Пока остальные мужчины вытаскивали лодки на усеянный костями песок, он обернулся к ним с явным намерением произнести речь. Вскинув руки к небу, словно пытаясь дотянуться до солнца, великан издал необычный густой крик. Притаившийся в засаде Конан даже не подозревал, что человеческая глотка была способна производить столь сложные, богатые обертонами звуки. Какие-то гипнотические нотки в голосе старика эхом отозвались в душе азартного до ратного дела киммерийца. Сквозь густую листву он видел, как толпа вторила этому жесту и, передразнив крик вожака, рухнула на колени.

Только один угрюмого вида юноша почему-то не преклонился перед старцем. Его рельефные, словно вылепленные из темного воска мускулы играли под красочным узором из желтых треугольников, украсившим руки, ноги и грудь. Сверху его голова была точно так же выбрита, однако прямые, черные как смоль волосы росли не на затылке, а прямо из-за ушей и были сплетены на шее в косичку, вступая в явное противоречие с традициями остальных.

Проигнорировав юношу, вождь начал свою речь.

Конан, ожидавший услышать надломленные гортанные звуки, служившие средством общения для многих народов Зембабве, был премного удивлен, заслышав членораздельную речь. Язык являл собой причудливую смесь двух знакомых диалектов. Большинство имен и географических названий были и впрямь зембабвийскими, однако основу языка составляли вендийские слова. Брови варвара сошлись на переносице от того напряжения, с которым он стал вслушиваться.

– Великие ганаки! – начал седовласый громогласно. В тот же миг дикари дружно вытаращились на него. Ни один не смел шевельнуться или отвести взгляд от торжественно напыщенного лица. Только один вызывающего вида юноша демонстрировал полное безразличие и стоял, уперев руки в бока, позади остальных.

Киммериец в недоумении покачал головой. Почему они не пытаются удрать от крылатых преследователей или, по крайней мере, не найдут более подходящей позиции для отражения атаки?

Тем временем старый ганак продолжал:

– Сегодня вы дрались на славу, отправив многих кезатти в Долину смерти! Но многие еще остались – очень многие. – Он помедлил, опуская руки на смуглые мускулистые бедра. – Отцы наших отцов жили на этих священных берегах и отцы наших дедов. Повесть об их удивительной доблести написана костьми наших заклятых врагов, – он провел рукой вдоль мрачного побережья, – и долг каждого из нас – последовать их примеру! Нас не так много, но мы вместе! – С этими словами он сжал правую руку в кулак и угрожающе потряс ею в воздухе. – У многих из вас есть сыновья и дочери. Пусть некоторым из нас суждено покинуть этот мир и отправиться в серые земли… Но племя останется жить, если мы прогоним крылатого супостата. Так пусть же этот песок станет красным от крови кезатти! Мухинго… Мухинго… – запел старик, плавно раскачиваясь.

– Мухинго… Мухинго… – вторили ему голоса соплеменников. Позади них пернатые хищники опасно сократили дистанцию, так что Конан мог слышать ритмичное хлопанье гигантских крыльев. Небо потемнело от их беспрестанного кружения. Однако туземцы были полностью поглощены своим обрядом и, казалось, не обращали на птиц никакого внимания. И только безмятежный юноша равнодушно задрал голову, удостоив кезатти презрительным взглядом.

– Так отомстим же за наших предков! – не унимался старик, воздев руки к небу и сжав кулаки.

– Мухинго!

– Спасем наших женщин! – Он с силой хлопнул кулаками над головой.

– Му-хин-го! – В голосах дикарей послышались истеричные нотки, они также захлопали руками.

– Спасем наших детей!

– Мухинго! – Двадцать девять голосов грянули как один, и эхо разнесло заклятие по всему побережью. На какой-то миг хор заглушил даже хлопанье крыльев.

Конан следил за происходящим, как зачарованный. Эти ганаки были неслыханно храбры либо глупы, раз встречали врага безоружными. Хотя нет, у некоторых все же имелось оружие – весла. С одного конца каждое весло было остро заточено и могло послужить примитивным копьем. Подхватив свои первобытные орудия, туземцы выстроились плечом к плечу, готовясь отразить налет крылатых исчадий.

Гигантские птицы спустились настолько низко, что киммериец без труда мог разглядеть их черты Их морды и шеи были покрыты морщинистой кожей, как у млекопитающих. Черепа были подобны тем, что валялись повсюду на побережье. Пестрое оперение черных, красных и янтарных оттенков покрывало все остальное тело и голову. Каждая из массивных ног заканчивалась пятипалой суставчатой лапой с длинными, как человеческие пальцы, когтями. Глаза также непостижимо напоминали человеческие.

Душераздирающий крик, с которым стая устремилась на ганаков, пронзил слух варвара, словно стон сотни мучеников, гибнущих от руки палача. Кровожадно загнутые красные клювы довлели на узких злобных мордах. Пронзительные крики, плотоядный взгляд и уродливые головы – Конану не пришлось долго гадать, чтобы распознать все признаки хищников. Однако эти стервятники охотились не на падаль… а на живых!

Выпустив когти и крича с леденящей злобой, первая волна кезатти пикировала на горстку людей. Хищники все же уступали своим жертвам в размерах, но зато превосходили их абсолютным числом: на одного ганака приходилось не менее десяти пернатых. Они летели прямо навстречу копьям, не обращая внимания на остро заточенные концы.

Конан больше не мог сидеть сложа руки, глядя, как храбрые аборигены идут на верную смерть. Он вовсе не трусливый щенок, чтобы отсиживаться в кустах, когда рядом разгорается отчаянная схватка. Вообще-то варвар не имел ничего общего с этими ганаками и уж тем более не был перед ними в долгу, но все-таки это были люди… со своими семьями. Останься он равнодушно наблюдать за их смертью – и на нем оказалось бы столько же невинной крови, сколько на лапах стервятников.

Движимый своим варварским кодексом чести, киммериец решил присоединиться к храбрым туземцам в их безнадежной борьбе с кезатти.

Быть может, его меч и притупился, болтаясь в океанском рассоле, но дух киммерийца – нет. Будто дикая лесная кошка, он выпрыгнул из чащи.

Он пересек серый пляж и почти добрался до берега, когда бритоголовые воители его наконец заметили. Они изумленно вылупились на длинноволосого северянина…

Но времени удивляться не было, ибо в эту самую минуту кезатти ринулись в свирепой атаке.

Ганаки двигались с удивительной для людей их комплекции скоростью. Те, что не имели весел, ныряли, уворачиваясь от клювов и когтей, и хватали птиц за ноги. Более легкие твари, не в силах вырваться из стальных объятий, били людей крыльями и нещадно щипали, метя клювом в лицо.

Справа от Конана широкоплечий ганак сражался сразу с двумя тварями. Деревянное копье пронзило одну из птиц, но другая уже вцепилась когтистой лапой в загорелое лицо воителя. Сдирая с черепа кожу и выцарапывая глаза, кезатти повалила ослепленного мужчину наземь и принялась клевать в беззащитный живот. Одним чудовищным рывком зубастый клюв вспорол тонкую кожу и выпотрошил внутренности на песок.

Взбешенный столь невиданной жестокостью, Конан бросился на стервятника с высоко занесенным мечом. Легкий клинок со свистом рассек жирное тело, подняв над землей облачко пуха и перьев.

Выпотрошенный ганак, который невероятным образом продолжал жить, посмотрел на Конана невидящим взором и слабо улыбнулся, прежде чем испустить дух. Конан еще раз взглянул на изуродованный живот и отвернулся. За этого туземца он убьет десятерых кезатти.

…И в следующий миг ему представилась такая возможность. Щелканье дюжины клювов раздалось над его головой, а небо померкло от взмахов дьявольских крыл. Меч, выброшенный вслепую, нашел-таки свою жертву. Еще одна голова кезатти свалилась к его ногам. Стая взмыла вверх, готовясь к новой атаке.

Воспользовавшись минутной передышкой, ганаки снова выстроились в ряд – все, за исключением седовласого великана. Встретив взгляд Конана, старик страшно побледнел. Остальные же нервно потупили взор, словно боялись глубоко вглядываться в лицо киммерийца.