Когда Его Преподобие одевал рясу, я заметил, что из бокового кармана ее, в который иезуит клал свой молитвенник и носовой платок, высовывается голова змеи. Змея эта мне была хорошо знакома; работая в копях в Сиерре-де-Эспинхако, мы часто находили этих змей, и двое или трое из работавших вместе со мной каторжан поплатились жизнью за свое неосторожное обращение с этими гадами. Укус этих змей всегда смертелен, и яд их так силен, что через пять минут человек умирает в страшных мучениях, и никто не может спасти его.

Его Преподобие держал платок в руках и, конечно, прежде чем сесть в седло, положил бы его в карман, причем, несомненно, был бы укушен змеей; и вот в тот момент, когда Его Преподобие застегивал ворот своей рясы, я кинулся к нему, сорвал с него рясу и, бросив на землю, стал топтать ее ногами, зная, что это единственное средство убить змею, не дав ей возможности причинить вреда. Присутствующие были в недоумении; никто не видал змеи; некоторые думали, что я помешался; другие же, возмущенные подобным обращением с рясой столь высокочтимого духовного лица, не удержались и воскликнули: «Heretico malaetto!»7. Ощупав под ногами змею, очень короткую, но толстую, с головой, напоминающей жабу, я несколько раз сильно ударил ее каблуком по голове, после чего почувствовал, как она еще шевелилась у меня под ногой, затем перестала шевелиться. Тогда я поднял с земли рясу и, взяв ее за подол, вытряхнул из нее убитую мною змею, которая черным клубком упала к моих ногам.

— Благодарю тебя, Господи, Которого все мы чтим и Которому все мы поклоняемся! Благодарю Тебя, что ты позволил мне быть орудием спасения Его Преподобия от ужасной смерти! — воскликнул я, став на колени, и Его Преподобие, видя ту опасность, которой ему удалось избежать, сделал то же самое и возблагодарил Бога. Его примеру последовали и все остальные и все вместе вознесли свои молитвы к Богу.

— Да, братья, — сказал Его Преподобие, подымаясь с колен, — дал бы Бог нам увидеть, как все христиане, каких бы ни было вероисповеданий, соединились воедино, чтобы дружными усилиями попереть главу невидимого змея, ищущего смерти душ наших.

Затем он обратился лично ко мне:

— Сын мой, благодарю тебя за то, что ты сделал для меня, да вознаградит тебя Бог!

Тогда я объяснил ему мой странный, по-видимому, образ действий; я сказал, что, зная смертельное действие укуса этой змеи и опасаясь, что Его Преподобие, желая положить платок, опустит руку в карман прежде, чем я успею его предупредить, не нашел другого средства предупредить несчастье, как сорвав с него рясу, в чем я почтительно извиняюсь теперь перед ним.

— Нет надобности в извинениях, сын мой, когда спасаешь жизнь человека, — улыбаясь возразил он. — Ну, а теперь на коней, пора и в путь!

Едва ли надо говорить, что на возвращение мое в Рио при данных условиях потребовалось менее половины того времени, какое было нужно нам, чтобы пройти от Рио до алмазных копей. По прибытии в Рио мы поселились в роскошном дворце, отведенном Его Преподобию на время его пребывания в этом городе, и мое помещение было чисто княжеское по роскоши и богатству убранства. В продолжение нескольких дней, в течение которых Его Преподобие часто виделся с вице-королем, я не видал своего покровителя, но в один прекрасный день меня позвали к нему.

— Сын мой, — сказал он, — я не тратил даром времени и сразу же приступил к расследованию вашего дела. Все, что вы мне сказали, правда. К стыду местного правительства и начальства, из допросов видно, что этот негодяй Оливарец по прибытии в здешний порт отправился к секретарю суда, где разбираются такие преступления, и заявил, что у него на судне содержатся двое англичан-зачинщиков, пытавшихся взбунтовать его экипаж и захватить судно, причем они ранили опасно нескольких из его людей и чуть не убили его самого. На основании всего этого он желает предать их в руки правосудия, но это задержало бы его судно, которое должно быть к определенному сроку в известном порту. Так как в качестве свидетелей должны быть вызваны люди его экипажа, и дела этого рода часто тянутся очень долго, а каждый просроченный день может принести ему серьезные убытки, то он просил наказать этих людей без вызова команды. Он предложил даже уплатить довольно крупную сумму, лишь бы только избежать задержки. Секретарь, по-видимому, прекрасно понял, в чем дело, и получив 500 крузадо (cruzado), признал показания Оливареца, подтвержденные присягой, достаточно убедительными доказательствами виновности обвиняемых, на основании которых вы и ваш товарищ были приговорены судом к пожизненной каторге. Не так-то легко добыть все эти сведения, — продолжал иезуит, — но допрос производился тщательно, и в конце концов все раскрылось, Подкупленный Оливарецом секретарь уже поплатился за свой возмутительный поступок и сослан на ваше место в копи, на пожизненную каторгу; что касается самого Оливареца, то я сейчас сообщу вам по порядку всю его эпопею. По прибытии сюда он, по-видимому, выгодно сбыл свой живой товар и, получив деньги, выделил из них по небольшой доле каждому из своих людей, которые тотчас же отправились на берег и по обыкновению всех английских моряков, особенно матросов, все перепились. Тогда Оливарец сговорился с местной полицией, чтобы их всех перехватали и рассадили по тюрьмам за буйство и бесчинство, а на другой день отправился к ним, стал уверять каждого из них, что он серьезно скомпрометировал себя в пьяном виде и что требуется очень крупная сумма денег, чтобы вызволить их из беды. Затем он уверил, что внес за них эту сумму, и приобретя новый груз для своего судна, забрал всех своих матросов на судно и снова пошел к берегам Африки.

Через три месяца он снова возвратился сюда с живым грузом и опять продал его с большой выгодой для себя. Здесь он разыскал свою мать и купил прекрасное поместье, приблизительно в семи милях от Рио. Здесь он поселил свою мать и оставил при ней достаточное количество рабов, чтобы держать в порядке усадьбу и возделывать поля. Экипаж свой он обсчитывал и обманывал, как только мог, и прежде чем снова отправиться на африканское побережье, женился на прекрасной и милой девушке, дочери своего соседа по имению. Затем он сходил еще и еще раз к берегам Африки, все с одинаковым материальным успехом; но в продолжение этого времени он всячески старался незаметным образом отделаться от своего экипажа, особенно от тех нескольких человек, которые начали понимать его игру и становились для него неудобными. С этой целью он взял к себе на судно нескольких португальцев, а этих англичан оставил на берегу как бы случайно. Перед четвертым рейсом к берегам Африки он, по-видимому, удовлетворил оставшихся у него в экипаже англичан, выдав им несколько сот долларов перед уходом из порта. Вместе с тем он пополнил экипаж новыми матросами-португальцами, не являвшимися уже пайщиками предприятия, а просто вольнонаемными матросами, по отношению к которым он не имел никакого рода обязательств. По прибытии в Африку часть англичан его экипажа умерла, своей ли смертью, от лихорадки или же от отравления каким-нибудь ядом, трудно сказать; остальных же он высадил на берег, и все их достояние, в том числе и те несколько сот долларов, которыми он удовлетворил претензии своих бывших пайщиков, присвоил себе. Вернувшись из своей четвертой поездки к берегам Африки и освободившись окончательно от своих соучастников, нажив весьма порядочный капитал, Оливарец решил совсем поселиться в Рио и жить в своем богатом поместье с матерью и женой, и шунер свой стал посылать к берегам Африки под командою молодого капитана-португальца, которому было поручено продолжать торговлю рабами. При этих новых условиях шунер совершил уже два рейса и теперь со дня на день ожидается обратно в Рио. Вот история злодеяний этого человека, — сказал в заключение Его Преподобие, — а вот и принятое им за них возмездие. Если бы его накрыли в самом начале его преступной карьеры, наказание, которое ему пришлось бы понести, было бы сущим пустяком по сравнению с тем, что обрушилось теперь на его голову. Тогда у него не было никакой собственности, никаких семейных уз, т. е. почти ничего, о чем бы он мог сожалеть, а теперь у него жена, ребенок, богатое поместье, капиталы, приятная и роскошная жизнь. Теперь, когда он, так сказать, достиг вершины благополучия житейского, когда вернулся на родину и стал уважаемым гражданином, как почти каждый зажиточный человек, — его схватили, арестовали, засадили в тюрьму, подвергли бесчисленным допросам и ввергли в безнадежное отчаяние. Теперь он тоскует в тюрьме, ожидая своего смертного приговора, и приговор этот уже произнесен, только еще не сообщен ему. У него нет даже утешения, что он оставляет своих близких и дорогих, обеспеченных от нужды, так как все его имущество, по закону, как нажитое незаконным путем, путем пользования чужой собственностью, переходит к вам, как законному владельцу и пострадавшему лицу. Потому все оно теперь конфисковано в вашу пользу, и как только все будет реализовано, деньги будут выплачены вам полностью. Из всего этого вы видели, сын мой, — закончил свою речь иезуит, — что мне удалось, наконец, добиться правосудия для вас.