руках раскрытый блокнот и ручку наготове.

Но в воздухе висела тишина, и записывать ему пока что было нечего, разве что собственные мысли, но с этим у капитана было плоховато, судя по тому, что он ничего не писал, а терпеливо ждал чужих слов и мыслей.

В воздухе висела тишина и клубы табачного дыма.

- Ну что же, приступим? - не то спросил, не то поставил нас в известность полковник.

Но тут зазвонил телефон. Полковник снял трубку, послушал, потом отодвинул в сторону папиросы и спички, встал из-за стола, сделал знак капитану следовать за ним и поспешно вышел из кабинета, а у дверей встал милиционер.

Мы сидели и ожидали, пытаясь осмыслить всю бессмысленность, нелепость и безысходность нашего положения.

Петюня засунул в нос палец, увлеченно и вдохновенно разрабатывая недра, полные удивительных тайн и загадок.

- Петюня, сынок, - начал я, собираясь сделать ему внушение по поводу этого занятия.

Но меня остановил грозный окрик часового:

- Не разговаривать! - и сержант, стоявший в дверях, повертел за спиной дубинкой для большей убедительности.

Я посмотрел на Петюню, и выбрав момент, когда он повернулся ко мне, постучал сурово кулаком по ручке кресла, нахмурился и показал пальцем на нос, а глазами на дежурного.

Петюня покивал понимающе, тут же вытащил палец из носа, встал со стула, и прежде чем дежурный сержант успел как-то отреагировать, Петюня зажал ему пальцами нос и врубил кулаком по голове.

Сержант сел на пол, даже не охнув.

- Ты что: сдурел?! - подскочил я в коляске.

- Папаня! - загудел басом обиженный Петюня. - Ты же сам велел!

И в доказательство своей правоты он повторил мои упражнения в пантомиме: показал глазами на лежащего охранника, кулаком ударил по воздуху и показал пальцем на нос, иначе как "бей его", понять это было невозможно.

- Не ругайте его, Гертрудий, - пришла на помощь Петюне сердобольная Нинель. - Мы сейчас окажем милиционеру первую помощь и принесем ему свои извинения.

- А он нам окажет вторую помощь, - проворчал я.

- Да, ну и наделали мы шухеру! - вздохнул Арнольдик.

Нинель даже поперхнулась от неожиданности.

- Арнольдик, дорогой, на каком это языке ты изволишь разговаривать?!

- Ах, Нинель, оставь ты в покое язык, сейчас тут будет куча ментов. В конце концов, я же не на Марсе живу, а в этой стране испокон века одни сидят в тюрьме, другие туда собираются, а третьи их охраняют, а потом все они меняются местами.

- Милые вы мои, потом доругаетесь, - я от волнения ездил по кабинету кругами. - Давайте как-то выбираться отсюда...

- Сейчас будем выбираться, - буднично согласился Арнольдик.

Он взял со стола спички, на которые с самого начала смотрел с таким вожделением, снял со стеллажа свой кейс, который лежал там в ожидании приезда экспертов.

Потом велел нам подойти, отдал короткие распоряжения, после чего спросил:

- Все готовы?

Мы усердно закивали.

- Учтите, на всё про всё у нас будет минуты полторы, не больше. Всё поняли? Поджигаю! Начали!

Он поджег кончик одной из свернутых им "карамелек" с пленкой, бросил ее на пол, и стоял над ней, чутко прислушиваясь. Когда внутри упаковки что-то зашипело, он тут же наступил на нее ногой. Шипение резко усилилось, и повалил густой, едкий, ужасно вонючий дым, неожиданно в просто таки невероятных количествах.

Арнольдик замахал на нас руками, беззвучно ругаясь одними губами, с отчаянием показывая на часы.

Я ткнул в бок Петюню, и тот отчаянно замолотил по запертой двери кулаками. Нинель набрала как можно больше воздуха и отчаянно завизжала, зажмурившись от усердия, на самых высоких нотах, какие только смогла вытянуть.

- Горииииим! Горииииим!

Пищала она так, что уши закладывало.

В коридоре снаружи раздался топот, двери открылись, в кабинет заскочили два милиционера и были мгновенно разоружены.

Мы бросились в коридор, почувствовав близкую свободу. Арнольдик на бегу поджег вторую "карамельку" и затоптал ее, как и первую, отчего коридор моментально утонул в вонючем густом дыму.

И вот тут-то Арнольдик нос к носу столкнулся с полковником, выплывшим из дыма.

Времени на размышления у Арнольдика не было, и он принял самое простое и самое верное в подобной ситуации решение: он опустил на голову полковника кейс.

Полковник почему-то задумчиво отдал честь, вытянулся в струнку, держа руки по швам, и так вот и рухнул на пол.

Коридор был полон дыма, кашля, топота, и громкого мата.

Пока доблестная наша милиция кашляла и вдохновенно материлась, мы вполне благополучно выскочили во двор.

Во дворе уже было полно зевак, привлеченных густым дымом из окон, и нам не составило никакого труда смешаться с толпой любопытных, которая все пребывала.

Со стороны зрелище было и вправду вполне экзотическое и эффектное: из дверей отделения милиции валил густой зеленый дым, а на улицу выскакивали один за другим плачущие милиционеры.

Почему-то за ноги выволокли, не разобрав очевидно в дыму знаки различия, полковника. При этом молоденькие милиционеры так торопились покинуть здание, что проволокли его и по ступеням, и голова его выбила веселую дробь по всей лесенке.

Следом вытащили караульного, которого огрел Петюня.

Его уложили на травку рядом с полковником, который уже очнулся и пытался понять, где он и что происходит.

Караульный, глотнув свежего воздуха, пришел в себя, увидел перед собой полковника, отдал ему честь и, вытянувшись на траве во фрунт, попытался доложить:

- Товарищ полковник! - гаркнул он тому прямо в ухо, отчего полковник вздрогнул и торопливо отполз, пробормотав:

- Вольно, вольно, лежите, лежите...

Убедившись, что все наши "жертвы" целы и почти невредимы, мы потихоньку выбрались из толпы и поспешили убраться от этого отделения как можно подальше.

И только выбравшись из толпы, мы увидели, что кто-то машет нам из-за угла, стараясь привлечь наше внимание.

Мы пригляделись и радостно бросились в объятия к Скворцову.

- Я тут стою и голову ломаю, думаю, как вам помочь, а вы сами выбрались! - восторгался лейтенант. - Ну, молодцы! Ну, гвардейцы!

Кто бы с ним спорил.

После краткого совещания, прежде чем всем распрощаться и отправиться, наконец, по домам, решили зайти всей компанией к Нинель и Арнольдику, во-первых посмотреть, что там и как, а во-вторых, помочь навести порядок, и в-третьих - просто отметить конец наших приключений.

Мы дружно принялись шарить по карманам, но тут же вспомнили, что по карманам нашим уже пошарили в милиции и развели руками: мол, что поделать, чайком побалуемся.

Но тут Арнольдик важно помахал в воздухе бронированным кейсом: