— Ребята, — сказал я, обращаясь к экипажу, собравшемуся на палубе, — я получил предупреждение столь большой важности, что предлагаю вам немедленно перерубить якорный канат и уходить на всех парусах, не теряя ни минуты!

— Как, не разграбив судна, не поживившись добычей? — закричали люди, глядя на «Транссендант».

— Не думайте лучше об этом, если вы можете быть разумны! — возразил я.

— Нет, нет, этого не будет! Овладеть судном и бросить его, ничем не поживившись; да виданное ли это дело? — кричали они в один голос и добавляли, что, в сущности, я не их капитан и запретить им грабежа не могу, и многое другое в этом роде, из чего ясно можно было видеть, как легко утратить популярность на борту пиратского судна.

— Я только сказал вам, ребята, то, что должен был вам сказать, и если вы желаете меня выслушать, почему я вам советую все бросить и уходить, я скажу!

— Нет, нет, мы ничего не хотим слушать, скорей на шлюпки! — кричали все и разом кинулись спускать шлюпки; море было совершенно спокойно, и они решили подтянуть шунер к «Транссенданту», чтобы поставить их бок о бок.

— Это все равно, что говорить ветру, что им, когда дело идет о грабеже! — заметил капитан Топлифт, обращаясь ко мне вполголоса.

— Пойдемте вниз, — сказал я ему, — и я расскажу вам, что узнал!

— Что, они будут теперь грабить бриг? — обратился к нам юный Пелег, когда мы вошли в каюту. — Я знаю, где у отца деньги! — С этими словами он кинулся наверх.

Я сказал несколько слов относительно развращенности этого мальчишки и затем сообщил капитану о всем, что мне стало известно.

— Поверьте, — сказал он, — что если бы вы даже сказали им об этом, то они не обратили бы на это внимания; экипаж со шлюпки брига, приехавшей с этим негодяем капитаном, сообщил им, что на бриге есть деньги, и все наши ребята точно очумели!

— Но, я думаю, мальчуган не соврал.

— Да, и в таком случае, что вы намерены делать? — спросил меня Топлифт.

— Я намерен спокойно оставаться внизу, если мне это будет позволено!

— Но я не могу этого сделать: они бросят меня за борт!

— В таком случае бейтесь как можно хуже!

— О, об этом не беспокойтесь! Кроме того, со столь превосходящей нас силой королевского судна мы все равно долго продержаться бы не могли. Однако я должен сказать вам, где следует быть во время боя.

— Где? — осведомился я.

— У входа в пороховой магазин: я готов поручиться чем угодно, что они, наверное, захотят скорее взорвать шунер, чем отдаться живыми неприятелю. Я не скажу, чтобы все, но несколько человек из них, наверное, решат поступить так и всячески постараются привести свой замысел в исполнение. Мои пистолеты здесь. Вам стоит только отворить эту дверь, и вы очутитесь в проходе, ведущем к пороховому складу; смотрите, вот здесь люк, через который подают наверх порох; не допускайте никого к нему.

— Будьте спокойны, капитан, я буду настороже, и в случае, если шунер будет взят и я останусь жив, вам нечего будет бояться за себя.

— Ну, а теперь пойдемте наверх!

— Идите, я следую за вами! — сказал я.

— Наконец-то я один! — воскликнул я, когда капитан Топлифт вышел. — Боже мой, в каком я положении! Мой родной брат здесь! Чего только не произойдет здесь, прежде чем пройдут всего одни только сутки! Филипп теперь, быть может, всего в каких-нибудь десяти милях от меня, командует судном, которое с минуты на минуту должно атаковать то судно, где нахожусь я; что они возьмут нас, в этом я нимало не сомневаюсь, но чем рискую я при этом? Быть убитым в бою, когда они возьмут нас на абордаж, или же быть повешенным, как все без исключения на этом судне? Хотел бы я знать, что именно ждет меня! Во всяком случае, меня давно уже считают мертвым, и, вероятно, мой труп не будет опознан в числе других трупов; быть может, это и лучше!

Я пошел в склад, достал оттуда мои парусинные штаны и клетчатую рубашку и нарядился в них, предпочитая быть убитым в этом наряде, чтобы меня выкинули за борт, как простого матроса. Переодевшись, я вышел на палубу; я слышал трение одного судна о другое и поэтому знал, что суда стояли теперь уже борт о борт. На борту «Транссенданта» все было в волнении: шум, крик, гам и ругань, а на борту пиратского шунера не было ни души, кроме капитана Топлифта и меня.

Я не могу сказать, что никогда не видал подобных сцен; я их видел немало служа на каперских судах: пираты и матросы каперских судов и даже солдаты регулярных войск, раз только дело доходит до разграбления неприятельского судна или города, становятся одинаковыми маньяками. В какие-нибудь полчаса они раскрыли все хранилища, перерезали весь экипаж и отыскали сокровища капитана, на которые им указал сам юный Пелег, который хотел во что бы то ни стало получить свою долю, но вместо того получил здоровый удар тесака, отрубивший ему правое ухо и нанесший жестокую рану в плечо. Однако, несмотря на эту рану, правая рука его не утратила способности действовать, и в то время, как ранивший его человек нагнулся над кучей червонцев и стал загребать их обеими руками, маленький дьяволенок всадил ему нож в бок так глубоко, что его обидчик упал, смертельно раненный, и тут же испустил дух. Все с такой жадностью накинулись на груду червонцев, что на Пелега в общей свалке никто не обратил внимания, и он тихонько выбрался из давки и перебрался на шунер. Мы видели, как он шел, обливаясь кровью, но не стали его расспрашивать, и он прошел вниз по носовой лестнице.

— Что он там делал, этот мальчик? — заметил Топлифт.

— Я думаю, он ссорился там с нашими людьми из-за дележа добычи!

Грабя судно, наши люди не преминули, конечно, добраться и до спирта, и не прошло часа времени, как три четверти людей были уже пьяны. Кроме всего остального, они нашли целые запасы хорошего и дорогого платья и щеголяли теперь в расшитых золотом и галунами камзолах поверх своих грязных рваных рубах или курток. Шум и гам возрастал с каждой минутой, когда Топлифт, не спускавший глаз с горизонта, вдруг воскликнул:

— Видит Бог! Это оно и есть, королевское судно! Я выхватил подзорную трубу у него из рук и вскоре убедился, что он был прав. Это было большое, красивое судно, несшее 18 или двадцать орудий; оно как раз показалось из-за мыса и находилось сейчас на расстоянии не более семи миль от нас. У нас кругом был полный штиль, а его еще гнало ветром с моря, а потому уйти от него казалось совершенно невозможным.

— Ну, что же мы станем делать? — спросил капитан Топлифт. — Позволить ли королевскому судну подойти к нам на пушечный выстрел, не сказав ни слова нашим людям, или же указать им на грозящую всем опасность и уговорить возвратиться на шунер, чтобы приготовиться к бою?

— В данном случае вы должны поступить, как знаете, — сказал я, — мне безразлично, как бы вы ни поступили. Через час будет уже совершенно темно, а королевское судно не успеет еще подойти к тому времени. Я бы предпочел избежать боя и, если возможно, просто уйти от него без всякого шума; но боюсь, что это будет невозможно!

— Во всяком случае, я должен пойти к ним на бриг и предупредить их: если они узнают, что мы знали об опасности и ничего не сказали, то не станут с нами церемониться и без рассуждений выкинут за борт!

Капитан Топлифт отправился на бриг и, созвав тех людей, которые были еще трезвы, сказал им, что на нас идет королевское судно, что оно уже всего в семи милях от нас, и что если мы будем взяты, то никому не сносить своей головы. Эти слова разом положили конец общему беспорядку, шуму и гаму среди не совсем еще опившихся людей. Большинство их поспешило вернуться на свое судно, но тех, кто был безмерно пьян, с трудом удалось уговорить покинуть бриг. Наконец, все перебрались на шунер, и, отойдя от брига, наше судно стало готовиться к бою.

Капитану Топлифту пришлось несколько переместить людей: все те, кто должен был подавать снаряды и порох для орудий, были пьяны. К тому времени, когда наше судно было приведено в боевую готовность, и до нас дошел легкий ветер, королевский корвет был уже на расстоянии не более трех миль от нас. К счастью, было совершенно темно, так как в этих широтах не бывает сумерек. Посоветовавшись, какой нам избрать курс, чтобы, если возможно, избежать корвета, мы решили держаться у самого берега и постараться пройти мимо королевского судна незамеченными. Мы знали, что если нас заметят, то мы, без сомнения, будем вынуждены вступить в бой; но если нам удастся пройти незамеченными, то мы могли рассчитывать совершенно уйти.