- Вот что, - сказал, поздоровавшись с рабочими, Перекресов. - У меня к вам просьба. Настелите, пожалуйста, хоть несколько досок, чтобы мы могли проехать.

А председатель ничего не сказал. Он только снял фуражку и сначала тщательно протер носовым платком ее клеенчатую подкладку, потом стал вытирать потное лицо, шею и рано облысевшую голову.

Обильный пот заливал все его рыхлое тело. Сергей Варфоломеевич ослабил галстук и расстегнул пуговицу на вороте рубашки. В висках покалывало. Все-таки он, должно быть, не выспался после этой глупой свадьбы. Да и солнцем изрядно нагрело. Солнце нынешней весной какое-то странное - то светит и греет вовсю, то скроется за облаками, за тучами. И сейчас у моста все опять потемнело, как перед дождем. Может быть, правда, соберется дождь?

5

Сергею Варфоломеевичу хотелось, чтобы начался дождь, чтобы случилось вдруг хоть какое-нибудь несчастье, в котором мгновенно бы изменилось все и не надо было бы ехать в эти Желтые Ручьи.

Подавленный самой неожиданностью визита секретаря обкома, душевно вялый, он, пожалуй, все-таки преувеличивал сейчас тяжесть своего положения. Ну чем, в самом деле, угрожают ему эти Желтые Ручьи? Чего он боится? Не был он там, правда, давно - с прошлой осени не был. Прошлой осенью там сменили председателя колхоза. Сменили его еще при Капорове.

Вспомнив бывшего первого секретаря райкома Капорова, снятого с работы в начале истекшей зимы, Сергей Варфоломеевич уж совсем приуныл.

Рубашка прилипла к его спине. Он пошевелил лопатками, желая освободиться от ее липкого прикосновения. Хотел было снять пиджак, но побоялся: от воды тянет свежим ветерком, а у него недавно было воспаление легких.

Воспалением он болел как раз в ту пору, когда снимали Капорова. И Сергей Варфоломеевич был уверен, что его после болезни тоже снимут, поэтому он долго болел. Но его не сняли. Напротив, новый секретарь райкома в первые дни обласкал его, сказал: "Будем работать артелью, дружно".

Дружной работы, однако, не получилось.

При новом секретаре Сергея Варфоломеевича все чаще стали пощипывать на бюро райкома, стали подкапываться под него, как определила это его супруга Марина Николаевна.

И сейчас Сергею Варфоломеевичу, стоявшему среди волнуемого легким ветерком голого кустарника, казалось, что то недавнее время, когда они работали с Капоровым, утекло навсегда и бесследно, как вот эта вода, что бурлит под мостом, яростно ревет на камнях, на том месте, где затонул трактор, и несет на себе какие-то щепки, ветки и разный мусор.

Время, недавнее, невозвратное, представлялось теперь Сергею Варфоломеевичу добрым и милым, хотя тогда тоже были свои огорчения.

Нет, они с Капоровым никогда не бездельничали: они постоянно волновались. Но у них была какая-то очередность в работе. Они отводили кампанию, допустим, уборку, заканчивали ее, рапортовали и ждали новой кампании.

А теперь все требуется делать сразу. И никаких рапортов.

Никитин старается проникнуть во всякую щель.

Однако до Желтых Ручьев и Никитин пока не добрался.

И вот сейчас за все, что там увидит Перекресов, придется расплачиваться одному Сергею Варфоломеевичу.

Сергей Варфоломеевич все-таки решился снять пиджак, хотел почистить его, но только встряхнул, подержал в руках, потом накинул на плечи и почувствовал некоторое облегчение.

Неудобно, пожалуй, что он вот так в сторонке стоит, когда Перекресов разговаривает с рабочими МТС. Надо бы хоть спросить, кто это утопил трактор и какие меры предпринимаются, чтобы его вытащить.

Сергею Варфоломеевичу показалось, что он простоял тут, в кустарнике, целый час, хотя не прошло и пяти минут. Впрочем, никто не заметил, что он стоял в стороне. Мало ли зачем человеку требуется иногда отойти... Нет, все преувеличивает Сергей Варфоломеевич в своем странно подавленном состоянии.

Наклонившись, он подтягивает голенища сапог, просовывает руки в рукава пиджака, застегивает его как следует на три пуговицы ("Ничего, что жарко... не разжарит. Перекресов пока не снимает свой китель") и неторопливо, степенно подходит к рабочим.

- Чей это трактор? - показывает он на реку. - Битюгова? Вы смотрите, значит, опять Битюгов допускает черт те что. А ведь мы его, кажется, крепко предупредили прошлый раз на бюро. А где он сам?

- А кто его знает, - небрежно отвечает молодой рыжеватый парень.

Не глядя на председателя райисполкома, он садится на свою стеганую телогрейку, брошенную на прошлогоднюю траву, не без натуги снимает сапоги, разматывает портянки, потом расстегивает армейского образца брюки и, смеясь, скинув их, входит в холодную воду. То же самое делает второй парень, третий.

Под ногами у них, в воде, должно быть, скользкие, может, еще обледеневшие камни. Парни оступаются на камнях, подскакивают, хохочут, ругают какого-то Митьку Осетрова, утопившего трактор:

- Его бы самого тут окунуть, пестромордика!

Сергей Варфоломеевич подходит к Перекресову и повторяет те же самые слова о директоре МТС Битюгове. Но Перекресов молчит. Он внимательно смотрит, как полуголые парни работают в реке.

В руках у парней трос. Они укрепляют его в воде у невидимого трактора, вылезают на берег, прыгают на берегу, гогочут.

"Им, пожалуй, не так уж холодно, - поглядывает на них и Сергей Варфоломеевич. - Им это все равно что баловство".

А давно ли он сам был такой же молодой, как эти парни! И не боялся никакой простуды. Да он и сейчас еще не старый. Всего под сорок. Но все-таки...

Сергей Варфоломеевич опять было задумался о своей жизни, но вдруг увидел, что Перекресов и Григорий Назарович подняли сырую, мохнатую плаху и понесли ее на мост, где рабочие уже настелили несколько досок.

- Еще бы одну, вот с этой стороны, - показывает Перекресов. - И мы свободно проедем.

Сергей Варфоломеевич тоже поднимает мокрую, скользкую плаху, но она очень тяжелая. Он даже не думал, что она такая тяжелая.

- Давайте вместе, - берется за другой конец плахи рыжеватый паренек, только что вылезший из воды и натянувший сапоги. - Держите ее покрепче, а то она в случае чего придется мне прямо по ногам.

Но Сергей Варфоломеевич чувствует, что не удержит плаху, и в пояснице вдруг вспыхивает резкая боль. А надо удержать. Он кряхтит и напрягает все силы, будто в этой плахе сейчас сосредоточивается его главный жизненный интерес, будто по тому, как он донесет эту плаху, люди станут судить, годится ли он еще на что-нибудь.

На его счастье, к ним подбегает, весело блестя очками, Григорий Назарович. "Милый ты человек, - думает про него Сергей Варфоломеевич. Просто спас ты меня. Просто спас".

А Григорий Назарович, уложив на мосту плаху, бежит к жеребцу, вскинувшему голову и яростно заржавшему. Вот сейчас он встанет на дыбы, оторвется от телеграфного столба и умчится вместе с пролеткой, без седоков, в привольную степь, еще не зазеленевшую, но уже готовую зазеленеть.

Григорий Назарович отвязывает жеребца, похлопывает его ладонью под гривой и выводит к мосту.

6

Пролетка теперь свободно переезжает мост и катится по неожиданно хорошей, или, лучше сказать, по удовлетворительной дороге. Это, должно быть, сами колхозники из Желтых Ручьев ее наладили. А может быть, и не они. Тогда кто же?

Во всяком случае, Сергею Варфоломеевичу это пока неизвестно. Ему помнится только, что и тут, за мостом, дорога была всегда плохой.

До войны, задолго еще до войны, он сюда часто ездил. Не в пролетке, а верхом. У него тут девушка знакомая жила - Клавка Бескудникова. Бедовая девушка! Она уехала отсюда на строительство какое-то. Давно уехала. А он женился на другой, хотя любил Клавку. Но на Клавке он бы все равно не женился: уж очень бедовая она была...

Небо опять прояснилось. Солнце снова нагревало лакированную обшивку и бронзированные поручни пролетки.

Солнце теперь ярко осветило всю окрестность - и поля, и перелески, и дальше длинные холмы, под которыми, говорят, захоронены то ли татары, то ли другие чужеземцы, в древние времена пытавшиеся захватить эти земли.