Басовито рявкнул паровоз, судорога пробежала по составу. Улыбался немного грустно, чуть виновато Иуда Гросман, глядя на Катю за окном вагона. Как хорошо, что Катя приезжала! Как хорошо, что она уезжает обратно в Берлин! До свиданья, маленькая Катя с родными ладошками!

В полпредстве знали о Катином приезде. Катя - это, конечно, не так плохо, как если б знаменитый писатель завел шашни с француженкой. Но могло быть и хуже: возьмись Иуда чертить крылом вокруг белоэмигрантки - и дело приняло бы катастрофический оборот. Как это ему не объяснили там, в Москве, перед отъездом, что за границей запрещено вступать в половую связь! Запрещены половые связи, запрещены азартные игры в публичных местах, запрещено несанкционированное участие в массовых мероприятиях. Есть у него надежная рука на самом верху, тут двух мнений не может быть. Такая надежная, что этот Иуда дважды ездил на ипподром, делал там ставки по маленькой и выиграл. А история с пулей! Ясно ведь и профану, что она понадобилась Гросману как прикрытие для установления подозрительных связей... Составляя обстоятельное донесение в Москву, в Центр, куратор Громов досадовал на приезжую знаменитость: шлют этих чокнутых, и что с ними тут делать? А устроишь такому Иуде пролетарскую выволочку, сугубо, допустим, товарищескую,- себе дороже обойдется: потом своя голова слетит с плеч. Да что Иуда! Даже девку эту берлинскую пальцем не тронь - нельзя, хотя ее в двадцать четыре часа необходимо было бы отправить на родину и там уже разбираться. Попробуй отправь! Гросман нажалуется, неприятностей не оберешься. И вот с донесением получаются одни сплошные вопросы: писать всё как есть - скажут, перегибает Громов палку, старый дурак, а если кое-что подчистить на всякий случай, так могут же потом попрекнуть вплоть до разжалования: почему не доглядел, не донюхал?.. Но время бежало размеренно, враскачку, и назначенный день отъезда у Иуды Гросмана уже маячил на горизонте.

На малом приеме в полпредстве, в пятницу вечером, Громов затеял необязательный разговор с мрачно скучавшим Иудой.

- Хотел бы ваше мнение узнать,- противно улыбаясь, сказал Громов.- К азартным играм вы как относитесь?

- Никак,- не задержался с ответом Иуда и смерил вопрошавшего ироническим взглядом.

- А лошадки? - не отстал Громов.

- Лошадь - не дама пик,- пристально глядя поверх очков, сказал Иуда Гросман.- А что, собственно?

- А я так считаю, что кто играет в азартные игры - у того порочные наклонности,- высказался Громов.- Левый уклонизм, так сказать.

Иуда отчетливо представил себе двускатную крышу дома и себя, цепляющегося и сползающего по крутому наклонному скату вниз, в тухлое болото порока, ядовито зеленое. Представил - и удивился.

- Почему левый уклонизм? - требовательно спросил Иуда Гросман.

- Да это неважно, левый или правый,- охотно объяснил Громов.- А важно, что азартная игра отвлекает нас от важнейших ежедневных событий. Вот шахматы или лото - это другое дело.

Иуда костяшками пальцев потер лоб над очками, помолчал, а потом сказал:

- Вы, товарищ, талмудист и начетчик, и это опаснейший правый уклонизм, который куда опасней левого. Вы знаете, что такое талмудист?

- Это который...- смущенно замялся Громов.- Ну, в общем, чтец...

- Нет, не чтец,- жестко поправил Иуда Гросман.- Это политический демагог, попирающий святые пролетарские идеалы. Иными словами, враг советской власти, хотя и скрытый. Я бы посоветовал вам это хорошенько запомнить, товарищ... Кстати, вы читали Талмуд?

Приоткрыв рот, Громов смотрел на Иуду Гросмана, как рыба с крючка. Талмуд он читал! Какой, к чертовой матери, Талмуд? Он, что, еврей, что ли? Раввин? А дай этому Иуде отповедь - отзовут в Москву, потом доказывай, что ты не уклонист, не еврей и вообще не верблюд. Громовых-то тринадцать человек на дюжину, а Иуда Гросман - один, и место в парижской резидентуре - одно. Тут не до справедливости.

Отойдя от Громова, Иуда подошел к высокому окну. Накрапывал серебристый дождичек, фонарный свет пробивался сквозь черную листву сада. Скучный вечер был окончательно испорчен. Этот противник азартных игр, этот дегенерат не зря заговорил о лошадках. Кто ему донес? Знает ли он о Махно?.. Вдруг захотелось в Киев, в закухонную кухаркину комнатенку, где он, Иуда Гросман, восседал за столиком с остатками господского обеда, как царь и первый заместитель господа Бога, где угроза неприятностей исходила лишь от заспанного бакалейщика. Хорошо бы оказаться сейчас в Киеве или даже в Одессе, расположиться в домашнем кресле, распустить ремешок на брюшке. Тихо, тепло. Зудит муха под потолком. Чай с вишнями дымится на круглом столе, стакан тонкого стекла рубиново посверкивает в серебряном подстаканнике. Впереди полдня предпраздничного сахарного покоя, а вечером - стремительное застолье, гул голосов, женщины, похожие на райских птиц, и мужчины, пропахшие табаком и кровью: праздник в гостях.

Новый, 1938 год Иуда Гросман встречал в гостях у Кати и ее нового мужа крупного чекиста, одно имя которого наводило ледяной страх и заставляло людей опасливо вжимать голову в плечи, чтоб сделаться пониже и понезаметней. Да и само имя душегуба редко кто развернуто произносил, таинственно и раболепно ограничиваясь инициалами: Т. Т. И это нравилось чекисту.

В подъезде жилого дома неподалеку от Кремля, по ту сторону Москвы-реки, дежурил красноармеец. Держа спину прямой, он сидел за желтым лакированным столом, как порученец в приемной наркома. На столе перед красноармейцем помещался черный телефонный аппарат без диска и пронумерованный список, напечатанный на пишущей машинке. Внимательно оглядев Иуду Гросмана с головы до ног, красноармеец спросил у него фамилию, сверился со списком, а потом, сняв трубку и прикрыв мембрану ладонью, с кем-то вполголоса переговорил.

- Проходите! - еще раз хмуро взглянув на посетителя, разрешил красноармеец.

Проверка не раздосадовала Иуду Гросмана: так они живут в этом доме, так надо. Он бывал здесь прежде и даже помнил сурового красноармейца в лицо.

Лифт, покряхтывая, привез Иуду на пятый этаж, к знакомой двери. Отворила Катя.

- Входи, входи,- сказала Катя и, пропуская его, летуче и легко прижалась к нему своим твердым стройным телом.- Народу полно. Вон Тёма. Осторожней с ним, он уже набрался.- И пошла перед Иудой Гросманом по коридору в своих лакированных лодочках.

Коридор вел в гостиную. Высокий и мощный, как горный туннель, он расширялся перед приоткрытой двустворчатой дверью, образуя небольшую прихожую. В одной из стен устроена была вместительная ниша, там стоял на никелированных ногах большой стеклянный аквариум, подсвеченный электрическими лампочками. Дюжина ярких тропических рыбок - красных, желтых и голубых - танцевала в золотистой воде между пушистыми зелеными водорослями. Человек малого роста в защитного цвета френче, синих галифе и сапогах с узкими щегольскими голенищами, с рюмкой в руке стоял у аквариума, вплотную приблизив лицо к прозрачной стенке. Через его плечо с недоверчивым восхищением глядела на рыбок красивая стройная брюнетка с высокими татарскими скулами.

- Угадай, кто подарил,- шепнула Катя.- Сам! - Она подняла глаза к потолку, к небу.- Он уже час тут стоит, всем показывает.

- Добрый вечер,- проходя, сказал Иуда Гросман спине, обтянутой френчем.- С Новым годом!

Т. Т. медленно повернулся от аквариума. Он был пьян, глаза его имели мечтательное, рассеянное выражение.

- А, это вы,- сказал Т. Т.- Ну, здравствуйте.- Он поманил Иуду пальцем.Идите сюда!

Иуда подошел. Невысокого роста, он был длинней чекиста на полголовы.

- Вот на эту посмотрите, с перышками,- легонько подтолкнув восторженную татарку к аквариуму, сказал Т. Т. Теперь они стояли рядом, плечом к плечу, а Иуда Гросман чуть позади дожидался своей очереди.- Красивая рыбка. Кстати, она похожа на вас, Фарида.

Татарка благодарно улыбнулась молодым свежим ртом; зубы у нее были жемчужные, десны - коралловые. Т. Т. требовательно постучал ободком хрустальной рюмки по стенке аквариума. Водка пролилась. Обгоняя друг друга, рыбки бросились к стенке, на звук.