— Без лести говоря, Иафет, ты совершенно похож на человека хорошего общества, — сказал мне Тимофей.

Флита улыбнулась и сказала мне то же, и я наконец убедился в этом. Взяв шляпу и перчатки, я вышел с Тимофеем, чтобы заказать ему ливрею и платье для Флиты.

Выходя на улицу, я заметил, что забыл платок, и вернулся за ним. Хозяйка, увидев настоящего господина, щеголя, можно сказать, сейчас явилась ко мне с учтивостями и предложениями, не узнавая меня, пока я не улыбнулся. Это мне было чрезвычайно приятно. Наконец мы отправились и зашли к другому портному. Войдя в его лавку, я старался казаться значительным человеком и не обманулся. Меня встретили низкими поклонами.

— Мне бы хотелось заказать ливрею для этого молодого человека, который взялся служить мне. Но так как мне невозможно дожидаться, потому что я остаюсь в городе на некоторое время, то нет ли у вас готовой?

Ливрея была сейчас же выбрана, и я приказал ее на следующий день в назначенный час принести к себе.

Потом я зашел к швее и велел, чтобы она пришла в трактир снять мерку с девочки, которую я отдал в пансион, говоря, что платье ее было забыто в дороге. На четвертый день все было кончено. Я нашел хороший пансион, который содержала какая-то вдова. Цена в нем была очень умеренная — двадцать фунтов стерлингов в год. Я отдал за полгода вперед и отнес к банкиру пятьдесят гиней, взяв с него расписку в верности платежа содержательнице пансиона. Предосторожность эту я принял, потому что если бы я сам обеднел, то Флита все равно бы имела достаточное содержание на три года. Когда мы расставались, она горько плакала, и я насилу мог отцепить ее ручонки от шеи. Мне казалось, что я покидал драгоценнейшее для меня на свете. Все было готово к отъезду… Но Тимофей не надевал еще своего нового платья. Странно было видеть в ливрее того, кто сидел со мной за столом и был на одинаковой ноге. И так как в маленьких городках всегда множество сплетен, то мы, как для себя самых, так и ради Флиты, отложили переодеванье Тимофея до приезда в Лондон.

Простившись с хозяйкой, которая наверное отдала бы деньги, заплаченные за квартиру, только бы узнать, кто мы, мы взяли наружные места в дилижансе и к вечеру приехали в столицу.

Я описал подробно все эти мелочи для того, чтобы показать, как можно шагнуть из одного состояния в другое.

Но я пропустил одно очень важное происшествие, которое случилось вечером за день до помещения Флиты в пансион. Разбирая вещи в моем чемодане, я увидел подарок Натте, сделанный ею на память Флите. Я развернул бумагу и нашел в ней большую коралловую цепь, оправленную в золото, в которой хотя было менее золота, нежели кораллов, однако по пробе золота можно было судить, что она стоила дорого. Флита надела ее на шею и задумалась несколько минут.

— Иафет, — сказала она, — я видела эту цепь прежде, и, как мне помнится, я ее носила. Она, как старый друг, припоминает мне прошлое, и я уверена, что при ней много воскреснет воспоминаний минувшего детства.

— Постарайся припомнить, Флита, все, что можешь, и сообщи мне завтра.

— Не стоит стараться, потому что тогда я ничего не узнаю. Когда мое воображение силится удержать какой-нибудь предмет, то он, как нарочно, ускользает, и тогда все напрасно. Нет, лучше я дам волю мечтам моим… Быть может, они сделают более. Прощай, Иафет!

Она пошла спать, а я стал любоваться цепью и придумывать обстоятельства, по которым она досталась Мельхиору. Мне тотчас пришло в голову, что цепь могла быть на шее Флиты, когда ее украли от родителей, которых она нам поможет отыскать. Это была не простая обыкновенная цепь, хотя и отличалась грубой обработкой. Видно было вещь, выделанную людьми не искусными в деле, и с которою далеко не могла равняться ценность материала, на нее употребленного; вообще трудно бы было найти другую ей подобную.

На следующее утро Флита была слишком расстроена для того, чтобы рассуждать о вчерашнем. Однако я спросил ее, не вспомнила ли она чего-нибудь.

— Нет, — ответила она, — потому что я проплакала всю ночь, думая о нашей разлуке.

Я советовал ей носить цепь постоянно на себе и беречь ее; но уехав, сожалел, что не взял ее с собой, а потому и решил сделать это в первый мой приезд к Флите, утешая, однако, себя тем, что она, смотря на нее, вспомнит что-нибудь для меня любопытное.

Продолжая путешествие, я спросил одного сидевшего возле меня в дилижансе, какое самое модное место в Лондоне, где бы молодой человек мог остановиться. Он рекомендовал мне Пиаццу в Ковент-Гарден, и я последовал его совету, приехав в столицу. Выбрав хорошенькие комнаты, я заказал легкий ужин. Стол был накрыт. Тимофей явился в своей ливрее и казался очень смешным в новом наряде. Когда же мы оставались одни, то оба хохотали над своей барской прихотью.

— Не правда ли, Тимофей, это славная штука? Но сядь со мной и помоги мне допить бутылку вина.

— Нет-нет, сударь, если вы позволите, то я лучше буду делать то же, что и прочие мои собратья, — ответил Тимофей. — Оставьте только бутылку на подносе, а там уже я поделюсь и с вами и с нею, как должно. Притом, может кто-нибудь войти нечаянно, и какое получит мнение о господине, видя его за одним столом со слугою? Мы оба должны выдержать характеры. Меня на кухне совсем замучили вопросами: кто вы, как ваше имя, откуда едете, чем занимаетесь и прочее… Я ответил, что вы заканчиваете давно начатое путешествие по материку земному, а фамилию вашу переврал так, что и сам не вспомню.

— Зачем же ты это сделал?

— А затем, что вы и сами не знаете настоящего вашего имени.

Но туг разговор наш был прерван мальчиком, принесшим письмо на серебряном подносе.

— Вот письмо, сударь, адресованное Г. И. Н. по возвращении его из путешествия, — сказал мальчик, — и я думаю, что оно вам.

— Оставьте его, — ответил я небрежно. Мальчик положил письмо на стол и ушел.

— Странно, — сказал я Тимофею, — письмо это наверно не ко мне адресовано, а между тем заглавные литеры моего имени и моей фамилии. Может, кто-нибудь подслушал на кухне твои рассказы, заметил мою фамилию и теперь просит поделиться деньгами, думая, что я сорю ими.

— И я думаю то же, но прочитайте, однако; мы увидим, что оно запое г.

— Но если я распечатаю, то стыдно будет отослать его назад. Не лучше ли оставить, как оно есть?

— Если это только вас беспокоит, предоставьте на мое попечение, я знаю, как отделаться от этого народа.

— О, как приятно быть богатым и получать просьбы!

Я распечатал письмо, в котором находилось еще одно, адресованное на другое имя; первое же заключалось в следующих словах:

«Дорогой племянник!

— Браво, сударь, браво! — вскричал Тимофей. — Вот вы уж нашли дядю; наверное, скоро отыщете и отца. Читайте-ка дальше!

Не полагаясь на верную доставку писем в чужие края, я дал тебе только легкий очерк открытий последнего года. Теперь же, зная, что ты остановился в Пиацце, я посылаю запечатанное письмо на имя господина, Мастертона, от которого ты получишь пакет, заключающий описание всего того, что было сделано во избежание ошибки, если ты приедешь во время моего отсутствия.

Безо всякого сомнения, дело может быть замято, и я надеюсь, что осторожность, с какой мы поступили, тебе понравится. Словом сказать, я делаю все, чтоб только не запятнать чести нашей фамилии.

— Я всегда думал, что вы хорошего происхождения, — заметил Тимофей.

Я бы хотел, чтобы ты последовал моему совету и остался инкогнито, в противном случае внезапное твое возвращение наделает много шуму и произведет бездну подозрений и догадок.

Долгое твое пребывание в Геттингенском университете и потом путешествие заставили забыть твою наружность, а я между тем могу представить тебя в обществе как сына моего друга. Потому-то и назови себя каким-нибудь именем, только не Смитом и не Броуном. Это слишком низкие и пошлые фамилии. По получении письма адресуйся в мой дом, Порт-Ленд-Сквер, и напиши, что такой-то приехал. Если меня не будет или письмо твое не застанет меня, то пиши в замок Ворчестер, где оно непременно найдет меня, и я, получив его, тотчас же к тебе явлюсь.