— Тогда скатись. Слабо?

Папа усмехнулся и шагнул к горке. Стрельчиха кинулась ему наперерез.

— Ты куда? Не слышал, что сказала? Я тебе сейчас!

— Не имеете права, — холодно сказал Папа. — Горка общественная. Отойдите.

— Право? — побагровела Стрельчиха. — Какое право? Вот тебе право!

Висеть на одном ухе, чуть касаясь носочками земли, было не только непривычно, но и очень больно. И Папа жалобно кричал:

— Пустите! Пустите! Вы не имеете права, это насилие!

— Стерва, — через несколько секунд тоскливо сообщил Папа.

Стрельчиха раскрыла рот и разжала пальцы одновременно.

Обретя почву под ногами, Папа отскочил на безопасное расстояние и с достоинством произнес:

— Сейчас я вынужден убежать, но я вернусь и вместе со мной придет закон!

Стрельчиха и Папа рванулись одновременно.

— Куда, мерзавец? — задыхалась Стрельчиха.

— В юридическую консультацию! — кричал Папа, повизгивая, — Mелкое хулиганство, статья 206, часть первая…

— Ах, собака! — восторженно сказала Стрельчиха и остановилась.

— Сушите сухари, грузите апельсины бочками, волчица ты, тебя я презираю! — гордо прокричал Папа и исчез в подворотне.

Остаток дня компания провела очень приятно — Папа завоевывал авторитет: не жалея командировочных, покупал на каждом углу мороженое, а Наташке преподнес губную помаду. Этой помадой Фердинанд сделал надпись на двери Стрельчихи. Но конец получился скомканным — проходили мимо «Пирожковой», и распоясавшаяся компания хором, в котором отчетливо прослушивался голос собственного Сына, стала орать: «Лысая башка — дай пирожка» — и орала минут десять, а Папа деланно улыбался, сжимая кулачки в карманах, но пирожки всем все-таки купил.

Мама куда-то ушла. Объевшиеся мороженым дети были очень довольны, что ужин откладывается. Вернулась Мама оживленная, с новой прической и букетом роз.

— Дети, — сказала она, — быстро ужинать и по кроватям.

— Почему у тебя новая прическа? — агрессивно спросил Папа.

— А разве мне не идет?

— Интересно, для кого это? Муж уезжает в командировку, а она делает новую прическу, — Папа повернулся к Сыну. — Как тебе это нравится?

Брови Мамы поползли вверх, и Папа спохватился.

— А вот моя мама, — быстро сказал он, — делает прическу перед приездом мужа. Перед!

Покрасневшая Мама нервно теребила на пальце обручальное кольцо.

— Быстро ужинать и по кроватям! — наконец сказала она.

— Мы не хотим ужинать… — начал было Сын.

— Почему это не хотим? — Папа уверенно сел за стол и потер руки: — Ну-с, из скольких блюд у нас сегодня ужин?

— Из трех! — наигранно бодро сказала Мама. — Яичница, хлеб и молоко.

— И это называется ужином? — отодвинутая Папой тарелка чуть не упала со стола. — Стоило лететь за тридевять земель, чтобы съесть яичницу. У нас на Амуре уже три часа ночи, а здесь считают нормальным, что я еще не ужинал. Пренебрегая обязанностями хозяйки дома, делают новые прически, а вместо обещанных мне дома фруктов на столе эти верблюжьи колючки! — Папа обличительно указал на розы.

— Марик, детка, — тихо сказала Мама. — Ты только не волнуйся. С завтрашнего дня все будет так, как ты хочешь. Мы ведь не ждали тебя сегодня. Дети, — Мама тревожно посмотрела на часы. — Я вас очень прошу, быстренько ешьте и по кроватям.

— Меня-то здесь явно не ждали, а вот кого-то определенно ждут! — Папа уставился в потолок. — Кстати, — обратился он к Сыну, — ты не в курсе кого?

— Да ладно, — сполз с табуретки Сын. — Пошли спать.

— Марик, — голос у Мамы дрогнул. — Ты хоть понимаешь, что говоришь ужасные вещи?

— Разве я не прав?

— Ко мне действительно должны прийти гости, — опустив глаза, сказала Мама. — Но кем же ты вырастешь, если уже сейчас все видишь в таком свете…

Мама как-то сникла, устало провела ладонью по лбу.

Папа с грохотом отодвинул табуретку и ушел в детскую. Раздеваться Папа не стал. Он ходил в темноте из угла в угол и, не боясь разбудить уснувшего Сына, пинал все, на что натыкался. В дверь позвонили.

— Здравствуй, Наденька, — раздался слащавый голос Брыкина. — Ты прекрасно выглядишь. Отсутствие мужа идет тебе на пользу.

— Убью! — тихо прошептал Папа и уселся на пол возле двери. Слезы текли по его щекам, а память услужливо выстраивала перед ним все брыкинские рассказы о его похождениях — от четырнадцати лет до последней командировки. «В коридоре поцелует ручку».

— Допусти к ручке, Наденька! — дурачась, но со значением сказал Брыкин.

— Брыкин, это не дружеский поцелуй. Так чего это ты в гости напросился?

Папа вытер слезы и облегченно вздохнул. Брыкин был еще в самом начале своего привычного сценария. «Прошли в комнату. Так, а при мне Брыкина принимали на кухне. Наверняка шампанское притащил. Полусладкое». В комнате выстрелила пробка, раздался негромкий вскрик, потом смех. «Теперь тост про три розы».

Интимное бормотание Брыкина постепенно набирало силу:

— …Так выпьем же за женщин, которые разумно используют свои лепестки!

— Какое вкусное шампанское, — сказала Мама.

— Полусладкое, — подсказал Брыкин.

«Сейчас Финдлея споет. Истасканный репертуар».

— А не спеть ли нам? — промурлыкал Брыкин. — Разучил специально для сегодняшнего вечера.

— Так ведь дети спят.

— А спят? Это хорошо. Ничего, я тихо:

Они рассмеялись.

— А ты все так же нагл и неотразим, — сказала Мама.

«Восхищается». Папа проглотил стоявший в горле ком и решительно открыл дверь.

— Хочу писять! — требовательно произнес он и увидел торт. Это был наполеон. «Часов шесть старалась. Ну-ну». — И торт тоже хочу! Это ты в честь моего приезда испекла? Мама говорила, что в честь моего приезда испекут торт. Положи-ка мне вон тот кусок. Нет, не этот, самый большой… Очень вкусный торт. Мама была права. Когда ты говорила, что нет ничего кроме яичницы, ты о торте просто забыла, не так ли? Что ж, это бывает. В жизни вообще всякое бывает. А это кто? Сосед или кузен? Он мне меньше нравится. А торт просто прелесть. Представь мне, пожалуйста, этого дядю… Что-что? Нет, это слишком длинно. Я буду звать вас просто дядя Брыкин, хорошо? Вы, я полагаю, тоже медик. Завидное постоянство. Женщины в нашем роду завидно постоянны. Вы, я слышал, пели. Не откажите в любезности спойте «В лесу родилась елочка…» Значит, так, вы поете, она подпевает, я танцую. Уверяю вас, втроем мы сможем чудесно провести время. Положите-ка мне еще тортика. Не объемся. А вообще, если уж установились такие доверительные отношения, то я тебя не понимаю. Тот, что был днем — такой интересный мужчина…

Мама закрыла лицо руками.

— Занятный ребенок, — растерялся Брыкин. — Но и занятным детишкам уже давно пора спать.

— Право же, пусть вас это не беспокоит. По амурскому времени уже утро. А я как раз собрался обсудить с вами варианты проявления синдрома Кандинского-Клерамбо.

Брыкин поперхнулся.

— А в какой области медицины вы подвизаетесь? — продолжил Папа. — Косметолог? Скользкая профессия. Дурите нашего брата.

Внезапно Папа ощутил страшную усталость. Эти взрослые стали ему совершенно безразличны. Папу мутило — то ли от сладкого торта, то ли от нервного перенапряжения.

— А ну вас всех к черту! — Папа отшвырнул недоеденный кусок. — Делайте, что хотите.

Папа, не раздеваясь, лег в кровать. Свет от фонаря бил в глаза. В глубине двора, в беседке, расположилась компания подростков.

— Боб, ты козел! — послышалось оттуда.

«Господи, — подумал Папа, — кто же я?» Чем больше он думал об этом, тем яснее становилось, что он стал ребенком не только внешне. Папа с ужасом понял, что им овладевают детские чувства, и даже сохранившийся взрослый интеллект уже не мог их сдерживать. Вспоминая свое сегодняшнее поведение, он подумал, что подарить семилетней девочке помаду не придет в голову ни взрослому, ни ребенку. Получался какой-то странный гибрид, даже страшный в своей странности. Самое неприятное было то, что привыкший четко планировать свою жизнь Папа не мог даже предположить, что выкинет в следующую минуту. Папа по-прежнему хотел бы как можно скорее снова стать взрослым, но сравнивая сегодня и вчера, не мог не признать — теперь жилось интереснее и веселее. Он никогда не думал, что детские шалости могут доставлять столько удовольствия. Испытанный им восторг от хамского монолога перед Брыкиным нельзя было сравнить ни с чем. Но чувство какой-то неудовлетворенности не покидало Папу. Брыкинское бормотание сменила тихая музыка. «Ого, — подумал Папа, — добрался до танца при свечах. Форсирует!» Раздался мелодичный мамин смех. «Быстро же ты отошла».