Вместо индивидуальных видов спорта, таких, как гимнастика или легкая атлетика, в "публичных школах" доминируют спортивные игры, то есть состязания соперничающих команд. Считается, что именно такое соперничество приучает подростков объединять усилия ради общей цели, подчинять интересы личности интересам группы; способствует формированию командного духа, умению повиноваться дисциплине и умению руководить.
У англичан есть понятие: "старый школьный галстук", с которым они привыкли связывать другое распространенное словосочетание: "сеть старых друзей". По лондонским понятиям, галстук "публичной школы" позволяет судить не только об образованности человека, но и о круге его знакомств - словом, служит бесспорным свидетельством принадлежности к избранной касте.
Устроить сына в "подобающую школу" - главная забота состоятельных родителей, ради чего они идут на любые жертвы. Обивая пороги Итона или Винчестера, родители-англичане думают прежде всего не о том, чему их отпрыск выучится на уроках, не о классическом образовании, сулящем сравнительно мало практической пользы. Они думают о том воздействии, какое окажет "публичная школа" на характер их сына; о манере поведения, что останется с ним до конца дней, как и особый выговор, который проявляется с первого же слова и который можно выработать лишь в ранние юношеские годы. Они думают о друзьях, которых обретет их сын, и о том, как эти одноклассники и сам "старый школьный галстук" помогут ему в последующей жизни.
"Что за беда, если в Англии существует множество разнородных школ, причем даже у однородных нет общих программ, и что все они существуют сами по себе, как растут деревья в лесу. Зато у родителей и учащихся есть свобода выбора..."
Подобные рассуждения можно услышать в Британии довольно часто. Это отголоски политической борьбы, которая идет вокруг проблемы образования все послевоенные годы. Восхваление "свободы выбора" - излюбленный аргумент противников демократизации и унификации системы народного просвещения, которая в своем нынешнем виде продолжает служить социальным фильтром, каналом классовой сегрегации молодежи.
Лозунг "Среднее образование для всех", лежавший в основе послевоенных реформ английской школы, на практике оказался ширмой, маскирующей действие этого фильтра. Вплоть до 1944 года среднее образование существовало в Англии в форме платных "публичных школ" и бесплатных грамматических школ (куда требовалось, однако, пройти по конкурсу). После того как среднее образование стало одинаково обязательным для всех, оно отнюдь не стало для всех одинаковым. Так называемые современные средние школы заведомо должны были стать учебными заведениями второго сорта, ибо в отличие от грамматических школ не давали выпускникам права на поступление в вузы.
Для того чтобы рассортировать детей по этим двум типам школ, был учрежден пресловутый экзамен "одиннадцать плюс". Цель его - еще в одиннадцатилетнем возрасте отделить три четверти школьников как "менее одаренных" и сохранить перспективу высшего образования лишь для оставшейся четверти.
Английские дети начинают ходить в школу пятилетними. Первые шесть лет спрос с них невелик. Главный стимул к прилежанию - их собственный интерес к занятиям. И вот в И лет для школьников наступает нечто вроде судного дня, когда их экзамену ют не на знание учебной программы, а на "одаренность".
Практика отсекать "менее одаренные три четверти" посредине срока обучения, то есть еще в одиннадцатилетнем возрасте предопределять их дальнейшую судьбу, - это система жестокая и, без сомнения, система классовая. Ибо у выходцев из трудовых семей куда меньше предпосылок выдержать экзамен "одиннадцать плюс", чем у тех, кто имеет состоятельных родителей, вращается в более образованной среде, имеет благоприятные условия для занятий, домашних репетиторов и т. д. В одиннадцать лет сын служащего имеет в девять раз больше шансов поступить в грамматическую школу, чем сын рабочего, а в шестнадцать лет - в тридцать раз больше шансов продолжать образование в вузе.
Хотя роль "публичных школ" в воспроизводстве элиты общества куда более очевидна, именно грамматические школы стали в Англии главной мишенью критики и средоточием борьбы за демократизацию и унификацию системы образования. Произошло это отчасти потому, что на долю грамматических школ приходится в шесть раз больше учащихся, чем на долю публичных школ, и их роль в закреплении сословных различий больше бросается в глаза.
Протесты общественности против экзамена "одиннадцать плюс" привели к тому, что был взят курс на их постепенную отмену.
Сейчас лишь четверть английских детей поступают в грамматические школы на основе отбора в одиннадцатилетнем возрасте, а остальные три четверти учатся в общеобразовательных школах, где их лишь перемещают в соответствующий поток. Дело в том, что в отличие от других стран английская общеобразовательная школа не учит всех детей по общей программе и не ставит своей целью дать им одинаковый объем знаний. Она общеобразовательна лишь в том смысле, что объединяет под общей крышей разные типы средних школ. Одни ее классы занимаются порасширенней программе, открывающей дорогу в вуз, другие по упрощенной программе, не дающей право на это. Новое состоит лишь в том, что общеобразовательная школа теоретически оставляет возможность переходить из потока в поток и после одиннадцати лет. Система сортировки детей в середине срока обучения, стало быть, сохранилась, но лишь в завуалированной форме.
Поборники демократизации английского просвещения добиваются того, чтобы переход к системе общеобразовательных школ сопровождался ломкой внутренних перегородок в самих этих школах - только это покончило бы с судным днем для одиннадцатилетних не по форме, а по существу.
Пока кипят страсти по поводу экзаменов "одиннадцать плюс", "публичные школы" как бы остаются в стороне от этих споров. Хотя ежегодная плата за обучение в Итоне и Харроу перевалила за две тысячи фунтов стерлингов, пробиться туда стало еще труднее, чем прежде.
Готовность родителей идти на все, лишь бы их отпрыск стал обладателем "старого школьного галстука", а затем непременно попал в Оксфорд или Кембридж, порождается не одним лишь снобизмом. Вопреки разглагольствованиям о равенстве возможностей в Англии сохранила силу истина, что чем дороже образование, тем оно лучше. Из года в год Оксфорд и Кембридж снимают сливки с "публичных школ", а те, в свою очередь, с частных подготовительных школ. Обладая престижем и к тому же располагая средствами, старые университеты в состоянии привлекать лучших профессоров, а "публичные школы" нанимать лучших учителей. Можно ли ожидать после этого, что уровень преподавания, а главное, уровень подготовки выпускников во всех учебных заведениях будет одинаков?
На долю "публичных школ" приходится лишь четыре процента учащихся. Но обладатель "старого школьного галстука" имеет в 22 раза больше шансов попасть в Оксфорд или Кембридж, чем учащихся общеобразовательной школы, констатирует доклад "Неравенство в современной Британии". На долю старых университетов приходится лишь четыре процента студентов. Зато в парламенте их выпускники составляют почти вдесятеро большую прослойку.
Формируя характер и мировоззрение будущих правителей страны, "фабрики джентльменов" используют те же методы, что и "публичные школы". Здесь подобным же образом насаждается корпоративный дух, инстинктивная манера делить людей на своих и чужих. Здесь продолжается воспитание классовой верности. Основы ее закладываются как верность своему школьному классу в Итоне или Винчестере, закрепляются как верность своему колледжу в Оксфорде или Кембридже, чтобы перерасти затем в верность своему клубу, своему полку, своему концерну, своей парламентской фракции, а в конечном счете - в верность своему классу, классу власть имущих.
Диплом Оксфорда или Кембриджа - это не столько свидетельство определенных специальных знаний, сколько клеймо "фабрики джентльменов". Пройдя этот социальный фильтр, человек на всю жизнь приобщается к избранной касте.