Сон, ты влюбленных утешенье,

Хоть и бежишь от их очей;

Мужья тебя зовут для мщенья,

Но усыпляешь ты мужей.

Приходят к парижанам в гости

Сны в двери разные, поверь:

К влюбленным - в дверь слоновой кости,

К ревнивцам - в роговую дверь.

Мне снилось, Хлою я в объятья

Привлек, - и так был упоен,

Что, право же, не мог бы спать я,

Коль стал бы явью дивный сон

[Виктор Гюго "Во сне" ("Оды и баллады")].

Это напоминало Бертена и Парни, было не лучше и не хуже, чем у них. Что касается Академии, она требовала помпезных од, украшенных риторическими фигурами, апострофами и прозопопеями, насквозь пропитанных возвышенными чувствами, или же (предел академической фантазии) экзотических пасторалей, вдохновленных творениями Шатобриана и смутно их напоминавших. "Индианка Канады, подвешивающая к ветвям пальмы колыбель своего ребенка", и "Дочь Таити" были опытами Гюго в этом духе, стихотворной переделкой романа "Атала".

Вскоре он завязал отношения с Литературной академией в Тулузе, с которой еще была связана память о трубадурах и о Клеманс Изор, что придавало ей ореол старины, - она венчала поэтов, побеждавших на состязании, и под звуки флейт в награду за труды преподносила им золотые и серебряные фиалки, ноготки или амаранты. Эжен послал на конкурс "Оду на смерть герцога Энгиенского" и получил "ноготки из резерва". Молодые поэты чувствовали, что в капитолии Тулузы им оказывают более радушный прием, чем во дворце Мазарини. Виктор Гюго представил также "Оду о верденских девах", казненных во время Революции за то, что они появились на балу, который давали пруссаки; кроме того, он принял участие в конкурсе стихов на предложенную тему - "Восстановление статуи Генриха IV". До последнего дня он не смог взяться за перо, так как ухаживал за матерью, заболевшей бронхитом; больная приходила в отчаяние, что сын упускает случай выдвинуться, и тогда он за одну ночь написал оду:

Геройством равен ты Баярду, Дюгесклену,

Земному неподвластен тлену,

И чтит тебя весь наш народ.

Нерасторжимые с тобой нас вяжут узы,

С любовью этот дар приносим мы, французы,

Защитнику вдов и сирот.

Школьное упражнение, показавшее, однако, столь очевидное мастерство в употреблении александрийского стиха вперемежку с восьмисложником, в ритмическом равновесии мысли и стиха, что оно принесло поэту Золотую лилию - первую премию на этом конкурсе, где он одержал победу над многочисленными соперниками, в том числе и над Ламартином, который был старше его на десять лет. Член Тулузской литературной академии Александр Суме написал Виктору Гюго письмо, расхвалил его "прекрасный талант" и уже заговорил о "чудесных надеждах", которые он внушает французской литературе: "Если Академия разделяет мои чувства, то у Клеманс Изор не хватит лавровых венков для двух братьев-поэтов. Здесь, в Тулузе, у вас одни лишь поклонники, и им с трудом верится, что вам всего семнадцать лет. Для нас вы загадка, тайну которой знают лишь Музы..." Эта жеманная похвала исходила от писателя, известного не только в Тулузе, но и в Париже, - его даже именовали "наш великий Александр". Суме весьма любезно встречал начинающих поэтов. "В нем все дышало поэзией. Казалось, сердце его переполнено чувством любви к людям". В 1811 году (то есть в возрасте двадцати пяти лет) он получил большой Золотой амарант за свою "Оду на рождение Короля Римского". С переменой политического строя меняются и сюжеты. После возвращения к власти Бурбонов Александр Суме счел за благо удалиться на некоторое время в Тулуз и написать там оду "Хвала Людовику XVI". "Можно, - говорил он, - видеть в этом воздействие политических событий". Разумеется, можно.

Суме, только еще приспособлявшийся в ту пору к монархии Бурбонов, редко бывал в Париже, но у него были там друзья, с которыми он познакомил и Виктора Гюго. Он ввел его в дом крупного чиновника удельного ведомства Жака Дешана де Сент-Аман, любезного и образованного старика, при котором жили два его сына, оба поэты, - Эмиль и Антони Дешан. Вокруг них сложилась группа писателей примерно в возрасте лет тридцати - все они были буржуа, католики и монархисты. Среда обычная, но в ней много говорили о Гете, о Байроне, о Шиллере, о Шатобриане. Считалось, что Германия и Англия опередили всех в области литературы, так как Франция с 1789 по 1815 год занималась только войнами. В салоне Дешанов мечтали о новой поэзии, там всех волновали посмертно изданные произведения Андре Шенье, опубликованные Анри де Латушем; знатоки восхищались, находя в них совершенно новые ритмы и простоту интонаций, свойственную подлинной античности. К белокурому юноше, Виктору Гюго, люди, уже преуспевшие в литературе, относились, как он видел, серьезно, называли его "дорогой собрат". Он этому не удивлялся, ибо полон был спокойной веры в себя, которую дает сознание своей силы. В сентябре 1819 года, идя по стопам Шатобриана, напечатавшего в своей газете "Консерватор" статью о Вандее, юный Гюго, вандеец по матери, написал оду "Участь Вандеи" и дерзнул посвятить ее Шатобриану. У великодушного Абеля имелся приятель-типограф, ода была напечатана. Расходилась она плохо. Но в Париже о ней говорили.

Одна черноглазая девушка с волнением следила за быстрым взлетом своего друга. То была Адель Фуше. Как-то раз, когда они сидели вдвоем под высокими каштанами, она сказала ему: "У тебя, наверно, есть какие-нибудь секреты. И наверное, есть среди них самый важный секрет". Он подтвердил это. "И у меня так, - сказала Адель. - Ну вот, слушай: скажи мне свой самый важный секрет, а я тебе скажу свой". - "Мой важный секрет, - ответил Виктор, - это то, что я тебя люблю". - "И мой важный секрет - это то, что я тебя люблю", - повторила она. Разговор происходил 26 апреля 1819 года. Оба влюбленных были робкими и благоразумными созданиями, он - пылкий и серьезный, она - очень благочестивая. Любовь их оставалась невинной и от этого окрепла еще больше. "После твоего ответа, моя Адель, я не уступлю в храбрости льву".

Фуше провели лето в Исси, в окрестностях Парижа, Виктор иногда ездил туда вместе с матерью, а остальное время думал об Адели. "Сердечная склонность обратилась в неодолимое пламя". Зимою 1819-1820 года завязалась переписка. Виктор, читавший "Вертера" и "Рене", Тибулла и Катулла, переводивший любовные стихи Горация, горел втайне страстью, Адель, семнадцатилетняя буржуазка, получившая строгое воспитание, стыдилась своей любви, как "греха". Она была горда, что в нее влюблен молодой человек, уже стоявший на пороге славы, но стыдилась своих свиданий с ним и тайной своей переписки - бедняжка боялась родителей и духовника. В декабре 1819 года, когда Виктор принес ей поэму "Первые вздохи", написанную для нее, и попросил в обмен подарить ему двенадцать поцелуев, - она сначала обещала, потом стала торговаться и поцеловала его только четыре раза.