- Быстрее! - крикнул Павел Павлович.

- Я быстрее не могу, - буркнул Баландин. Он вышел наконец из прохода между партами и, описывая дугу, медленно направлялся к выходу.

Гимназисты давились от смеха.

- Ну и Баланда! Вот так рыжий!

Павел Павлович пристально смотрел на Баландина, Баландин на Павла Павловича. Вдруг Баландин упал на пол.

- Что это? - спросил Павел Павлович. - Ты издеваешься, что ли?

Баландин встал, сморщил гримасу и стал тереть колено.

- Я подскользнулся, Павел Павлович.

- Поскользнулся? Вот ты у меня поскользнешься в последней четверти! Иди-ка отвечать за весь год.

Этого никто не ждал. В классе затихли.

- Павел Павлович, - сказал Баландин серьезно, - вы ведь обещали не спрашивать меня эту неделю. Я ведь обещал вам подготовиться к следующему понедельнику. Я лучше выйду из класса, Павел Павлович.

Павел Павлович злорадно улыбался.

- Нет, дорогой мой, все равно перед смертью не надышишься.

Стоя, он раскрыл толстый журнал и, с шумом перелистывая страницы, стал читать:

- Баландин... Отсутствовал... Отсутствовал... Отсутствовал. Ел на уроке... Свистел... Сидел на полу... Отказался от ответа по причине желудочного расстройства... Отказался отвечать ввиду смерти бабушки... Явился в гимназию в порванных брюках...

Павел Павлович раскрыл другой журнал - потоньше, и прочел:

- Баландин... Три с минусом... Четыре с минусом... Два с минусом... Единица... Единица... Единица...

- Павел Павлович, - сказал Баландин, - спросите меня послезавтра.

- Так, - сказал Павел Павлович, усаживаясь на блестящий венский стул. Послезавтра? Это мне нравится. А может быть, послепослезавтра, господин Баландин, а может быть, послепослепослезавтра? Нечего разговаривать, извольте отвечать.

Баландин успокоился, сжал губы и шагнул к карте. Карта была немая - без надписей.

- Какие вы знаете полуострова? - спросил Павел Павлович, раскачиваясь на стуле.

Баландин, глядя в сторону, угрюмо пробормотал:

- Кольский, Канин, Скандинавский, Ютландия, Пиренейский...

- Недурно для начала, - сказал Павел Павлович, - а не укажете ли вы мне на карте полуостров Канин?

Баландин повернулся к огромной разноцветной карте и обвел рассеянным взглядом все части света.

- Возьмите указку и покажите.

Баландин взял тонкую палочку, покрутил ею в нерешительности, а потом куда-то ткнул.

- Это интересно, - сказал Павел Павлович, торжественно вставая со стула и подходя к краю кафедры. - Покажите еще раз полуостров Канин.

Баландин ткнул в другое место карты.

Павел Павлович радостно улыбнулся.

- Вот оно что. Значит этот полуостров переезжает с места на место, ведет кочевой образ жизни. А скажите! - спросил он. - Сколько в острове полуостровов?

- В острове полуостровов? Два, - сказал Баландин,

- Совершенно верно, два. Два будет у вас в последней четверти и в годовой.

Баландин положил указку и равнодушно пошел на место.

----

Курмышев и Баландин жили на одном дворе. Курмышев в доме, выходившем на улицу. Баландин - в небольшом флигеле. Отец Курмышева был судья, а у Баландина отца не было.

Когда гимназистов распустили на лето, Курмышев вернулся из гимназии, сбросил пальто и ранец и выбежал на двор.

Было еще свежо. Курмышев разбежался, перепрыгнул через скамейку, потом поднял с земли камень и запустил в небо. Потом подозвал к себе сонную лохматую собаку, стал теребить ее за уши. Собака завизжала и вырвалась.

Курмышев подошел к флигелю и стукнул в последнее окошко справа.

- Заходите, господин Курмышев, - сказала пожилая женщина в очках и в красных сережках, открывая форточку.

Курмышев вбежал в темную переднюю. Там в углу кудахтали куры.

- Пожалуйте, господин Курмышев, - говорила женщина, отворяя дверь. Жоржик, к тебе пришли!

Баландин вскочил в соседней комнате с кровати, на которой он валялся одетый, и бросился к товарищу. Лицо у него было красное и [изрядно] помятое.

- Кончили курс и теперь гулять? - говорила женщина, мать Баландина. Ну, гуляйте, гуляйте, молодые люди.

- Она ничего не знает про меня, - шепнул Баландин. - Молчи!

За столом сидел растрепанный и небритый мужчина и читал какую-то бумажку.

- Сведения об успехах, поведении, прилежании и внимании, - читал он, ученика второго класса Баландина Георгия. Закон божий три, география... тут что-то неразборчиво... тоже три... А тут и совсем разобрать нельзя... Переводится в третий класс... Кто это у вас сведения пишет?

- Помощник письмоводителя, - сказал Курмышев.

- Молчи! - шепнул ему прямо в ухо Баландин.

- Так, - сказал отчим, - а почему у тебя, обормот, все тройки? Хоть бы одну четверку принес?

- Ну уж и на том спасибо, - сказала женщина, - хорошо, что не сел во втором классе.

- Не сел, - угрюмо проворчал отчим, - ему бы в его годы в четвертом быть, а не во втором, попробовал бы он у меня сесть.

Баландин взял бумажку, сложил ее и сунул в ящик стола.

- Шагаем? - сказал он Курмышеву.

- Шагаем!

И оба выскочили на двор.

- Курмышев, - сказал Баландин шепотом, когда они очутились на противоположном конце двора. - Мне сведения Дудкин исправил, он хорошо пишет. Только молчи. Я отчима не боюсь, - ну пусть он меня зарежет, повесит, - мне не страшно. Мне только маму жалко.

- А как же ты... - сказал Курмышев, - как же ты осенью?

- Погоди, - прервал его Баландин, - мы выйдем на улицу, тогда скажу.

Оба мальчика вышли за ворота. Курмышев шел, весело перепрыгивая через лужи, Баландин шагал, не глядя под ноги.

- Как же ты от домашних скрывать будешь? - спросил Курмышев. - Ведь каждую неделю подпись нужна в дневнике? Да и книги у тебя будут те же самые, что в этом году.

- Ничего, - сказал Баландин отчаянно, - осенью я из дому убегу... Скоплю пять рублей и уеду в Одессу. Там в порту работать буду или на корабль наймусь. А потом, когда большой буду, мать к себе возьму.

- Тише, - прошептал Курмышев, а потом снял фуражку и сказал громко: Здравствуйте, Павел Павлович.

По улице шагал, обходя лужи, Павел Павлович. В пальто он оказался еще толще. Форменные пуговицы и кокарда блестели на солнце. Он тяжело отдувался и осторожно передвигал толстые ноги в новеньких галошах.

- Здравствуй, Курмышев, - широко улыбаясь, сказал Павел Павлович. Потом он перевел взгляд на Баландина и перестал улыбаться.

Баландин смотрел в землю.

Я заснул в библиотеке за столом, заставленным со всех сторон книжными шкафами. Библиотекарь не заметил меня, запер входную дверь на ключ и ушел домой.

Когда я проснулся, было темно. Впрочем, не совсем темно. В окно смотрела луна, и на полках серебрились корешки книг. Но в комнате было светло не только от луны, - на одной из нижних полок мерцал маленький-маленький зеленоватый огонек, похожий на фонарик светляка.

Неужели это светляк?

Так странно было увидеть его здесь, в библиотеке, на странице раскрытой книги. Но, приглядевшись внимательнее, я удивился еще больше. Вокруг светляка, точно у костра на лесной поляне, сидели крошечные человечки в шляпах и колпаках. Тут были мужчины и женщины, молодые и старики.

Мне показалось, что я уже видел этих человечков где-то раньше. Но где же? Ах да, на картинках в старой книжке, которая называлась "Приключения Мурзилки и лесных человечков".

На этой самой книжке, на странице 97-й, они теперь сидели кружком и о чем-то разговаривали тонкими комариными голосами.

Один из человечков, старичок в фуражке с большим козырьком, говорил громче всех других. Он жужжал, как шмель.

- В этой книжке, - кричал старичок, - нет ни слова правды. И картинки в ней неверные. Вот тут нарисован портрет, а под ним подписано мое имя "Заячья губа". А разве этот урод похож на меня?

- Похож, похож! Этот урод очень похож на тебя! - сказал другой человечек в длинном узком пальто и в высокой шляпе, похожей на пробку от графина.