Но, надо сказать, отношения между людьми, обитавшими в госпитале, были далеки от идиллии. Например, меня поражала жестокость наших больных военнослужащих по отношению друг к другу. "Старики" избивали "молодых" до полусмерти - и это в больничной-то палате, где, казалось бы, все равны! Парнишка запомнился один. Только с того света возвратился - дизентерия, а тут его так избили!... В Ташкент полумертвого отправили. Вроде жив остался, но комиссовали. Что бы матери сказали - погиб при исполнении?.. И не поверила бы? Поверила бы....

Зарплатой получали ежемесячно 200-250 чеков, часто меняли их на местные афгани, мы их называли "афони", покупали на базарчиках и в дуканах (магазинах) овощи, фрукты, молоко и, вообще, все то, чего не было в чековых магазинах.

Она призналась, что часто снится Кабул, что окажись сейчас там, найдет любое знакомое место. Тогда это был, несмотря ни на что, мирный город. Люди своеобразные, со своими понятиями и обычаями, но открытые и добрые.

- Дуканщики все хорошо говорили по-русски. Если пришел с намерением сделать покупку, перевернут все на прилавке и складе вверх дном, чтобы клиент выбрал то, что по душе. И обязательно нужно что-нибудь купить, хотя бы мелочь какую, безделушку. Во второй раз ты уже гость, постоянный клиент. Руку к сердцу: "Ханум, заходи!..", чаем угостят.

Женщин видела и в парандже, а в основном одежда у них современная, но обязательно черные чулки, руки и шея закрыты. Ну и мы, советские женщины, уважая традиции, одевались примерно так же.

Вот интересный случай запомнился. Однажды, летним днем, выяснилось, что из нашего лагеря идет машина в город за покупками. Я выходная, как была в сарафане, так и села в автобус. Приехали, зашла в универмаг, вдруг кто-то меня ущипнул за руку, потом за другую. Смотрю - мужчины-афганцы. Укоризненно молча головой покачивают, мол, непорядок. Пришлось пойти в автобус одеться "потеплее".

Перебирая забавные случаи, Татьяна Викторовна оживает, исчезает, как мне кажется, вечная грустинка в глазах, а прежде чем рассказать о том, как довелось увидеть фрагмент "призыва" в местную армию молодых афганцев, долго смеется:

- Подъехала грузовая машина к дому, солдаты правительственной армии, сарбазы, заходят в дом, забирают молодежь, усаживают в кузов, идут за следующей партией. Те, которые в кузове, начинают перелезать через борта, разбегаются...

Внезапно, как очнувшись, вспомнив о чем-то важном и совсем не смешном, останавливается, вздыхает и говорит медленно и тихо (веселье уже не возвращается к ней до конца нашей беседы):

- У моей подруги был сын, - она смотрит на меня внимательно, наверное, пытаясь угадать, правильно ли я ее понял. И немного помолчав, продолжает: - Когда через два с половиной года я вернулась в Союз насовсем, этот мальчик еще маленький был. Помню, глажу его по головке, а матери его говорю: молись, чтобы Афган поскорее кончился. А вырос... война в Чечне...

- Как проводили будни, помимо работы? Читали, фотографировали. Телевизоров не было. Впрочем, однажды кто-то все же привез телевизор из воинской части, насмотрелись индийских фильмов да боевиков... В Союзе тогда еще этой ерунды не было... Вообще же, везде жизнь. Ведь даже на скудной почве что-то растет, движется по заведенным природой законам. Вот и из нашей четырехместной палатки - одна в Афганистане вышла замуж и уехала с мужем на родину, а вторая в двадцать два года умерла от дизентерии...

Признаться, планируя знакомство с Татьяной Викторовной Шибаевой, я надеялся получить ответ на вопрос, как женщины-добровольцы попадали на ту войну.

- Каждая из нас приезжала туда зачем-то или уезжала туда от чего-то. Как всегда и везде.

Я поспешил согласиться: действительно, ведь война - это тоже часть жизни.

- Да, - подтвердила она, уточнив по-своему, - всего лишь часть ее...

Трудно было по интонации уловить причину этого уточнения: "всего лишь" - как относительно малая и далекая часть прожитого и уже пережитого, или как упрек настоящему, сделавшему войну своей, уже настолько обыденной частью?

Я не задал своей собеседнице обычный свой вопрос: как она попала на Север, - посчитав его излишним и даже почему-то неуместным.

БЕЗ БАРЬЕРОВ

Он часто курит. Пожалуй, слишком часто для молодого человека, которому немногим более двадцати лет от роду. Признаться, после его рассказа даже трудно писать, что выглядит он еще моложе, - но это так. Где ранние морщины, резкость в движениях, горящий взгляд? - ничего этого нет. Одет строго, но просто, ровно причесан, несколько необычно для его ровесников короткие послушные волосы на пробор. Ничего необычного, если бы не руки, постоянно, хотя не быстро, "тасующие" два-три предмета - пачку сигарет, зажигалку, окурок.

Говорит, что трудно спать, бессонница, а если все же забывается, то ненадолго - просыпается от тяжелых снов. Приходится выпивать водки или коньяку. И это ему-то, который пару лет назад не знал, что такое выпить спиртного. Разве что на выпускном вечере...

Он был "положительным" учеником по понятиям учителей пангодинской средней школы номер два, и послушным ребенком в семье, доставлявшим родителям только радость. Поступил в Тюменский университет, там же "пришел к Богу", стал прихожанином общины христиан-евангелистов, принимал участие в мессионерских поездках по стране. Это, он полагает, был светлый период его жизни, когда она, жизнь, была наполнена ясным смыслом. С учебой что-то не заладилось, видимо от того, что подспудно чувствовал, что выбрал не ту специальность. Решил повременить со студенчеством, "созреть" для правильного выбора. Как и полагается по возрасту, пошел в армию.

Сергей Гордиенко после "учебки" служил командиром танка в одной из сибирских танковых бригад. До демобилизации оставалось полгода...

- В ночь со второго на третье января 1995 года нашу часть подняли по тревоге, повезли в Новосибирск. В военном городке построили, командование обрисовало ситуацию. Не знаю, наверное, не везде солдат спрашивали, хотят ли они в Чечню, только нам вот предложили: кто желает - шаг вперед... Конечно, я тогда не представлял, что это будет за война, какими будут методы ее ведения. Это сейчас "легко" анализировать, кого-то упрекать, кого-то оправдывать. Но в тот момент, когда я делал этот шаг вперед, я точно знал, что Чечня это Россия, а тот, кто нарушает целостность России - ее, а значит и мой, враг. Пусть мне докажут, что солдат в нормальной стране должен думать иначе! Да, есть в этой военной истории виноватые, но в одном уверен простой солдат ни в чем не повинен. На нем нет ни сраму, ни греха... Я опускаю в своих рассуждениях мародерство и жестокость к мирным людям - то, что в избытке имеется и в нашей повседневной "мирной" жизни... В каждом большом городе за сутки убивают несколько человек, и делают это не солдаты срочной службы и не боевики... И там - "шакалили" те, кто просто из подонков рода человеческого, не брезгующие "падалью", независимо от национальной и войсковой принадлежности.

В этот же день нам, кому предстояло лететь на боевую задачу (тогда еще никто не называл это войной), выдали оружие, переодели во все новое, накормили до отвала - никогда так не кормили... Дали политическую "вводную", генерал-ветеран вкратце рассказал, как нужно воевать в городских условиях. Это был тот недолгий период времени "чеченской" эпопеи, буквально часы, когда мы чувствовали, что нужны стране, армии. Больше, до самого "дембеля", такого не повторилось ни разу.

...В Кабардино-Балкарии, в военном перевалочном лагере, из вновьприбывших "сибиряков" сформировали команды, и на неопределенное время оставили не у дел, как показалось танкистам, практически забыли. Между тем, эшелоны периодически уходили в сторону Грозного. Экипаж послал Гордиенко, командира танка, к начальнику лагеря с просьбой: хотим определенности, отправьте нас. Офицер посмотрел на Сергея с грустным удивлением и сказал: ну, что ж, как раз экипажа в одной роте не хватает, собирайтесь.