- Ну, деятели, что-то у вас все на личности переходит, - сказал Лукашин. - Надо говорить по существу.

- По существу и говорить не о чем, - сказал Юпо. - Это все слова, Петя. Все значительно проще. Одни едут сюда за чинами, другие - за рублем, третьи - выполнять свой долг. Земли осваивать. Хорошо! Значит, надо. При чем же тут чувство? Я долг выполняю и буду служить, сколько потребуется. Но восторгаться, говорить: приезжайте, мол, сюда, потому что на кабана ходить интереснее, чем в Мариинку, - не стану. Это фальшь, извините.

- Можно подумать, деятель, что вы сомневаетесь в чьей-то искренности, сказал Лукашин.

- Не то, Семен Иванович, - вступилась опять Катя. - Просто надоела философия горожан, попадающих на лоно природы. Ах, море! Ах, тайга! А море, между прочим, соленое и мокрое. А в тайге комары водятся. Ну, мне пора! Извините, и так засиделась. - Она встала. За ней поднялся и Михаил.

- Мне проводник с вашего участка не нужен, - остановила она Михаила, но говорила, обращаясь к Воронову. - Спасибо за угощение. - И потом Зеленину: - Я, кажется, воспользуюсь вашим советом и перейду к вам в производственный отдел. Надо же чем-то и мне отблагодарить гостеприимного хозяина. Сделаю ему приятное. До свидания!

Она вышла, стуча каблучками.

- Извините, - сказал Воронов.

Он встал из-за стола, догнал Катю на лестнице и проводил ее до порога. Дальше она не позволила.

7

Вместе с горячкой дел нахлынула на участок и жара. В солнечные полдни от нагретой опалубки, от арматурных прутьев, от всего этого скопища железа и бетона исходил тягостный жар, и даже порывистый морской ветерок не приносил прохлады. Обычно непоседливые крикливые чайки в такие часы лениво покачивались на волнах. И когда глухие вязкие удары стального штыря в обрезок рельса, висевшего на углу конторы, возвещали обеденный перерыв, люди с наслаждением сбрасывали пропыленные рубахи, комбинезоны, обливались водой, ухали, притворно захлебываясь. Пищу привозили в термосах, разливали под открытым небом на столах, вынесенных из палаток и бараков.

Обычно в обеденное время Воронов, наскоро проглотив тарелку супа, уходил в бухту, заплывал далеко в море, потом загорал где-нибудь в укромном затишке.

Однажды, лежа за выступом скалы, он задремал; разбудили его резкие голоса споривших:

- Я тебе дело говорю, - убеждал хриповатый басок Семена. - Воронов прав - у нас лишние люди на объектах.

- Может, я тоже лишний? - зазвенел возбужденный тенор Михаила. - Может, и мне кельму взять и становиться на кладку домов? Так, что ли?

- Ты подожди, выслушай, - твердил Семен. - Посмотри как следует.

- Отстань!

- Давай сделаем, как прошу. Ведь пойми ты: двенадцать бетонщиков высвободим! На дома пошлем... Квартиры строить!

- Эх, Семен, Семен! Нам надо массивы бетонировать, а ты с чем носишься?

- А дома не надо?

- Все надо. Но ведь не это главное.

- Конечно. Особенно после того, как мистер Забродин себе собственный дом построил.

- Я не меньше твоего в палатках прожил.

- Скажи, чем хвастается! А я вот не хочу больше в палатке жить!

- Так заведи себе тещу с блинами и полезай на печь.

- А зачем мне теща? Может, я к себе жену хочу привести.

- Ну и приводи.

- Куда? В палатку?

- Слушай, жених! Ты что-нибудь про город Комсомольск слыхал?

- Например?

- Например, любителей мещанского уюта там презирали.

- А еще то, что там мерзли в землянках?

- Мерзли!

- А потом в сороковых годах мерзли в окопах?

- Было и такое.

- А теперь, в пятидесятых, ты предлагаешь мерзнуть в палатках? Прямо сплошная Антарктида. Да, энтузиаст ты с довольно однообразным воображением.

- А ты нытик.

Семен коротко хохотнул:

- Эге! Просто я хочу, чтобы люди не располагались на каких-то биваках и не занимались всякими штурмами. Время теперь не то. Не штурмовать, а работать надо и жить.

- Кончай философию! - неожиданно предупредил Михаил.

- Чего это Катерина сюда идет? - спросил Семен. - К тебе, что ли?

- Наверно, Воронова ищет. Хочет проститься, - тоскливо ответил Михаил.

Воронову стало не по себе: вставать теперь - неловко перед ребятами. Оставаться - Катя может найти... Еще хуже! Она и в самом деле взяла расчет - уходила в производственный отдел.

Сегодня она все ходила вокруг конторы, видимо, хотела наедине поговорить с Вороновым. Но он все время просидел в конторе в окружении то десятников, то экспедиторов... Он избегал этого прощального разговора, еще сцену какую-нибудь разыграет. И теперь он решил притвориться спящим, может, не найдет. А так выйдешь - и тут как тут: "Здрасте... я вас давно ищу"...

- Ты чего не уехала? - спросил ее Семен. - Обеденные машины уже ушли.

- Ей карету надо... - сказал Михаил. - С принцем на запятках.

- И запряженную двуногими ослами, - подхватила Катя.

- Да что в самом деле? Иль обходной лист не подписали? - спросил опять Семен.

- Какое тебе дело? - ответила Катя. - Я вот, может, с Мишей хочу побыть наедине. В укромном местечке... Отвернитесь! Видите, я раздеваюсь.

- Хоть донага, - сказал Семен и пошел прочь, грохая сапогами.

- А чего ты по сторонам смотришь? - спросил Михаил. - Или ждешь кого?

- А ты чего не раздеваешься? Или боишься?

- Пожалуйста! Как тебе угодно. Я тень души твоей.

- Какая несуразная тень!

- Это я заморился, - Михаил скинул майку и заботливо осмотрел свои крупные выпирающие ребра. - От любви сохну.

Катя залезла на скалу и оглядывала дальние извивы бухты, не догадываясь, что тот, кого она искала, лежит тут же, в пятнадцати шагах, за выступом.

- Ну что, не видать его... в "тумане моря голубом"? - спросил Михаил.

- Кого это?

- Ну, этот самый... парус одинокий.

- Давай сюда... Погляди - во-он он...

- Я за тобой и в небо поднимусь.

- А вот посмотрим, как ты летаешь, сокол небесный. Лови! - Катя прыгнула, вытянувшись ласточкой, с отвесной скалы. А через минуту, вынырнув, потряхивая блестящей, черной от воды головой, позвала его: - Ну, что же ты?

Михаил набрал побольше воздуха, угрожающе надул щеки, потом вытянулся во весь свой длинный рост и выбросил из руки камень.

- Подходящая высота, - произнес он, прислушиваясь к падению камня и, кряхтя, медленно стал спускаться вниз; потом поплескался возле берега и вылез за Катей.

- Какой ты все-таки трусливый, - сказала она пренебрежительно.

Михаил произнес миролюбиво:

- Выражайся точнее: благоразумный. Мне нельзя прыгать с большой высоты потому, что я руководитель. Мне положено занимать высоты, а не прыгать с них.

- Ну, будь здоров, руководитель!

- Подожди.

- Что еще?

Он подошел к ней, взял ее за руку и заговорил иным тоном:

- Зачем ты себя унижаешь?. Почему бегаешь за ним? Ну кто он тебе? Что он такого сделал?

- Ах вон ты что? Хорошо, я тебе отвечу... У него есть совесть и мужество. Хотя бы для начала... Он не хочет мириться с бараками, например.

- Барак! А что такое барак с общественной точки зрения? - перебил ее Михаил опять шутовским тоном и назидательно ответил: - Барак - это временная трудность.

- Может, пояснишь, что сие значит?

- Пожалуйста! Представь себе, что один человек любит другого, но открыться пока не может. Вот это и есть временная трудность. Сейчас одни страдания, а впереди - блаженство.

- Боюсь, что такому человеку придется долго ждать.

- Э-эй! Лукашин приехал!.. - закричал кто-то от конторы.

- Ладно, мы еще поговорим о показной храбрости и о трезвости, - сказал Михаил. - А сейчас пошли в контору. Начальство ждет.

- Торопись... не то вдруг чего подумают, - ответила насмешливо Катя, удаляясь.

Через несколько минут вышел из своей засады Воронов.

"Скажи ты на милость, она еще и в делах разбирается... Тоже следит", подумал он.