На Фанконе-91 захожу во двор клуба, где проходили мероприятия, вижу до боли знакомое лицо, подаю руку:

— Привет!

Ни имени-фамилии, ни откуда человек, не помню, но точно встречал то ли на Интерпрессе, то ли на Аэлите, может еще где.

— Привет! — раздается в ответ.

— Как дела?

— Да нормально. А ты как?

Короче, треплемся минут двадцать и вдруг соображаю, что это Анатолий Вассерман из одесской команды знатоков, естественно, лицо по любимой телепередаче мне знакомое. Оказалось, что он старый друг Вершинина.

На Волгаконе со спиртным было туговато, магазины тогда работали лишь до девяти. А посидеть по душам, в тесной компании хотелось. Мы с Вершининым, после трудных переговоров, купили у швейцара гостиницы бутылку водки на троих (с одним рижским писателем, которого я больше никогда не встречал; Копти, по-моему, его фамилия). Не хотели больше никого видеть, да и самим едва в самый раз. А куда пойти, если толпы гуляют по номерам?

Сидим у Вершинина, в темноте, якобы никого в номере нет. Постучат-постучат, уйдут. Общаемся шепотом, но — здорово, даже спорим о чем-то. Вдруг кто-то чересчур настойчивый попался. Лева нашел выход: расстегнул рубаху, выдернул подолы из брюк и приоткрыл дверь:

— Извини, друг, я не один…

— Понял, Лева, все понял, наслаждайся дальше. Зайду завтра…

Кстати, через несколько лет я воспользовался схожим приемом против самого Вершинина.

Лев Рэмович, повесть которого на Интерпрессконе-97 с отрывом всего в несколько голосов уступила вещи Успенского, был очень расстроен этим обстоятельством и, усиленно залив горе в баре, начал плакаться всем в жилетку, задавая риторический вопрос: «Почему?»

Признаться, обычно искрометный и обаятельный Вершинин в тот день порядком всех утомил. И когда на фуршете я увидел, что Лев Рэмович шатающейся походкой, но целенаправленно направляется ко мне, я не выдержал и шепнул стоявшей рядом Татьяне Приданниковой: «Спасай!». Она мгновенно обняла меня и, когда Лев Рэмович появился рядом, томно-непередаваемым голоском, перед этим чмокнув меня в щеку, протянула:

— Потом, Левочка, потом… Не видишь — мы заняты?

В лохматых восьмидесятых моя сестра ждала возвращения мужа после длительного рейса и хотела побаловать его пивком. Стоят они с мамой в огромной очереди у пивточки среди мужиков и, когда до окошка остается несколько человек, пиво кончается.

— Не могли побольше разбавить, тогда бы и нам хватило! — в сердцах заметила мама.

В феврале девяносто четвертого года я жил один на квартире жены и заканчивал «Наследника Алвисида». Приехал Бережной — стали жить вдвоем. Он купил билет на Севастополь — уезжать дней через семь. Я ему говорю:

— Проверь билет.

— Да все нормально! — в ответ.

Накануне отъезда еще раз намекаю:

— Серега, посмотри билет!

Смотрит: поезд не на завтра, а через час. Я тогда был крайне поражен его разгильдяйством. Потом привык.

Один из моих близких друзей, Александр Кирсанов, как-то сказал:

— Давным-давно хочу раздобыть брелок в форме луны — с пятнами морей и всем прочим…

— Зачем?

— А, что б когда тоскливо, поднять в руке над головой, уставиться на нее и завыть…

В армию, как известно, ниже метра пятидесяти не берут. Когда я служил в учебке, был у нас в роте казах — Дивлят, маленький такой, метр пятьдесят один, по русски еле-еле, как и все они, говорил.

Однажды я был вместе с ним в наряде по кухне, в посудомойке. Тринадцать человек в десяти огромных квадратных раковинах метают миски от одного к другому, шум-звон. Вдруг наступает тишина и все оборачиваются в сторону — там, почти влезши в огромную повернутую на бок пятидесятилитровую кастрюлю, чистит ее Дивлят. И в тишине отчетливо звучат слова:

— Билядь, ебиний сентиметер!

Году эдак в семьдесят шестом, когда книги по талонам за сданную макулатуру продавали, собственными ушами в книжном магазине слышал, как подошла бабушка и, глядя в бумажку, спросила продавщицу:

— Девушка, есть ли у вас книги А.Дюмы «Граф мотоциклист» и «Королева морга»?

Истинная правда. Потом додумали «Двадцать килограмм спустя».

Синицын круто гордился, что в восьмидесятых годах пил пиво с Гарри Гаррисоном, когда тот приезжал в Москву, а я все шутил, что жутко ему завидую, даже в «Оберхаме» что-то по этому поводу писал.

На Страннике-97 был Шекли. Мы пили пиво, отмечая премию Вершинина, две бутылки я взял с собой в столовую на обед. Стол на шестерых — Чертков, Тюрин, Етоев и я. Только разливаем пиво по фужерам — входит Шекли с женой, а свободные места лишь за нашим столом. Я бы и Шекли налил, но меня предупредили, что ему нельзя.

Тем не менее — пил же с Шекли, он прям рядом со мной сидел. Выхожу и всем хвастаюсь: пил пиво с Шекли. Один Сидор сразу смекнул и спросил:

— А Шекли-то с тобой пил?

Кстати, когда Гаррисон приехал на Интерпресскон-98, то пил пиво (и не только) с любым желающим и в любых количествах, позируя перед фотоаппаратами. Так вот, реализовать свою давнюю «мечту» я так и не удосужился из-за множества хлопот. Зато получил из его рук премию и удостоился целой речи.

Небезызвестный Александр Корженевский был у него переводчиком. На шутливый вопрос «Как ты ему „Лебединое озеро“ переводил?» ответил: «Очень просто, названия этиков в баре читал». Мы думали, Саша отшутился, потом, увидев уставшего классика поняли — чистая правда.

На следующий день у Гаррисона была назначена прессконференция. Я пришел предупредить. Он только проснулся и ему нехорошо. Я переношу на час мероприятие и провожаю его в бар, где за счет оргкомитета заказываю две бутылки пива. Когда я спускаюсь в бар через час, то вижу, что вокруг знаменитого гостя толпа собутыльников и множество пустой стеклотары.

— Вам же сейчас прессконференцию проводить! — напоминаю я.

— Так я ее уже здесь очень неплохо провожу, — искренне удивляется классик.

Так что, похоже, с Гаррисоном не выпил только один я, и теперь могу долго завидовать всем остальным.

Как-то Завгородний почти год жил в Питере. Один раз ночевал у меня, когда все мои были на даче. По дороге ко мне встретили соседку и он зазвал ее к нам на огонек. Мило пообщались.

Через несколько месяцев я собрал друзей, был и Завгар. А соседка неожиданно успела выйти замуж. Повеселевший Борис Александрович стал требовать, чтобы я позвал ее.

— Замуж она вышла, семья теперь у нее, — поясняю я.

— Не волнует! — заявляет он. — Плевал я на всех мужей, веди!

Разумеется, я даже и не собирался этого делать. Вдруг звонок, заходит сосед-приятель (профессиональный охранник в питерском филиале престижного французского банка — два метра ростом и кулаки с гирю) покурить стрельнуть. Ну, раз такое дело, приглашаю к столу, наливаю ему стопку, знакомлю с друзьями. В комнату входит Завгар.

— А это кто? — на ушко спрашивает меня.

— Муж соседки, — со злорадством солгал я. — Ты же просил. Сейчас она накрасится и подойдет. Муж же тебе не помеха, раз ты очень хочешь.

— Все, — трезвеет на глазах Завгар, — уже ничего не хочу.

Какие тосты только не произносят на фэновском застолье? Когда они кончаются, тоже ничего страшного не происходит. Сидорович, например, поднимает бокал со словами: «Не вижу повода не выпить».

А периодически непьющий Юрий Семецкий, когда у него дома сидело множество фэнов, на вопрос «За что пьем?», тихо и скромно произнес: