Мир не мог возникнуть без Логоса. Логос нужен для создания мира. Вот два тезиса, из которых исходит мысль Оригена. И к ним полемическая необходимость добавляет третий: Сын есть вечный, безначальный Бог. Но как можно доказать совечность Логоса вечному Божеству, если Логос — лишь инструмент для создания нашего мира? Бог вечен, а наш мир — нет. Мог ли Отец родить Сына без нужды в миротворении? Бог не совершает ненужных действий. И если Логос нужен лишь для творения мира, но при этом Логос все же совечен Отцу — значит, у Отца всегда была необходимость в миротворении. Если Логос был всегда — значит, Бог всегда был Творцом.

А если Бог по сути Своей есть Творец, то Он не может быть без мира. Не потому, что Он и мир — одно, а потому, что сущностным свойством Бога является быть Творцом и Вседержителем. Но чтобы быть Творцом и Вседержителем — перед лицом Бога всегда должно быть то пространство, к которому могла бы быть направлена Его творческая и правящая мощь. А если Бог всегда был Творцом, а наш мир был не всегда — значит, прежде создания нашего мира тот же Логос создавал иные миры, а после конца нашей вселенной Он должен будет вновь и вновь творить новые мироздания. «Обыкновенно нам возражают и говорят: если мир начал существовать с известного времени, то что делал Бог до начала мира? Ведь нечестиво и вместе с тем нелепо называть природу Божию праздной или неподвижной… Мы же скажем, что Бог впервые начал действовать не тогда, когда сотворил этот мир, но мы верим, что как после разрушения этого мира будет иной мир, так и прежде существования этого мира были иные миры» (О началах. III, 5, 3).

Именно из идеи Бога как Творца, как деятеля и любви Ориген заключает к бесконечной последовательности миров. Ориген живо ощущает Бога как Творца и Промыслителя, Божественная любовь открывается ему как любовь к миру — и он полагает, что этой творческой мощи и любви нельзя ставить пределов.

Ответ Оригена явно поспешен: из верного тезиса о том, что Логос необходим для творения мира, он заключает, что только для этого Он и необходим Отцу. Ошибка Оригена в том, что его суждение противоречит евангельскому возвещению о том, что Бог есть Любовь. Любовь же не может видеть в том, кого любит, лишь инструмент. Родители не рождают детей лишь как средство для получения пособия или в качестве средства для обеспечения спокойной старости. Мы не знаем тайны Божией Любви. Но полагать, будто личностное Бытие Отца дало Свою божественную природу еще двум Личностям — Сыну и Духу — лишь из чисто инженерных соображений (чтобы было, кого посылать в мир) — значит недостойно думать о Боге и о любви. Более апофатическое богословие приходит к мысли, что Бог не существенным образом есть Творец, что Он есть любовь в самой Троичности. Ему есть, Кого любить вне времени и вне творения. Любовь Отца, Сына и Духа самодостаточна. И потому нет оснований считать, будто именно потребность в любви подвигла Бога создать мир. Равно как и нет оснований считать, что единичность нашего мира ограничивает Любовь Бога.

Для более последовательного философского мышления открывается, что у Бога все же нет и не может быть необходимой связи с миром. Бог не обязан творить относительный мир. Он ничем не понуждается к акту творчества. Нет такой необходимости, которая тяготела бы над Абсолютом и диктовала бы ему те или иные действия. Поэтому для cв. Василия один из смыслов библейского повествования о том, что небо и землю Бог сотворил «в начале», состоит в указании на то, что лишь в незначительной степени Бог есть Творец, лишь несущественным (для Него) образом: «в показание, что сотворенное есть самая малая часть Зиждителева могущества» (Беседы на Шестоднев, 1). Бог остался бы Богом, если бы не стал Творцом. Предположение Оригена о том, что Богу для того, чтобы именоваться Богом, то есть Владыкой и Творцом, надо всегда иметь тварь под Своей творящей и правящей десницей, оказывается нарушением основ мистико-апофатического богословия, поскольку оно является попыткой конкретно-положительного определения Божества.

Так что я никак не могу понять, в чем видит глубокую логичность оригеновской системы известный советский философ М. Б. Туровский, который зачем-то начал писать о патристике. По его мнению, «Ориген-диалектик мыслил последовательно. Он не остановился перед признанием того, что если Бог создает миры из ничего, такое творение есть непрерывность. Другими словами, творение Богом мира извечно, а миров бесконечное множество. Церковь затем отвергла этот логичный тезис Оригена» [201]. Ни малейшей логики здесь как раз нет. Если творение мира Богом из ничего есть чудо, есть акт чистейшего волюнтаризма, есть ничем не обусловленное действие воли, то из этого следует, что эта воля совсем не обязана проявлять себя в создании бесконечной вереницы миров. У Бога и мира нет никаких необходимо-обязательных отношений. Мир держится в бытии чудом Божественного решения. И это решение совсем не необходимо вытекает из природы Божества. То, что мир создан из ничто, означает и то, что он создан не из нужды Бога в нем. Может быть, Марку Борисовичу кажется, что учение Оригена «логично» потому, что доктрина о непрерывном творении вереницы миров есть в средневековой иудейской традиции. Но логика христианской мысли никак не требует того, чтобы чудо миротворения было тиражируемым [202].

Впрочем, из ложной посылки Ориген приходит к верному выводу: Сын совечен с Отцом. Так подтверждается логический закон, гласящий, что «из лжи следует все что угодно» (то есть из ложных посылок может быть получен не только ложный, но и верный результат). Но кроме истинного богословского вывода Ориген из своих посылок получает попутно еще и ряд вполне недоброкачественных заключений.

Из его предположения о том, что Бог обязан творить всегда, проросли все те особые мнения Оригена, которые и опорочили его имя в церковной памяти. У христианского мыслителя появляются «эпикуровы чередующиеся миры» (Иероним. Апология против Руфина. 1, 6). Но если есть много следующих друг за другом миров — логично предположить, что в историю каждого из них Бог вселяет одних и тех же персонажей. Зачем создавать новые души, если прежние еще не вполне исполнили свой долг?

Здесь действительно появляются предпосылки для теории реинкарнаций. И все же запомним, что на этот путь Ориген вступает не под влиянием гностиков, но в полемике с ними. Как остроумно подметил П. Милославский, «мысль о душепереселении у Оригена является в его рассуждении таким результатом, которого он, по-видимому, не ожидал и сам, а был принужден допускать его только по требованию логической последовательности своей системы» [203].

Следующее гностическое убеждение, оспариваемое Оригеном — это представление о том, что Бог-Демиург (невежественный бог-неудачник) создавал некоторые существа изначально злыми. Между людьми потому и проходит расовая граница: есть люди чисто плотские, есть душевные, а есть духовные (они же есть подлинные гностики). Не человек сам выбирает свое будущее. Каким он создан — таким и будет.

Но Ориген убежден в радикальной свободе человека. Более того, он остаивает и традиционно церковное убеждение в том, что свобода присуща не только человеку, но и ангелам — в том числе сатане. Не своей природой человек увлекается ко злу. Не своей природой сатана склонился к богоборчеству. И там, и там был акт свободы, акт насилия над благой природой. В гностической системе Валентиниана диавол считался носителем изначально злой природы. Он не свободно склонился ко злу, и потому не имеет свободы отказаться от зла. Ориген же настаивает, что природа диавола благая, а падение его связано со свободной волей. Но, полемически увлекаясь, он приходит к выводу, что свобода падшего ангела столь велика и неущербна, что сатана сможет некогда покаяться и спастись (см. Иероним. Апология против Руфина. 2, 19 [204]). Слова ап. Павла о том, что некогда «последний же враг истребится — смерть» (1 Кор. 15, 26) Ориген понимает так, что речь идет об истреблении диавола. При этом, по его мысли, «истребление последнего врага, конечно, нужно понимать не в том смысле, что погибнет его субстанция, созданная Богом, но в том, что погибнет расположение и враждебная воля, происшедшая не от Бога, но от него самого. Значит, он будет истреблен не в том смысле, что уже перестанет существовать, а в том, что не будет врагом и смертью, потому что нет ничего неисцелимого для Творца» (О началах III, 6, 5).