Я тогда простился с Катериной и поцеловал ее, чему она нимало не противилась. Слезы у нее текли ручьем, когда я уходил. Мак-Шен посмотрела в окошко, и, не видя никого, благословила меня, и мы простились.

Ночь была совершенно темная, так что я принужден был идти ощупью или ползти, не видя ничего перед собой. В каждой руке я держал по заряженному пистолету. Наконец подумал, что вышел на большую дорогу. Но жестоко ошибся. Обманутый темнотой и кружась во все стороны, я пошел к Моунт-Кастлю. Когда я выбрался из огородов и домов, то стал яснее различать предметы. Пройдя около четырех миль, услышал лошадиный топот и вскоре увидел возле себя двух всадников.

— Не в Д… ли ведет эта дорога? — спросил я их.

Два путешественника помолчали некоторое время, потом стали что-то говорить шепотом. Глухой голос ответил мне, что я не ошибаюсь. Я пошел далее, радуясь, что не обманулся, и думая о том, куда едут эти два человека в такое время. Через десять минут я опять услышал топот лошадей и тогда вообразил, что это, верно, разбойники, которые хотят меня ограбить. Я взвел курки пистолетов и ожидал их со страхом, решившись не даром отдать свою жизнь.

Но, кажется, они не приближались более, потому что шум становился тише. Через полчаса я приплел к двум дорогам и не знал, которую из них выбрать. Тут я опять начал прислушиваться, но все уже затихло, и я смотрел вокруг себя, не увижу ли чего-нибудь, по чему мог бы выбрать дорогу. Я повернул налево и, наконец, пришел к ручейку. Моста не было, а ночь была слишком темна, чтобы различать камни, высунувшиеся из воды. Я только что выбрался на половину ручейка, как вдруг получил удар сзади. Я обернулся, но меня опять ударили, и так сильно, что я упал без чувств в воду.

Когда я опомнился, то увидел, что нахожусь в совершенной темноте: куда я попал, никак не мог придумать. Голова моя кружилась, все мысли были спутаны. Наконец я привстал на минуту, но усилие было слишком велико, я опять упал и остался в одеревенелом состоянии. Потом постепенно опять стал приходить в себя и присел. Я заметил, что лежу на постели, которую составляли две охапки соломы. Я протянул обе руки, но они не встретили никакого препятствия, я раскрыл зажмуренные глаза и ничего не мог рассмотреть, все оставалось в прежней темноте. Тогда встал, опять протянул руки и, сделав пять или шесть шагов, выбрался из соломы и наткнулся ощупью на стену. Пройдя футов двадцать, я почувствовал что-то деревянное; шаря руками, я узнал, что это дверь; обойдя кругом стену, я нашел на противолежащей стороне винные ящики; идя далее, я пришел опять к соломе, на которой лежал. Не было сомнения, что меня положили в старый погреб; но что за погреб, я не мог постичь. Я лег опять на солому, стал думать, но думы эти не могли меня утешить, и я уверился, что нахожусь во власти Мак-Дермота, или Мельхиора, в этом я почти и не сомневался. Но голова моя слишком болела, чтобы я мог долее мыслить, и через полчаса впал в состояние одеревенелости, или в какой-то сон, который попеременно представлял мне лица Мак-Дермота, Катерины, Мельхиора и Флиты. Долго ли я находился в этом положении, не могу сказать, но помню, что я пробудился от огня, который светил мне прямо в глаза. Я вскочил сейчас же и увидел Мельхиора в его цыганском платье, в том, в котором видел его в последний раз

— Так это вам я обязан всем этим? — спросил я.

— Нет, — ответил Мельхиор, — но, служа здесь, я узнал вас, когда вы были принесены без чувств. Я взялся быть тюремщиком, чтобы помочь вам

Я понял, что это была чистая ложь, но, подумав немного, увидел, что лучше на время скрыть свои чувства.

— Чей же это замок, Мельхиор? — спросил я.

— Сэра Генри де Клер.

— Но за что он так жестоко со мной поступает?

— Это я вам могу объяснить: потому что участвую в деле. Помните девочку, которую вы взяли с собой от меня? Она должна быть теперь где-нибудь у вас.

— Да, но это нужно знать лишь вам и никому более.

— Правда, но я должен был ему сказать, где Флита, а от вас узнал только, что она жива и здорова Этим он не удовольствовался, потому что семейные обстоятельства заставляют его взять девочку к себе, и это послужит ей в пользу. Он узнал, что Флита его родственница, и, вероятно, захочет сделать ее своей наследницей.

— Прекрасно, Мельхиор; но зачем же он не писал об этом и не объявил мне своего желания и права над нею как родственника? За что же он со мной так обходится?.. Потом, каким образом узнал он, что девочка у меня? Ответьте, Мельхиор, на эти вопросы, и тогда, если можете, говорите далее.

— Я отвечу сначала на последний. Он узнал имя ваше от меня. Потом случилось, что его знакомый встретил вас на пути в Ирландию. Потом один человек видел вас на постоялом доме и донес об этом. Сэр Генри человек злой, имеющий здесь царскую власть. Он решился захватить вас и держать до тех пор, пока не отдадите ребенка. Вы помните, что не хотели дать ее адреса поверенному. Раздраженный этим, он решился расправиться с вами своим судом.

— Ну, он будет сожалеть о своем поступке со мной, если здесь есть законы.

— Есть законы в Англии, но здесь их очень мало, и те не повредят сэру Генри. Никакой полицейский чиновник не решается приблизиться на расстояние пяти миль к замку, потому что за это он поплатится жизнью, и сэр Генри никогда не выезжает отсюда. Вы в его власти, и все, что он от вас требует, это чтобы вы ему дали адрес ребенка. Этому вы не можете противиться, потому что он ее ближайший родственник. Если вы согласитесь, то я уверен, что сэр Генри за это наградит вас и будет вашим всегдашним другом.

— Надобно подумать, — ответил я. — Я слишком дурно себя чувствую, чтобы долее продолжать разговор.

— Этого-то я и боялся, потому и выпросил с вами свидание.

Мельхиор поставил свечку на пол, вышел и запер двери. Осмотрев окружающие меня предметы, я удостоверился в моих предположениях. Меня посадили в погреб, который давно был без употребления. Мельхиор вскоре возвратился со старухой, которая несла с собой ящик и шайку воды. Она обмыла меня, перевязала раны, потом вышла, оставив ящик.

— Вот вам пища и питье, — сказал он. — Но, мне кажется, лучше исполнить требования сэра Генри, нежели оставаться в этой ужасной яме.

— Положим, хоть и так, Мельхиор, но позвольте мне задать вам несколько вопросов. Как вы сюда попали и где Натте? Каким образом вы так унизились, что, оставив цыган, служите сэру Генри де Клер?

— Несколько слов растолкуют вам это. Я провел буйную молодость, и теперь, говоря откровенно, моя жизнь в его руках. Я не смел не явиться к нему по его требованию, и он теперь держит меня здесь.

— А Натте?

— Она со мной и здорова, хотя не совершенно счастлива в теперешнем ее состоянии; но что делать? Сэр Генри сердит, опасен, неумолим, я не смею его ослушаться. Советую вам, как другу, согласиться на его желание.

— Об этом надобно подумать, — ответил я. — Я не из тех людей, которых легко принудить. Чувства мои к сэру Генри вовсе не миролюбивы, и, сверх того, как мне знать, что Флита родственница его?

— Иафет, больше я ничего не могу сказать вам. Желал бы только, чтобы вы скорее выбрались из его рук.

— В таком случае, можете вы мне помочь?

— Не знаю.

— Значит, вы не тот Мельхиор, которого я прежде знал.

— Мы все подчинены судьбе. Долее я не могу здесь оставаться. В ящике вы найдете даже свечи, если не желаете быть в потемках. Прежде завтрашнего дня, я думаю, мне нельзя будет к вам прийти.

Мельхиор вышел, запер за собой двери, и я предался опять моим думам.

Может ли быть, чтобы Мельхиор говорил правду? Немного подумав, я увидел, что все это была ложь, что он сам сэр Генри де Клер, и я нахожусь в его власти. Чем может это кончиться? Сердце мое трепетало, когда я смотрел на место моего заключения.

— Как легко будет меня тут убить, если ему это понадобятся, — подумал я. — Никто не проведает о моей участи.