Они были женаты уже около года, когда двое натуралистов-англичан, направлявшихся в глубь страны, попросили у них приюта на несколько дней. Просьба была подкреплена рекомендательным письмом губернатора, и Гарольд сказал, что нужно принять гостей как следует. Их приезд внес приятное разнообразие в жизнь дома. Миллисент пригласила к обеду мистера Симпсона (он жил в форте и обедал у них только по воскресеньям), а после обеда мужчины засели за бридж. Миллисент скоро оставила их и ушла спать, но шум в гостиной долго не давал ей заснуть. Она не знала, который был час, когда Гарольд разбудил ее, ввалившись в комнату. Она не подала голоса. Ему пришло в голову принять ванну перед сном. Ванная находилась внизу, как раз под спальней, и он стал спускаться с лестницы. Должно быть, по дороге он споткнулся: раздался сильный грохот, сопровождаемый бранью. Потом его стошнило. Слышно было, как он льет на себя ведрами воду, а немного спустя он взобрался по лестнице наверх, на этот раз с большей осторожностью, и нырнул в постель. Миллисент притворилась спящей. Ей было противно. Она поняла, что Гарольд пьян.- Она дала себе слово утром поговорить с ним об этом. Что подумают натуралисты? Но утром у Гарольда был такой неприступно-величественный вид, что она не решилась напоминать ему о вчерашнем. Ровно в восемь они с Гарольдом и оба гостя сели завтракать. Гарольд окинул взглядом накрытый стол.
- Овсяная каша, - сказал он. - Миллисент, наши гости, вероятно, предпочли бы что-нибудь поострее, такой завтрак их едва ли устроит. Что до меня, мне ничего не нужно, кроме стакана виски с содовой.
Натуралисты засмеялись, но лица у них были смущенные.
- Ваш муж - опасный человек, - сказал один из них.
- Я бы считал свой долг гостеприимства неисполненным, если бы в первый день вашего пребывания в моем доме отпустил вас спать трезвыми, - сказал Гарольд, как всегда сумев отлично выразить и закруглить свою мысль.
Миллисент, слушавшая с натянутой улыбкой, почувствовала облегчение, узнав, что гости вчера были так же пьяны, как и хозяин. Больше она не оставляла вечером мужчин одних, и все довольно рано расходились по комнатам. Но все же она была очень рада, когда натуралисты решили продолжать прерванный путь. Жизнь в бунгало вошла в обычную колею. Спустя несколько месяцев Гарольду пришлось отправиться в инспекционную поездку по району. Вернулся он больной, с сильным приступом малярии. Впервые Миллисент наблюдала вблизи эту болезнь, о которой столько слышала раньше, и ее не удивило, что Гарольд никак не может оправиться даже после того, как приступ миновал. Он был словно не в себе. Придя домой, подолгу молчал, уставясь на нее остекленевшим взглядом, или выходил на середину веранды, слегка пошатываясь, но сохраняя величественную осанку, и произносил длинные речи о политическом положении Англии - и вдруг, потеряв нить, прищуривал глаза с совершенно несвойственным ему лукавством и говорил:
- До чего же эта проклятая малярия изводит человека. Ах, женушка, женушка, не знаешь ты, что за трудное дело - быть строителем империи.
Она стала подмечать на лице Симпсона какое-то тревожное выражение; раз или два, оставшись с ней вдвоем, он словно бы порывался сказать ей что-то, но в последнюю минуту природная робость мешала ему. В конце концов она не выдержала и, когда Гарольд однажды задержался в канцелярии дольше обычного, сама начала разговор.
- Вы что-то хотите мне сказать, мистер Симп-сон? - спросила она без всяких предисловий.
Он покраснел и замялся.
- Нет, нет. Почему вы так решили?
Мистер Симпсон был молодой человек двадцати четырех лет, худой и нескладный, с пышными кудрями, которые он всегда старательно приглаживал. Руки у него распухли и были покрыты волдырями от укусов москитов. Миллисент упорно смотрела ему в глаза.
- Если это касается Гарольда, как вы не понимаете, что лучше откровенно сказать мне, в чем дело.
Он стал совсем пунцовым и беспокойно ерзал на плетеном стуле. Она продолжала настаивать.
- Боюсь, не сочли бы вы это дерзостью, - сказал он наконец. - Да оно и в самом деле подло говорить о своем начальнике у него за спиной. Малярия подлая болезнь: когда она тебя хорошенько потреплет, делаешься потом весь точно выжатый.
Он снова замялся. Углы губ у него обвисли, как будто он собирался заплакать. Мчллисент почудилось в нем что-то детское.
- Я буду нема как могила, - сказала она, пряча под улыбкой свое беспокойство. - Говорите, не бойтесь.
- Пожалуй, не надо бы вашему мужу держать в канцелярии виски. Бутылка под рукой, вот его и тянет лишний раз к ней приложиться.
Голос мистера Симпсона был хриплым от волнения. Миллисент вдруг пронизала холодная дрожь. Она постаралась овладеть собой, боясь, что спугнет юношу и тогда уже ничего больше от него не добьется. Ему очень не хотелось говорить. Она просила, настаивала, взывала к его чувству долга, наконец расплакалась. И тогда он рассказал ей, что Гарольд уже две недели почти не бывает трезвым: туземцы толкуют об этом, говорят, что скоро все пойдет опять, как шло до его женитьбы. По-видимому, он тогда много пил, гораздо больше, чем нужно; но до каких-либо подробностей ей так и не удалось допытаться.
- Вы думаете, он и сейчас там пьет? - спросила она.
- Не знаю.
Миллисент вдруг бросило в жар от стыда и гнева. Канцелярия помещалась в строении, которое называли фортом, потому что там хранились ружья и боеприпасы. Строение это было расположено напротив бунгало резидента и тоже окружено садом. Солнце уже село, и Миллисент не понадобилось надевать шляпу. Она поднялась и пошла туда. Гарольда она застала в его кабинете, позади большой комнаты, где он обычно отправлял правосудие. Перед ним стояла бутылка виски. Он курил сигарету и втолковывал что-то нескольким малайцам, которые слушали его, подобострастно и в то же время чуть презрительно улыбаясь. Лицо у него было красное.
Малайцы мгновенно исчезли.
- Я пришла посмотреть, что ты здесь делаешь, - сказала она.
Он встал - его обращение с ней всегда было подчеркнуто вежливым - и покачнулся. Чувствуя, что ноги плохо его держат, он постарался напустить на себя побольше важности.