– Мне кажется, что понятие абсолютной истины чрезвычайно важно, как путеводная звезда, пусть воображаемая, но ведущая по нужному курсу... – в подслеповатых глазах профессора, обрамленных массивными линзами очков, появился слабый интерес.

– А зачем вам все это? – неожиданно спросил Бэнг. – Ну, существует некая абсолютная истина. Ну, скажем, она никому недоступна. Тогда как же она может стать путеводной? А если нет, тогда в чем смысл ее существования? Мы, люди, – всего лишь операционные системы. Пусть с чувствами, переживаниями... Но все же просто куклы, механизмы, принимающие информацию и выдающие ее обратно. Зачем нам абсолютная истина? Возьмите истину аналитическую, имеющую место тогда, когда приписываемое предмету свойство содержится в самом его понятии. Или истину синтетическую – когда приписывание этого свойства требует внесения дополнительной информации. Это полезные виды истины, которыми удобно оперировать. Разглагольствования же об абсолютной истине, возможно, предмет и занимательный, но, увы, бесполезный.

– То есть вы предлагаете измерять понятия мерой их полезности и отметать бесполезные или пока бесполезные с общепринятой точки зрения? Не ставите ли вы барьер, преграду развитию человеческой мысли? – возразил профессор.

– Ну, не я же эти барьеры установил... – хитро прищурился Бэнг. – Возьмите хотя бы понятие мериксумуса.

– Извините... А что это? – растерялся профессор.

– Да ничего... Я только что придумал это слово. Но, следуя вашей логике, раз я его придумал – значит, оно существует... Желаете, чтобы я дал ему определение? Извольте...

– Пожалуй, не стоит... ведь это бессмысленно...

– Бессмысленно в той же мере, как и утверждение, что если абсолютная истина имеет определение, то она не может не существовать. В таком случае мы натыкаемся на понятие «существование»... Темная история... Ведь «существование» неразрывно связано с реальностью, а реальность – это продукт того, что может быть воспринято нашими органами чувств, нашим сознанием, наконец... Но то, чего нет, или пусть даже и есть, но о существовании чего мы не предполагаем, разумно принять за несуществующее.

– Согласны ли вы, что понятие истины достаточно важно само по себе для того, чтобы возникла необходимость точно определить его?

– С этим трудно не согласиться, – кивнул мистер Бэнг.

– Итак, скажем, что истина – это некая характеристика, обозначающая степень совершенства мысли либо высказывания, позволяющая считать его познанием или знанием, – заученно отчеканил профессор.

– В каком философском словаре вы вычитали такое определение? – насмешливо уточнил мистер Бэнг.

– А вас не удовлетворяет такое определение? Впрочем, я сам пишу эти словари... – несколько раздраженно ответил профессор.

– Нет, не удовлетворяет, – резко произнес Бэнг.

– Почему?

– Вы пытаетесь преподнести мне решение уравнения, оставляя в ответе сплошные неизвестные.

– Отчего же?

– Посудите сами... «Совершенство мысли». Теперь нам нужно дать определение совершенства, и тут нам потребуется «истина». Видите, в чем проблема? Нельзя определять неизвестное через неизвестное, и в конце концов через самое себя...

– Чем ближе к истине, тем совершеннее... – неуверенно пояснил профессор.

– В том-то и дело... Слова, слова, слова... А суть ускользает. А дальше вы, кажется, еще сказали «знание». Опять же, что есть знание, как не нечто, наиболее приближенное к истине? Вот и получается, что ваше с виду стройное и столь стандартное определение не выдерживает критики... Это все равно, что я определю свой мериксумус через какой-нибудь суммерикус... Много ли вам это даст?

– Ну, в таком случае, вы опять лишаете человечество возможности дать определения самым основным понятиям, – возразил профессор и принялся разглядывать ряды книг. Книги в кабинете Бэнга были повсюду. Здесь он в основном держал свои коллекции энциклопедий. Кроме книжного шкафа, содержавшего первое издание Британики конца восемнадцатого века и относительно свежее издание ее же 1999 года в 33 томах, кабинет заполняли стеллажи с французскими и немецкими энциклопедиями.

– Отчего же? Если сделать необходимые оговорки, то определения вполне можно дать... – вернул профессора к разговору мистер Бэнг.

– Ну, давайте скажем проще... Истиной может называться само знание (само содержание знания) или сама познанная действительность. Противоположными истине понятиями являются понятия лжи и заблуждения, – задумчиво произнес профессор.

– И снова мы никуда не сдвинулись... – улыбнулся Бэнг.

– Я начинаю понимать... Мне кажется, я знаю, какое определение вас удовлетворило бы... – внезапно просиял профессор.

– Неужели?

– Да... А что, если я добавлю такую оговорку: истиной, в человеческом понимании...

– Вы совершенно правы... – обрадовался Бэнг. – Однако тогда уж позвольте мне... Истиной, в человеческом понимании, является знание, то есть некоторая информация, приобретенная в определенный момент развития человека, группы людей или человечества в целом, информация, проявляющаяся упорядоченностью выводов, основанных на анализе импульсов, поступающих от органов чувств или внутренних импульсов, возникающих в мозгу человека. Сравнивая эти индивидуальные выводы с выводами, полученными другими людьми, человек принимает знание о явлении или предмете как истинное или ложное.

– Но тогда, согласно вашему определению, если все мы видим, что солнце садится в море, то это и является истиной... – не унимался профессор.

– Совершенно так... – неожиданно согласился Бэнг. – До тех пор, пока ваши уши не услышат или глаза не прочтут, что другие люди, опять же, пользуясь теми же органами чувств, оснащенными хитроумными приборами, утверждают, что виденное вами погружение дневного светила в море – есть заблуждение, иллюзия... Вот вам и противоположные истине понятия – понятия лжи и заблуждения. Всякое определение должно ссылаться на человека, его органы чувств и мыслительный процесс. В противном случае мы рискуем все время бродить вокруг да около, как это и происходит с философией тысячелетие за тысячелетием.

– Но мне кажется, что ваши оговорки подразумеваются сами собой?

– Дорогой профессор... Пусть так... Хотя это не совсем так. Человек склонен забывать относительность своей точки зрения...

– Ну, другой-то нам не дано... Точнее, нет доказательства, что точка зрения может быть иной... – снова возразил профессор.

– В этом-то и коренится проблема... – хитро улыбнулся Бэнг. – Если вы нашли кошелек, а его законного хозяина рядом нет, это еще не значит, что кошелек – ваш. Определение истины без указанных оговорок используется как общая категория, в частности как религиозное, философское, научное логическое понятие. В науках и философии используются самые разнообразные критерии истины. В логике, для которой истина является одним из преимущественных предметов изучения, такими критериями считаются непротиворечивость и логическая правильность. В некоторых религиях таким критерием зачастую является божественное откровение... А там уж недалеко и до костров с еретиками...

– Так вы отметаете кантовские «вещи в себе», то есть стороны предметов и явлений, недоступных нашему разуму? – угрюмо уточнил профессор.

– Отчего же... Я просто рассматриваю мир как «вещь в себе», с некоторыми его участками, которые доступны нашему анализу. Кант был весьма радикален для своего времени, а я вполне скромен для своего... Вообще следует быть очень осторожными именно с определениями основных понятий. Это как если немного ошибиться в начале пути, а в результате приходишь совсем не в то место, куда собирался... Основные определения и есть такие начала, – Бэнгу снова стало скучно.

– Нужно признать, что Парменид, который один из первых, или, по крайней мере, как вы любите уточнять, – насколько нам известно, один из первых ввел философское понятие истины, использовав его как антитезу понятию «мнение». Таким образом, основным критерием истины признавалось постоянство, – продолжил профессор.