Я сел за стол и написал миледи письмо следующего содержания:

«Леди Мельстром!

Я так озадачен и испуган тем состоянием, в которое вы были приведены моей неучтивостью, что не нахожу слов для извинения. Дело в том, что, пересматривая отцовские письма, я нашел между ними многие и от Варендера, в которых он говорит о связи его с молодой девушкой хорошей фамилии, о сыне, которого он от нее имеет, и о средствах, какими он мог бы отыскать его. Рассмотрев еще раз подпись, я нашел, что фамилия обольщенной им девушки очень похожа на вашу, и ее можно было принять за вашу, написанную с ошибками. Но теперь я разуверился в этом, узнав от вас лично обстоятельства прежней вашей жизни. Итак, неосторожный поступок мой непростителен. Но что могу я вам сказать после этого? Упасть к вашим ногам и просить снисхождения за мое безрассудство есть единственное средство. Завтра утром я оставляю Лондон и не осмелюсь явиться обратно до тех пор, пока вы, утушив ваш справедливый гнев, не напишите мне несколько слов великодушного прощения, которым облегчите совесть вашего покорнейшего слуги

Ньюланда»,

— Вот, Тимофей, — сказал я, отдавая ему письмо, — отнеси это госпоже Мельстром. Я пишу ей здесь о таких вещах, за которые она, как умная женщина, не должна ссориться со мною, хотя я не очень уверен в ее дружбе.

Тимофей ушел и вскоре возвратился с ответом.

«Поступок ваш совершенно безрассуден, и мне бы должно было не пускать вас более в дом Вы почти убили меня, и я через вас принуждена теперь лежать в постели. В другой раз рассматривайте получше то, в чем хотите уверять кого-нибудь. Об извинении я подумаю, и когда вы возвратитесь в Лондон, то можете придти ко мне и узнать ваш приговор. Сецилия не знала, что делать, увидев меня в таком положении. Бедная девушка! Она так любит меня; с ней я, кажется, никогда не в состоянии расстаться… Впрочем, она вам кланяется.

С. Мельстром».

— Это лучше, нежели я ожидал, Тимофей, и теперь я тебе скажу, что намерен делать. Гаркур говорил мне, что у него будет много гостей, и я думаю, мне все рав-но в городе или в деревне топтать землю, а потому в пятницу я обедаю у Мастертона, в субботу поеду к Флите, во вторник или в среду отправлюсь с Гаркуром к его отцу, где, как он говорит, очень рады будут меня" видеть. Но что ты узнал хорошего, Тимофей?

— Эйвинг сказал мне, что он только что получил письмо от вашего корреспондента, который желает знать, о здоровье девочки. Я ему сказал, что она совершенно здорова. Эйвинг оставил письмо на столе, и я прочитал на штемпеле: «Дублин».

— Дублин! — повторил я. — Хотел бы я знать, кто этот Мельхиор. Постараюсь поскорее получить от него письмо.

— Да ведь, сударь, я еще не закончил. Эйвинг сказал, что корреспондент желает знать, позаботились ли вы о воспитании девочки. «Да, — ответил я, — ее воспитывают, как нельзя лучше».

«В пансионе ли она? » — спросил меня Эйвинг.

«Она там все время, пока мы живем в Лондоне».

«А в каком месте этот пансион?»

Не будучи уверен, надобно ли ему на это отвечать, я сказал, что не знаю.

«Но ты не знаешь, в Лондоне ли она, или нет?» — продолжал он.

— «Почем мне знать; я к нему поступил, когда она была уже отдана в пансион.

«Но разве он никогда к ней не ездит?»

«Кажется», — ответил я.

«Значит, ты ничего не знаешь или не хочешь сказать Но брал ли он тебя с собою?»

«Нет».

«Послушай, любезный, мне надо знать, в каком она пансионе, и если ты мне скажешь, то я заплачу тебе за это».

«А сколько вы мне дадите?»

«Более, нежели ты думаешь — десять фунтов».

«Это совсем другое дело. Мне кажется теперь, что я видел адрес письма, которое мой барин писал».

«А, а! — ответил Эйвинг. — Странно, как деньги возбуждают память. Впрочем, я сдержу свое слово, скажи мне адрес, и вот тебе десять фунтов».

«Но я боюсь, чтобы мой барин не сердился за это», — ответил я, как будто не желая ему сказать

«Как узнать ему? Притом, тебе надобно служить очень долго, чтобы получить десять фунтов сверх жалованья.

«Это правда, — ответил я, — но дайте деньги, а я вам напишу адрес».

Он дал мне обещанный банковский билет, а я написал ему адрес: «Мисс Джонсон у мистрисс Липскомб, содержательницы пансиона в Кенсингтоне». Кажется, это пансион тот, возле которого мы проходили, идя к Аубрей-Вейт. Да, я не забыл этого имени, потому что читал его двадцать раз. Вот и банковский билет, который я выручил законным образом.

— Ты говоришь, законно, Тимофей?

— Да, очень законно, потому что обманывать тех, которые сами хотели обмануть, весьма похвально.

— Я не согласен с тобою, Тимофей, хотя Эйвинг и справедливо потерял деньги, которые назначил для обмана. Хотел бы знать, почему Мельхиор хочет узнать ее адрес, не спрашивая меня? Верно, он подозревает меня в каких-нибудь дурных замыслах…

— Об том и я уже думал, возвращаясь домой, и мне кажется, ему хочется опять взять ее к себе.

— Я тоже полагаю… и очень рад, что ты не сказал Эйвингу адрес. Теперь, зная это, я буду стараться, чтобы не открыли, где моя Флита.

— Я хочу, сударь, извлечь из всех этих обстоятельств то заключение, что если бы вам служил простой лакей, то, верно бы, он променял ваши выгоды на десять фунтов, да не только в одном этом случае, но и во многих других. Я же поступил очень благоразумно, взяв на себя обязанности слуги.

— Я это совершенно чувствую, дорогой мой Тимофей, — ответил я, пожимая ему руку, — будь уверен, что если мне повезет, то я по-братски с тобою поделюсь, ты меня знаешь.

— Да, я вас знаю и уверен в этом, и охотнее стану служить вам, нежели первой знатной особе в государстве. Я на эти десять фунтов куплю часы, которые будут мне напоминать, как выгодно молчать в некоторые минуты.

Я доказал законность завещания майора, что стоило мне немалых хлопот.

Дом майора был хорошо отделан снаружи и меблирован внутри. Живя с ним вместе, я занимал нижний этаж, а он — верхний. Общая комната у нас была одна столовая, в которой, впрочем, мы очень редко вместе обедали. В подвале дома находились лавки, которые были отдаваемы внаем за сто фунтов в год. Не имея нужды жить пышно и занимать оба этажа, я отдал второй за шестьдесят фунтов.

Продав все ненужное из имения Карбонеля и заплатив тысячу фунтов лорду Виндермиру, я остался обладателем трех тысяч фунтов наличными деньгами, с которыми я не знал на что решиться, представляя себе бездну восторженных планов. Я попросил в этом совета у Мастертона и рассказал ему, что у нас случилось с госпожой Мельстром. Это его очень рассмешило.

— Ну, мистер Ньюланд, у вас странный род помешательства. Одержимый желанием отыскать отца, вы принялись за лорда Виндермира, потом за епископа и, наконец, за вдовствующую супругу лорда. Надобно сознаться, что жизнь ваша оригинальна, и счастье покровительствует вам не на шутку. Вы, не сделавшись подобием майора в таких летах, составили уже себе большой круг знакомств; вы вступили в свет, не имея ничего, а теперь владеете состоянием, которое делает вас независимым, и успели уже в короткое время уплатить тысячу ливров, которых от вас не требовали… Одно мне только не нравится, что вы вступили в свет, покрыв себя мишурой, то есть заставив думать всех, что вы богаты, когда на деле совсем наоборот.

— Этого я не утверждал положительно.

— Согласен; но и не противоречили этому из выгод или из своей цели, что все равно. Хотите ли вы, чтобы мнение о вашем богатстве еще более распространилось?

— Я не знаю, что и сказать; если бы я стал уверять, что у меня ничего нет, то подумали бы, что майор разорил меня, между тем как все, что имею, я получил от него.

— Это, может быть, и очень справедливо, по если вы попали под мою и лорда Виндермира протекцию, то я непременно хотел бы, чтобы вы сделались честным человеком вполне. Готовы ли вы снять вашу маску и явиться перед светом в настоящем виде?