- Куда же вы? - спросил Воронов.

- Я в город по дороге не хожу: пыльно, а я, видите - в новых туфлях. Она внезапно рассмеялась. - У вас такой вид, будто вы босиком остались. Пойдемте! Здесь не колется. - Она протянула руку.

Воронов взял ее и крепко пожал:

- Пойдемте!

Тропинка нырнула в густые заросли лещины. Воронов шел впереди, отводя от лица мягкие податливые ветки с молодыми липкими листочками. Пахло нежным с горчинкой запахом распустившихся листьев и парным сыроватым духом раздобревшей весенней земли.

- Вы, должно быть, Михаила искали? - спросил Воронов, стараясь этим разговором смутить свою не в меру смелую спутницу.

- Нет.

- Гм. Хороший он парень.

- Жидковат.

Воронов засмеялся и все с большим любопытством смотрел на Катю.

- Это не беда. Возмужает.

- Не в том смысле. Характером жидок. Клонится, как березка на ветру... То к Лукашину, то к Синельникову. А может быть, и к вам потянется, если вы окажетесь достаточно устойчивым. Если сами не погнетесь.

- Ого! Что же здесь, погода бурная?

- Всякое бывает.

- Вы говорите так, словно в управлении работаете.

- А я там и работала... старшим нормировщиком.

- А теперь?

- У Михаила сварщицей.

- Отчего же в прорабстве оказались?

- Видите ли, рука у меня слишком тяжелая. Носила я наряды на подпись к главному. И однажды ему захотелось поцеловаться. Ну я и отпечатала ему поцелуи из пяти пальцев на щеке. Пришлось переучиваться на сварщицу.

Они вышли на прибрежный откос, спустились к морю и пошли неторопко по галечной отмели вдоль самого приплеска.

- Откуда вы приехали? - спросил Воронов.

- Из Красноярска, от тетки сбежала.

- А где же родители?

- Мать умерла, отец в войну погиб.

- А что же тетка?

- Добрая душа. Все хотела меня устроить, как она говорит, по торговой части. А мне вот море нравится... - Катя усмехнулась. - Только с берега.

Она вдруг тоненько, заливисто запела:

Волны знают, волны говорят: вернется...

И оборвала песню на высокой ноте:

- Глупо все это. Никто ничего не знает. - Посмотрела на Воронова. - У вас нет одышки?

Воронов оглушительно захохотал:

- Зачем это вам понадобилась одышка?

- Так. Может, придется бежать от вас.

- Ну, брат, от меня не сбежишь.

- Я это и раньше заметила.

- Что?

- Что вы самоуверенный.

- А вы мне нравитесь.

- Целоваться не будете?

Воронов прислонил ладонь к щеке и покачал головой.

- Тогда пойдемте вон за ту скалу. Там бухточка есть маленькая. В ней по вечерам дельфины рыбу ловят.

Вход в бухточку преграждал высокий и острый выступ скалы; черный и гладкий, лоснящийся от воды, гранитный гребень, словно лемех, разваливал набегавшие на него волны. Они сердито шипели, отступая, пузырились крупной рыхлой пеной, таявшей на галечной отмели, и снова набегали, покрывая блестящую гальку, и лезли по черным бокам неподатливого утеса.

- Ого! Тут, брат, не прыгнешь. Давайте перенесу. - Воронов потянулся к Кате; он был в сапогах.

- Посторонитесь! - Катя отвела руку Воронова и отошла на несколько шагов от скалы.

- Раз, два, три... - Она считала волны и отшатывалась при каждом шумном ударе. - Оп-ля! - Катя рванулась по мокрой галечной отмели вслед за отползавшими пенистыми бурунами и в одно мгновенье оказалась за скалой.

Воронов побежал за ней, но следующая волна настигла его на полпути, упруго ударила в ноги, обдавая холодными брызгами. Он зашатался, потеряв равновесие, и еле устоял на ногах.

"Что за глупости я вытворяю! - с досадой подумал Воронов. - Занимаюсь каким-то нелепым ухаживанием... И еще недоставало искупаться..."

Он отряхивал с себя воду и хмуро исподлобья смотрел на смеющуюся Катю.

- О, какой вы сердитый! Идите сюда, здесь сухо. - Она сидела на высокой отмостке из булыжника, выложенной чьей-то заботливой рукой. - Вот сюда! И давайте глядеть на море. Только не говорите. Ничего не говорите...

Воронов зябко передернул плечами, накинул плащ и сел на камень в ногах Кати. Она сидела рядом, обхватив ноги и уткнувшись подбородком в колени, сжалась в комочек и казалась совсем маленькой, худенькой. Но смотрела она строго, сведя брови, и ее большие серые глаза были совсем черными от расширенных зрачков. И нечто властное, повелительное исходило теперь от нее, точно все, что она делала, было очень важным, необходимым; и Воронов подчинился этому и стал смотреть на загустевший в сумеречной хмари горизонт, и оттого казавшийся совсем близким, на темнеющее с каждой минутой море, все выше и выше обманчиво поднимавшееся в тяжелое облачное небо. Где-то у выхода в залив стоял сторожевой корабль, заметный только по кормовым огням. Вдруг оттуда взметнулась зеленая ракета; она быстро осветила низкие сизые облака и, словно оттолкнувшись от них, долго падала, печально угасая.

Воронов следил за ракетой с каким-то странным чувством; ему показалось на мгновение, что все это он когда-то уже видал: и тусклое холодное море в этом дрожащем изменчивом свете, и далекий расплывчатый кораблик с красными огоньками... И она, сидевшая рядом, тоже была тогда, давным-давно, с ним. И тогда он испытывал такое же томительное чувство светлой и легкой грусти...

Он потянулся к Кате, взял ее руку - прижался к ней щекой. Ее шершавая рука была холодной и вялой. Он прикоснулся к ней губами и начал осыпать легкими поцелуями.

Катя резко отдернула руку и встала.

- Зачем вы это делаете?

- А?! Извините, я пошутил, - Воронов пожал плечами и вдруг понял, что сказал совсем не то.

Катя вскинула голову.

- Спасибо за шутку.

Быстрым упругим поскоком, словно кабарга, она полезла по высоченному глинистому откосу.

- Куда же вы?

Она обернулась и сказала, прищуриваясь:

- Я тоже хочу пошутить.

Воронов кинулся за ней:

- Подождите, Катя!

Он хватался за какие-то кривые корявые ветки кустарников, разбивал сапогами податливые глинистые комья, спотыкался и лез на четвереньках, стараясь догнать ее на откосе. И в тот момент, когда он уже поравнялся с ней и до вершины оставалось всего шагов пять, тонкая черная березка, за которую Воронов ухватился, выдернулась с корнем. Он, широко раскинув руки, опрокинулся на спину и покатился по откосу. Когда он наконец задержался, зацепившись за кустарник, и посмотрел наверх, то увидел на самой вершине утеса смеющуюся Катю.

- Подождите меня!

Она приветливо помахала рукой. Но когда Воронов вылез на откос, ее уже не было. Он пытался кричать - безответно. Несколько минут он простоял неподвижно, ожидая, что Катя появится откуда-нибудь из-за темной стены кустарника, прислушивался, но ни хруста веток, ни шороха сухой прошлогодней травы - тишина. Лишь тоненько и насмешливо позванивала заряночка, словно дергала балалаечные струны: "Динь-динь, трень-брень набекрень".

- Подходящая шутка, - произнес Воронов вслух и пошел напрямую на эту темную таинственную стену, по-медвежьи подминая хрупкий кустарник, обдававший его горьковатой свежестью.

Плутал он долго и только к полуночи пришел в Нахаловку. Возле забродинской избы он тщательно обтер глинистые следы на плаще, на брюках, на сапогах и после этого постучался в дверь.

3

Через несколько дней Воронов принимал отдельное прорабство Михаила, которое находилось на отшибе, в строящемся рыбном порту. Пока что на месте будущего порта рыбников стояло полдюжины дощатых бараков да возле самой кромки моря маленький слип - несколько рельсовых путей, уходящих под воду, на которых неуклюже громоздились высокие, с двухэтажный дом, деревянные ящики - опалубка под будущие массивы-гиганты.

Бухта была с обрывистыми скалистыми берегами.

- Интересный здесь профиль работ, - говорил Воронову главный инженер Синельников, статный, моложавый, с черными усиками, с карими подвижными глазами. - Пирсы будем строить, да еще из массивов-гигантов, скалу убирать... Подземные склады. Жилищное строительство. Словом, здесь целый участок. Ну как, справитесь?