Старый плантатор умолял меня остаться с его семьей и клялся сохранить мне свою дружбу до конца жизни. Но я, горячо поблагодарив его, поспешил присоединиться к своим товарищам. Однако прежде, чем я успел уйти, . старуха схватила меня за руку и надела мне на палец кольцо, которое сняла с своей руки и, поцеловав меня в голову, как сына, сказала: «И впредь поступайте так, как сегодня, относитесь к людям сочувственно и доброжелательно и оставайтесь так же благородны и доблестны, как в эту ночь!»

Сделав прощальный жест рукою по адресу молодых девушек, простиравших ко мне руки, я выбежал из комнаты глубоко растроганный и едва догнал своих, которые уже начали отступать, обмениваясь одиночными выстрелами с преследующей нас толпой. К счастью, эта беспорядочная толпа, состоявшая из негров, мулатов, молодых и старых плантаторов, наполовину безоружная и совершенно недисциплинированная, легко могла быть отбита всякий раз, когда она отваживалась на нападение или начинала теснить нас. Но движимые злобой и ненавистью к нам, они продолжали преследование, рассчитывая осилить нас подавляющим большинством, так как к ним с каждой минутой подходили новые подкрепления, и толпа росла.

Это, конечно, не ускользнуло от внимания нашего капитана, который изо всех сил спешил к тому месту, где нами были оставлены шлюпки. Если бы неприятель догадался захватить их, то всякий путь к отступлению был бы окончательно отрезан.

Между тем, несмотря на усилия капитана, несколько человек из наших отстали и были отрезаны от нас, отчасти потому, что густая лесная чаща мешала свободно двигаться, отчасти также и потому, что вследствие полученных ран они не в силах были поспевать за нами. Отбив одну за другой несколько атак, из которых каждая последующая была более серьезной, чем предыдущая, мы наконец добежали до своих шлюпок и, не теряя ни минуты, стали грести изо всех сил к судну. Взбешенные нашим бегством плантаторы громадными толпами устремились к берегу, и мы слышали, леденея от ужаса, как наши отбившиеся товарищи взывали о пощаде, но вместо пощады их тут же постигла дикая расправа.

Капитан Витсералль был до того возмущен гибелью своих людей, что отдал приказание немедленно грести к берегу и атаковать толпу, ко мы не послушали его и продолжали изо всех сил грести к судну, невзирая ни на его гнев, ни на его угрозы.

Нас охватила паника, и эта беспорядочная стрельба с берега, которая в другое время вызвала бы у нас только смех, вселяла в нас суеверный страх. Судно наше стояло на якоре всего в каких-нибудь двухстах ярдах от берега, и мы в несколько минут подошли к нему. С берега продолжали стрелять по нас, но пули или не долетали или пролетали над нашими головами, не причиняя нам вреда. Едва мы вступили на палубу, как бросились к орудиям и, зарядив их картечью и шрапнелью, ответили неприятелю огнем по всему борту. Крики ужаса и отчаяния, вопли и смятение на берегу доказали, что наши заряды не пропали даром. Экипаж хотел вторично зарядить орудия и повторить потеху, но капитан воспротивился, заявив, что мы и так уже позволили себе слишком много, и, чтобы положить конец пререканиям, приказал сниматься с якоря. Благодаря свежему ветру с берега мы стали быстро уходить в открытое море и вскоре оставили далеко за собой злополучную плантацию.

Нас преследуют два судна, от которых мы не можем уйти. — Происходит сражение. — Три акта морской драмы. — Мы разбиты, капитан Витсералль убит. — Я обобран и тяжело ранен.

Спустя недель шесть после только что описанных событий на наши головы обрушилось новое, еще горшее несчастие. Выйдя из испанских вод, мы попутно взяли несколько призов; покончив с последним из них и посадив на него часть нашей команды, мы расстались с забранными судами. Так как «Ривендж» находился вблизи берегов, а с моря дул сильный ветер, то мы вынуждены были спешно уходить, чтобы нас не выкинуло бурей на берег. Всю ночь мы уходили от берега, но на рассвете, когда ветер стих и прояснело, увидели, что ушли очень недалеко по причине сильного встречного течения.

Вдруг марсовый матрос крикнул сверху, что в открытом море показались два паруса. Тотчас же вызвали наверх людей и стали готовиться к погоне. Однако мы вскоре заметили, что и они, со своей стороны, вместо того, чтобы уходить, с самым решительным видом идут прямо на нас. Мы быстро приближались друг к другу, а потому в самом непродолжительном времени могли убедиться, что эти суда были из числа крупных и сильно вооруженных. Одно из них нам было даже хорошо известно; это был французский капер «Эсперанс», несущий шестнадцать орудий крупного калибра и снабженный отборной командой в 120 человек. Другое судно оказалось испанским капером, крейсирующим совместно с «Эсперанс», вооруженным 18-ю орудиями и снабженным хорошим экипажем.

Наше нормальное число людей превосходило несколько число 100, но потеряв в деле немало людей убитыми и ранеными, наш экипаж в настоящий момент едва достигал цифры 55 человек. Видя столь превосходящие силы наших противников, мы приложили все усилия, чтобы уйти, но имея берег с подветренной стороны и неприятельские суда с наветренной, не в состоянии были что-либо сделать, а потому волей-неволей пришлось принять сражение при заведомо неблагоприятных для нас условиях.

Капитан Витсералль, бывший душой своего экипажа, не ударил лицом в грязь и в этом тяжелом случае. Он отдавал свои приказания с величайшим спокойствием и самообладанием; приказал убрать все малые паруса и приготовился встретить неприятеля. Когда все было готово, он созвал весь экипаж на корму и обратился к нам с речью, желая внушить нам тот же пыл и воодушевление, каким был исполнен сам. Он напомнил, что мы уже не раз побеждали врага вдвое сильнейшего, чем мы, что мы не так давно еще отбили атаку этого самого французского капера «Эсперанс», а об испанце и разговаривать не стоит; стоит только нам схватиться врукопашную, чтобы наши тесаки доказали этим дуракам наше превосходство. Далее он стал нам доказывать, что все наше спасение зависит всецело от нашего собственного мужества, так как мы столько наделали зла по всему побережью, и наше последнее нападение на плантацию приняло столь дурной оборот, что мы не можем надеяться ни на какое помилование или снисхождение в случае поражения. Убеждая нас вести себя хорошо и отважно биться с врагом, он в то же время обещал нам победу. И вся команда до такой степени верила в своего капитана, что мы приветствовали его речь троекратным единодушным «ура»! Тогда он скомандовал нам встать по местам и вслед за тем, приказав поднять английский флаг с изображением св. Георгия Победоносца, пошел навстречу врагу.

Французский капер первый поравнялся с нами, и так как дул едва приметный ветерок, то подходил медленно. Капитан его окликнул нас и заявил, что его судно — «Эсперанс», а наш ответил, что это нам хорошо известно, и что им также известно, что его судно — «Ривендж». Тогда француз, подошедший уже совсем близко, лег в дрейф, весьма любезно заявив, что он действительно знает, с кем имеет дело, а также знает, с каким доблестным и отважным моряком его столкнул случай. В ответ на эту любезность капитан Витсералль, стоявший у шкафутов, высоко приподнял свою шляпу в знак признательности за доброе слово.

Действительно, превосходная репутация капитана Витсералля была всем известна, а также было известно и то, что эти два судна — «Эсперанс» и «Ривендж» — должны были столкнуться не на шутку, и что столкновения этого лучше было бы обоим избежать, так как победа, кому бы она ни досталась, будет стоить, несомненно, недешево. Поэтому командир «Эсперанса» обратился снова к капитану Витсераллю, заявив, что Витсералль ввиду явного превосходства, вероятно, поспешит спустить свой флаг и сдастся, не рискуя жизнью своего экипажа. На это наш капитан ответил самым любезным, но вместе с тем и самым решительным отказом.

Теперь суда находились уже совсем близко друг от друга, так что с одного судна на другое можно было перебросить сухарь. Великодушные переговоры между командирами продолжались до тех пор, пока испанский капер не подошел к нам совершенно близко с кормы.