«Во всяком случае, — подумал я после долгого и мучительного обсуждения этого вопроса, — если она хочет выйти за меня замуж, то ей придется ехать в Джемстоун для этого: ведь где же она иначе возьмет священника. А если я только попаду в Джемстоун, то уже сумею сбежать и отделаться от этого брака. Тем не менее я чувствовал, что попал в большую беду. В этой женщине было что-то наводящее страх и ужас, и я предвидел, что ее мщение должно было быть ужасно. Старая индианка, моя супруга, несомненно была отвратительная фурия, но эта „госпожа“ была во сто крат хуже, опаснее и страшнее ее. Боже мой, — подумал я, — что за странная моя судьба; постоянно мне приходится поневоле брать себе в жены женщин, которые мне ненавистны, а с той единственной, которую я хотел бы назвать своей женой, меня постоянно разлучают!»

Долго, долго обдумывал я этот вопрос и, наконец, решил не изменять своего поведения по отношению к ней, а в случае, если сама «госпожа» вздумает поднять его, поставив ребром, я просто сбегу в лес, не побоявшись диких зверей и индейцев.

Когда я вернулся в дом, то застал ее одну.

— Александр, — обратилась она ко мне (она уже на первых порах спросила о моем имени и потом всегда звала меня по имени), говорят, что вдовы ухаживают за мужчинами и имеют на то привилегию! Правда это? (Я побледнел, и сердце во мне упало: я никак не думал, что она так скоро приступит к этому вопросу). Так или нет, я, во всяком случае, понимаю, что женщина в моем положении не может ожидать, чтобы молодой человек в вашем положении первый отважился на что-нибудь серьезное, не будучи к тому поощряем. И вот, Александр, я давно угадала ваши чувства и желания и могу сказать, что и мои вполне солидарны с вашими, так что вам остается только высказать их и получить то, что вы желаете!

Я положительно онемел от ужаса и отчаяния и не знал, что ответить.

— Отчего вы ничего не отвечаете мне, Александр? Или вы считаете меня слишком смелой?

— Нет, — пролепетал я растерянно, — вы очень добры, но это так неожиданно, так непредвиденно… что я совершенно ошеломлен! Мне хотелось бы посоветоваться с друзьями! — добавил я.

— Посоветоваться с друзьями? — повторила она, гневно хмуря брови. — С кем вам еще там советоваться? Пустяки! Кто у вас там есть советчик такой? Надеюсь, Александр, — добавила она, стиснув свои огромные белые зубы, — что вы не шутите со мной!

— Могу вас уверить, что я никогда не посмел бы шутить с вами, госпожа, — поспешил я успокоить ее. — Я вам весьма благодарен за высказанное мне вами предпочтение!

— Я думаю, — надменно уронила она, — итак, я жду теперь вашего ответа, Александр!

— Вы сами понимаете, — проговорил я, — мне нужно это обсудить, и если вы позволите, то мы вернемся к этому вопросу завтра утром. Тогда я вам чистосердечно изложу свое положение, и если вы после этого не откажетесь от вашего предложения, то я буду счастлив стать вашим мужем, как только мы с вами отправимся в Джемстоун, чтобы обвенчаться!

— Если вы хотите дать мне понять, Александр, что у вас в Англии есть уже жена, то это не имеет здесь никакого значения; все, кто здесь живет, освобождаются от всяких уз, заключенных в Англии или какой-либо другой части света. Что касается поездки в Джемстоун, то в этом нет никакой надобности; если бы живущие на заимках или поселениях стали дожидаться для совершения брака священников, то они, вероятно, никогда не дождались бы возможности вступить в брак. Здесь это делается гораздо проще: мы просто-напросто напишем брачное условие на бумаге, подпишем его и дадим его засвидетельствовать; этого вполне достаточно. Но так как я вижу, что вы смущены, то я согласна подождать вашего ответа до завтра!

С этими словами «госпожа» поднялась со своего места и прошла в свою комнату, захлопнув за собою дверь несколько более выразительно, чем бы я этого желал в данном моем нервном состоянии.

Как только она ушла, я вышел на открытый воздух, чтобы немного успокоиться, собраться с мыслями и решить, что мне делать. Жениться на ней, об этом я не думал, конечно, ни минуты. Но как избежать этой женитьбы? Вот в чем заключался главный вопрос. Ее предложение, в сущности, походило на нападение разбойника на большой дороге, который, схватив вас за горло, говорит: «Кошелек или жизнь!» В данном случае эта женщина ставила мне точно такой же вопрос: «брак со мной или жизнь!» Оставалось только одно — бежать еще сегодня ночью и скрыться в лесу; так я и решил сделать.

Я не возвращался в дом до тех пор, пока не стемнело. «Госпожа» не выходила из своей комнаты, а слуги оба сидели у очага. Я присел к ним, но почти не говорил или, если говорил, то только шепотом, причем сказал, что их «госпожа» нездорова, и что лучше нам всем трем уйти и лечь спать, а не разговаривать тут у самых ее дверей. Они воззрились на меня с недоумением, до того невероятной показалась им мысль, что их «госпожа» может быть нездорова. Однако встали и ушли в пристройку, где и улеглись на своих постелях; я сделал то же, но только не раздеваясь. Затем я, не спуская глаз, стал следить за щелью в дверях ее комнаты, дожидаясь, когда там потухнет огонь. Через каких-нибудь полчаса едва заметная струйка света, исходившая из щели в дверях комнаты «госпожи», наконец, исчезла; судя по этому я решил, что она легла спать. Я прождал еще два часа, не смея шелохнуться; оба ссыльных, наработавшись до устали за день, громко храпели и спали, как убитые. Их громкий храп покрывал легкие звуки, какие я случайно мог произвести, двигаясь по сеням и пристройке. Прежде всего я прошел в кладовую и забрал там, сколько мог, вяленого мяса, затем снял одно ружье и патронташ с патронами; накинув последний на плечо и взяв в руку ружье, я осторожно прокрался к выходной двери. Здесь было главное затруднение; стоило мне выйти за дверь и отбежать хотя бы всего только пять шагов, и я был бы спасен. Тяжелый деревянный засов я снял без малейшего шума; теперь оставались только одни железные болты и задвижка; болты я тоже снял и, наложив пальцы на , задвижку, осторожно стал отодвигать и ее, как вдруг чьи-то сильные цепкие руки схватили меня за горло, и прежде чем я успел сообразить, в чем дело, та же невидимая сила бросила меня на пол с такой силой, что я на время совершенно потерял сознание. Когда я пришел в себя, то почувствовал страшную тяжесть, давившую мне грудь и мешавшую мне дышать; раскрыв глаза, я увидел, что «госпожа» сидит на мне и отдает какие-то приказания ссыльным; один из них успел уже зажечь лампу, и потому я мог теперь видеть, что происходило вокруг.

— Бога ради, сойдите с меня: я задыхаюсь! — взмолился я угасающим голосом.

— Да, да, сойду, но только не сейчас, — отозвалась «госпожа». — Ну-ка, Джемс, подай их мне сюда!

Джемс подал ей какие-то железные цепи, и «госпожа», обернувшись назад, ловко и проворно надела мне ножные кандалы. Кандалы эти замыкались какой-то пружиной, и раскрыть их можно было не иначе, как с помощью особого ключа. Когда это было сделано, она, наконец, поднялась, и я мог свободно вздохнуть. Тогда она обратилась к обоим ссыльным:

— Идите вы оба под табачный навес и оставайтесь там до тех пор, пока я не позову вас. Если я вас увижу хоть на аршин ближе к нам, то заживо сдеру с вас кожу!

Ссыльные почти бегом удалились из пристройки; когда они были уже далеко, «госпожа» обратилась ко мне:

— Так вы хотели бежать, сударь? Не так ли? Вы желали избежать брака со мной, и вот вы теперь навлекли на себя иную участь, о какой даже не думали!

— Я полагал, что бежать было самое разумное, что я мог сделать! — проговорил я. — Раз уже я должен сказать вам все, то говорю вам, что я давно помолвлен с одной молодой особой, и даже для вас я не мог решиться изменить данному ей слову. Я хотел сказать вам об этом завтра утром, но затем подумал, что это могло быть вам неприятно, и потому решил уйти, не дав вам никакого ответа.

— Прекрасно, сударь; я предлагала вам стать вашей женой, что сделало бы вас моим господином и повелителем. Но вы отказались от этого, и теперь я делаю вас своим рабом. Слышите? Я предоставляю вам выбор — или вы станете моим мужем, или останетесь в цепях и будете работать, как невольник. Во всякое время, когда вы передумаете и захотите принять мое предложение, я верну вам свободу и я как жена буду вам послушна!