И вот Лайдань отправился в Вэй и пришел к Кун Чжоу. Прежде чем высказать свою просьбу, он поприветствовал Кун Чжоу с вежливостью слуги и предложил ему в дар свою жену и детей.

— У меня есть три меча, — ответил Кун Чжоу. — Ты можешь взять любой, но ни один из них не может убить кого угодно. Позволь сначала рассказать о них. Первый зовется «хранящий Свет». Смотри на него — и не увидишь, взмахни им — и не поймешь, где он. Когда им рубишь врага, тот даже не замечает, как меч проходит сквозь него. Второй меч называется «принимающий Тень». Если всматриваться в него в час утренних сумерек, как раз перед рассветом, или повернувшись спиной к солнцу, можно разглядеть нечто, но понять, что это меч, — невозможно. Третий меч зовется «закаленный Ночью». Днем видна его тень, но не его блеск, ночью можно видеть его блеск, но не видно его формы. Коснувшись тела, он рассекает его с треском, но рана тут же затягивается; враг чувствует боль, но на лезвии не остается крови. Эти три сокровища хранились в нашей семье тринадцать поколений, и никто ни разу не воспользовался ими. Их держали в ларце, с которого даже печать не снята.

— И все же осмелюсь попросить у вас последний, — сказал Лайдань.

Тут Кун Чжоу вернул ему его жену и детей, постился с ним семь дней и вечером седьмого дня, преклонив колена, вручил ему третий меч. Лайдань дважды простерся ниц, взял меч и поспешил домой.

И вот Лайдань с мечом в руке отправился к Вэй Хэймао. Улучив момент, когда Вэй Хэймао лежал пьяный у окна в своем доме, он трижды рассек его мечом от шеи до пояса, а тот даже не проснулся.

Лайдань решил, что Вэй Хэймао мертв, и побежал прочь, но у ворот встретил сына Вэй Хэймао и трижды рубанул его, рассекая воздух. Сын Вэй Хэймао только спросил с улыбкой:

— Почему ты так странно махнул рукой?

Лайдань понял, что этим мечом нельзя убить человека, и, тяжко вздыхая, пошел домой.

Когда Вэй Хэймао проснулся, он крикнул сердито жене:

— Ты оставила меня, пьяного, непокрытым. Теперь у меня ломит поясницу!

А его сын сказал:

— Недавно приходил Лайдань, встретился со мной в воротах, трижды махнул на меня рукой, и у меня тоже заныло все тело, а конечности онемели. Он одолел нас!

Когда чжоуский царь My пошел походом на западное племя жун, те поднесли ему железный кинжал и холст, не сгорающий в огне. Кинжал был длиной в один вершок и восемь дюймов, красного цвета, сделан был из закаленной стали и резал яшму, точно глину. А холст, когда его нужно было постирать, бросали в огонь, отчего он принимал цвет огня, а вся грязь с него сходила. Вынув из огня, его стряхивали, и он становился белым как снег.

Наследник престола думал, что таких вещей в мире не существует и рассказы о них — чистый вымысел. А Сяо Шу сказал:

— Как самонадеян Хуан-цзы! Как упрям в своих заблуждениях!

Глава VI. СИЛА И СУДЬБА [45]

Сила сказала Судьбе:

— Разве могут твои заслуги сравниться с моими?

— Какие же у тебя заслуги перед вещами и в чем они превосходят мои? — спросила Судьба.

— Я, Сила, способствую долголетию или недолговечности, успеху или неудаче, знатному или низкому положению, богатству или бедности.

— Пэнцзу умом не превосходил Яо или Шуня, однако же прожил восемь сотен лет, — ответила Судьба. — Янь Юань был отнюдь не менее способным, чем большинство людей, а умер восемнадцати годов от роду. Конфуций не уступал в добродетели владыкам уделов, а они заставили его терпеть нужду на рубеже царств Чэнь и Цай. Иньский царь Чжоу отнюдь не превосходил благонравным поведением трех казненных им советников [46], однако же восседал на троне. Цзи Чжа не имел знатного титула в У, Тянь Хэн захватил власть в царстве Ци. Бои и Шуци умерли с голоду на горе Шоуян, а семейство Цзи было богаче Чжань Циня. Если все это в твоей власти, то почему ты дала одному долгую жизнь, а другому — короткую, почему позволила негодяю торжествовать, а добродетельному мужу — терпеть неудачу, дурному человеку — богатеть, а хорошему — жить в нищете?

— Если дело обстоит так, как ты говоришь, то у меня действительно нет заслуг. Но тогда не ты ли управляешь вещами в этом мире?

— Хоть я и зовусь Судьбой, могу ли я управлять чем-либо? — ответила Судьба. — Прямое я подталкиваю, кривое сдерживаю. Долгая или короткая жизнь, неудача или успех, высокое или низкое положение, богатство и бедность случаются сами собой. Что я могу знать об этом?

Бэйгун-цзы сказал Симэнь-цзы:

— Мы с тобой ровесники, однако люди помогают тебе. Мы из одного рода, но люди уважают тебя. Мы выглядим одинаково, но люди любят тебя. Мы говорим одинаково, но люди слушают тебя. Мы действуем сообща, но люди доверяют тебе. Если мы вместе поступим на службу, то повышение получишь ты. Если мы вместе будем пахать землю, то разбогатеешь ты. Если мы будем вместе торговать, то выгода достанется тебе. Я одеваюсь в грубый холст, живу в соломенной хижине и хожу пешком, а ты носишь узорчатую парчу, ешь лучшее просо и мясо, живешь в доме с высокими стропилами и ездишь в колеснице, запряженной четверкой лошадей. Дома ты пренебрегаешь моим обществом, при дворе не скрываешь своего высокомерного отношения. Прошло уже много лет с тех пор, как мы не ходим друг к другу в гости и не выезжаем вместе на прогулку. Не потому ли, что, по твоему мнению, встречи со мной — ниже твоего достоинства?

— Я и сам не понимаю, в чем тут дело, — ответил Симэнь-цзы. — Но что бы мы ни предпринимали, ты терпишь неудачу, а я добиваюсь успеха. Не говорит ли это о том, что мне дано больше, чем тебе? Однако же тебе хватает дерзости заявлять, что ты во всем подобен мне.

Бэйгун-цзы не нашел что ответить и отправился домой в раздумье. По дороге он встретил Дунго-цзы, и тот спросил его:

— Куда это ты идешь такой согбенный, такой пристыженный?

Бэйгун-цзы рассказал ему обо всем.

— Я помогу тебе поправить дело, — сказал Дунго-цзы. — Пойдем-ка к нему вместе.

Дунго-цзы попросил Симэнь-цзы объяснить, отчего он так унизил Бэйгун-цзы, и тот повторил то, что уже говорил Бэйгун-цзы.

— Когда ты говоришь, что вам дано неодинаково, ты имеешь в виду лишь различие в природных дарованиях, — сказал в ответ Дунго-цзы. — Я же говорю сейчас о различии другого рода. Бэйгун-цзы одарен добродетелью, но обделен удачей, ты одарен удачей, но обделен добродетелью. И то и другое дается не людьми, а Небом, однако ты гордишься тем, что одарен удачей, а Бэйгун-цзы стыдится того, что одарен добродетелью. А это означает, что вы оба не понимаете естественного положения вещей.

— Довольно, уважаемый! — воскликнул Симэнь-цзы. — Я больше не буду так говорить!

Когда Бэйгун-цзы возвратился домой, одежда из грубого холста стала казаться ему такой же теплой, как шуба из лисьего меха, обыкновенные бобы — столь же вкусными, как рис и просо, его соломенная хижина — красивой, как дворец, его грубая арба — изящной, как экипаж с узорами. До конца своих дней он был безмятежен, не задумываясь о том, кто на свете знатнее его, а кто нет.

Гуань Чжун и Баошу Я были добрыми друзьями и вместе жили в царстве Ци. Гуань Чжун служил царевичу Цзю, а Баошу Я — царевичу Сяобо. Циский царь был щедр, и дети царских наложниц пользовались его милостями наравне с детьми царицы. Многие опасались смуты, и царевич Цзю бежал в Лу, сопровождаемый Гуань Чжуном и неким Шао Ху, а царевич Сяобо бежал в Цзюй, и Баошу Я последовал за ним.

Позднее царский внук Учжи поднял мятеж, в царстве не стало государя, и оба царевича вступили в борьбу за престол.

Сражаясь с Сяобо на дороге в Цзюй, Гуань Чжун попал ему стрелой в пряжку халата. Когда же Сяобо взошел на престол в Ци под именем Хуань-гуна, он заставил людей Лу убить своего брата Цзю. Шао Ху по этой причине покончил с собой, а Гуань Чжуна заточили в темницу.